Журнал «Вокруг Света» №01 за 1991 год
Шрифт:
К Якутску лейтенант оправился, а в Иркутск приехал здоровым. В ноябре, плывя на пароме из города к новенькой железнодорожной станции, он впервые увидел реку своей судьбы — Ангару. Здесь через три месяца ему собирать санный поезд для спасения Толля, а спустя год вести под венец Соню, чтоб теперь ждала его, сражающегося в Порт-Артуре, как жена. Тут, уже известным капитаном, проехать из Владивостока в Петербург по вызову морского министра — надо вновь возглавить Балтийский отдел Морского генштаба, ибо неизбежность балтийской войны здесь из английского поезда в чехословацкий, чтобы ехать спасать Россию. Еще через 14 месяцев в первый и последний раз пересечь Ангару пешком, под конвоем. Потом еще раз выведут его ночью на лед, но не дойти ему до берега, а ухнуть в прорубь...
В декабре в Петербурге собралась Полярная комиссия Академии наук, и академик Чернышев, известный полярник, предложил снова идти к Беннетту на «Заре», снабдив ее весной
Мрачная сидела комиссия, еще мрачнее — полярники. И вот один из них сказал твердо: барона Толля придется снимать вельботом. Академики отмахнулись — нашел-де простаков. Но тот повторил, да так, что к нему все обернулись и разглядывали в изумлении колющие глаза, изломанные птичкой тонкие губы да нос утюгом. Видя недоверие, лейтенант добавил: если прошел Де-Лонг, пройдем и мы. Академики взорвались — Де-Лонг шел от Беннетта на материк 40 дней в один конец, и из тех трех ботов спасся один. Однако лейтенанту только один вельбот и нужен. И времени, утверждал он, хватит, если завести лодку на Новую Сибирь загодя санями и в санях же вернуться на материк осенью. Но где же взять отчаянных людей в команду этого вельбота? «Боцман Бегичев, боцманматы Железняков и Толстов согласны идти со мной». Больше из команды «Зари» взять некого, но тут вступился Чернышев — знает-де он на Белом море нескольких подходящих поморов. Вся комиссия поняла, что это безумие: худенький лейтенант либо не дотащит вельбот до Высокого, либо не найдет там открытой воды, либо сомнет его льдами, либо перевернет штормом, либо — если ему повезет с открытой водой — не сумеет определиться в пасмурную погоду, минует маленький остров в тумане. Там ведь если не шторм, то туман. Вот у Де-Лонга было несколько ясных дней, определялся, но попал на Фаддеевский вместо Новой Сибири. А куда попадет идущий в океан? Но другого варианта не было, и академики в конце концов согласились, только шептались, пораженные:
— Кто этот самонадеянный лейтенант?
— Гидролог, его Толлю рекомендовал сам Макаров.
— Подает большие надежды, почитайте его статьи.
— Колчак его фамилия. Александр Васильевич Колчак.
8 марта 1903 года Колчак в Якутске, а 15 апреля в бухте Тикси. Боцман Никифор Бегичев и работник якутского музея ссыльный Павел Оленин уже увезли вельбот с «Зари» в низовье Яны, где сумели добыть нарты, 160 собак и немного корма для них. Корма отчаянно не хватало, что сорвало все планы, тяжелейший восьмиметровый вельбот собаки не смогли сами тащить ни по кочкам тундры, ни через торосы моря; быстро добраться до побережья удалось тоже дорогой ценой — отказавшись от двух поморов, от половины еды и вещей. В восьмимесячный поход, в тысячемильную ледяную кашу, через шесть необитаемых островов Колчак двинулся с трехмесячным запасом еды, с двумя сменами белья и без единого запасного матроса. Сломай один ногу, и остальным вельбот не вытянуть. Из таких вот «мелочей» состоял весь этот скоропалительный поход.
И все-таки, сойдя на слепящее заснеженное море, спасатели поняли, что опаздывают.
«5-го мая весь состав экспедиции из 17-ти человек, в том числе 8-ми каюров-якутов и тунгусов, с 10-ю нартами по 13-ти собак и вельботом, поставленным на две нарты, запряженные 30-ю собаками, направился через Абеляхскую губу к мысу Святой нос. Тяжелые нарты, а особенно вельбот, ограниченный корм для собак и сравнительно теплое время, заставлявшее нас находиться в пути только в ночные часы, когда становилось холоднее, обусловили невозможность делать переходы больше 6-ти часов в сутки — собаки отказывались итти больше, несмотря на то, что мы все шли в лямках. Торос, местами очень серьезный для обыкновенных нарт, заставлял нас постоянно останавливаться, рубить дорогу для вельбота и общими силами перетаскивать 36-ти пудовую шлюпку через хаотически нагроможденные холмы ледяных глыб и обломков».
Так докладывал Колчак Русскому Географическому обществу. Доклад напечатан в 42-м томе его «Известий» за 1906 год.
Днями, после изнурительных ночных переходов, охотились на оленей, и все же на Большом Ляховском еда для собак кончилась. На Малом Ляховском Колчак снова сократил состав партии — отправил назад четырех каюров и 30 собак. Спасатели, чтобы не уморить себя и собак голодом среди
льдов, пошли прямиком на Котельный, хотя вспомогательный лагерь ждал их на Фаддеевском. В проливе Санникова лед был уже покрыт лужами, нарты не скользили даже ночью, охотиться было некогда и не на кого, лейтенант скомандовал, и каюры, сами себе не веря, распороли для собак четыре пудовых банки консервов.Самим пришлось хлебать бульон из «либихского экстракта», из-за которого не раз возникали трения, ибо голода он почти не утолял. Бегичев вспоминал: «Колчак ест и хвалит, а я ему сказал, что эту пищу — тому, кто сидит в кабинете и ничего не делает... Он очень обиделся и сказал мне: почему он сыт, а я один голодный... «Ты этим хочешь взбунтовать остальных». Я ему сказал, что вы, говорите, сыты... — это вздор. Вы эту «провизию» сами покупали и ее хвалите, но сами же совершенно голодны».
23 мая прихлюпали, согнувшись в бурлацких лямках, на Котельный, сбросили окровавленные портянки и завалились спать в поварне.
«В ночь на наш приход была сухая зимняя пурга, а на другой день сразу настала короткая полярная весна... началось энергичное таяние снега, появились проталины на тундре, начался прилет гусей, уток и куликов, а через 2 дня вскрылись тундреные речки, и по берегам образовались с каждым днем расширяющиеся забереги. Лед в море посинел, стали оседать и разваливаться торосы, снежная вода образовала целые озера и... стала стекать под лед, трещины стали расширяться в полыньи — наступило полярное лето с его постоянными туманами, дождями с мокрым снегом, с морозами и инеем по ночам и редкими ясными теплыми днями, с сильнейшей рефракцией над горизонтом покрытого льдом моря. Грязно-бурая тундра стала покрываться цветами альпийских "растений, птицы уже стали выводить птенцов и собираться в стаи, готовясь к отлету на юг, а лед все еще стоял неподвижный...» — писал лейтенант.
Опять чуть было все не сорвалось. Вспомогательный отряд ссыльного Михаила Бруснева ушел, пока лед позволял, с Фаддеевского на Новую Сибирь. В отчете Академии Бруснев писал: «В конце мая г. Колчака еще не было, и я заключил, что он уже не приедет, так как в это время началась такая таль, что по льду можно было ездить лишь с трудом даже с пустой нартой». Пытался Бруснев идти на Беннетта сам, в нартах, да завяз в торосах, до полыньи не дошел, лишь глянул на нее с высокого тороса. Она, исходя ледяным паром, так и проколыхалась всю зиму. Отчеты Колчака и Бруснева напечатаны в 20-м томе «Известий Академии наук» за 1904 год.
Но Колчак «приехал», точнее, вельбот приехал на нем и его спутниках. Едва шторм отогнал льды от берега Котельного, спасатели двинулись в путь и, не просыхая от мокрового снега и постоянных «купаний» в ледяной воде, прибыли 28 июля к проливу Благовещенскому, где горы бегущие крушили горы стоячие. Их было всего семеро: лейтенант Колчак, боцман «Зари» Бегичев, рулевой «Зари» Василий Железняков и четыре мезенских помора. А вельбот потяжелел с лишком вдвое: с грузом и полозьями из бревен он стал весить 75 пудов. Пролив отпугнул бы и озорных мальчишек, но лодка бесстрашно запрыгала меж ходячих и стоячих ледяных гор.
«18 часов почти непрерывной физической работы затратили мы на эти 25 верст, перебираясь по быстро движущемуся льду, переплывая внезапно открывавшиеся каналы и полыньи, несколько раз вытягиваясь на стамухи, чтобы избежать ледяного напора», — коротко записал Колчак в отчете Академии.
Как бы представить, что скрывается за этими строчками? Попробуйте вообразить себе, что на Балтике сырая зима, что вас семеро, и вы должны через весь нынешний Ленинград, от Гражданки за Ручьем до Старого Петергофа, провезти автоприцеп весом в 1200 килограммов, причем тяги, кроме вас, никакой. Зато есть (если вы можете это представить) танки, широкой волной идущие, толкая друг друга и опрокидываясь, круша столбы и углы домов, поперек вашего хода, от Обухова (где Колчак родился в 1874 году и вырос) к Финскому заливу. Цепляйтесь за них, толкайтесь от них и радуйтесь, если занесли они вас всего лишь на Петроградскую сторону (где в доме 3 по Большой Зелениной улице Колчак поселился с Софьей Федоровной, где он впервые надел штаб-офицерские погоны). Пока вы катите груз вдоль Большого проспекта (где Колчак конкой ездил на службу) к Тучкову мосту, танки выкатывают на вас из переулков все ленивее, а когда вы, еле живые, вытянете свой крест на набережную Шмидта (когда она звалась Николаевской, здесь, возле 12-й линии, Колчак учился в Морском корпусе, а позже преподавал рядом, в Морской академии), то с восторгом увидите, что танки застыли. Но пока вы тужились через очередной мост, танки двинулись назад (в Благовещенском прилив сменился отливом), и вот один из них, протолкнув вашу колымагу через Сенат-Синодскую арку, норовит, все ускоряясь, размозжить вас всех о Фальконетов камень. Птицами выпархиваете вы на него и чудом успеваете принять туда и прицеп, уже вставший на дыбы и готовый хрустнуть. На каждого из вас пришлось по 11 пудов веса, и вы не заметили даже, что камень не слишком удобен и вообще занят.