Журнал «Вокруг Света» №01 за 1991 год
Шрифт:
Второй тур начался с того, что все участники экспедиции отказались от своих имен и приняли прозвища, то есть скрылись за девизами, как и положено в настоящих конкурсах. Один взял себе имя деда и стал «Петром», другой вспомнил моряка, послужившего прототипом Робинзона Крузо, и представился всем как «Сэш», третий скромно захотел, чтобы его звали «Христос», четвертый назвался «Сэмом»... Неплохой способ проявить фантазию и установить неформальные отношения.
Бивачная жизнь раскрывает человека мгновенно. Уже на второй день главный судья и распорядитель этого этапа конкурса Александр Панов, знаменитый карельский проводник туристских групп, обронил фразу, что таких ребят за всю практику у него не было...
Трудно сказать, в чем состояло обаяние этих ребят. Словно некая фамильная аура соединяла их. Недаром они безошибочно узнавали «своих» в переполненных вагонах и, познакомившись на перроне во время пятиминутной остановки поезда, приезжали в Петрозаводск закадычными друзьями. Но здесь, в палаточном лагере, они вовсе не стремились сбиться в кучу. Конкурс шел своим чередом.
Удивил, например, разговор с «Сэмом». У этого ленинградского школьника свое, не встречавшееся в книгах, понимание романтики. «Романтика для мужчины, — сказал он, — преодоление трудностей. Это для женщин романтика — риск. Для нас — выживание в экстремальных условиях». И пояснил: «Мужчина — добытчик и защитник. Он должен рассчитывать на себя, на свои силы. А женщине приходится в большой степени полагаться на удачу или случай...»
«Гринвуд» и «Вулкан» — одноклассники из карельского города Сегежа. Один из них носит косичку, другой стрижется «под полубокс»; оба — в видавшей виды «самопальной» униформе школьного лесничества с яркими эмблемами «Клуба культурных туристов». С полным бесстрастием они выполняют упражнения, показывая, впрочем, неплохие результаты. По вечерам, словно бессменные костровые, рубят дрова, ухаживают за огнем, почти не принимая участия в разговорах. Но однажды, когда вместе с костром уже догорала беседа, «Гринвуд» и «Вулкан» взяли гитары. Они пели так, что потом их пение транслировала программа «Молодежный курьер»... В их исполнении своих же песен все было непредугадываемо. До странности непривычная ритмика словно высвечивала подтекст незамысловатых стихов, возвращая слова к изначальному смыслу. «Мы стали в леса уходить»,— пели ребята. И даже не чувство, а физическое ощущение дружеского прикосновения вызывала строфа: «Я чувствую плечи братьев сидящих...» И детские мечты воскресали под рефрен: «Нам снятся мустанги. И гул их копыт...» «Гринвуд» и «Вулкан» — индеанисты. Они вместе с теми, кто стремится жить по обычаям и моральным законам индейцев времени Фенимора Купера. А робинзонада для них всего лишь некий искус. Какой? Не суть важно. Отрочество — время, когда любая мысль философического свойства может тут же превратиться в поступок. Но для всех нас куда важнее — какой будет та мысль, которая потом продиктует этот поступок. У подростка работа мысли и действие, в сущности, очень близки. Потому он многое понимает быстрее и раньше всех...
Но и Робинзонам был заготовлен сюрприз. Сначала они подумали, что едут на лодочную прогулку. Правда, погода не очень подходящая: ветер два балла, дождь, холодно. Вода в Лососином кажется черной. Но и сейчас озеро прекрасно: большое, во весь горизонт, со множеством зеленых островов. Ребята расслабились. Им кажется, что испытания позади. Днем завершились состязания. Каждому пришлось бежать по болоту, идти по качающемуся бревну, переправляться через речку по канату, печь на костре лепешки... Но судьи еще не назвали победителей. Ребята считают, что им осталось только ждать. И тут объявляется: «Робинзоны по двое высаживаются на острова, получив только пустую стеклянную банку и несколько спичек. Задача: сделать жилище, высушить одежду, выспаться и приготовить чай с травами. Проверка через сутки. Кто не желает, может вернуться в лагерь».
Ребята оживают. Они в восторге. Лодки веером расходятся по озеру и замирают метрах в 30 от берега... Новая неожиданность — до острова нужно добираться вплавь. Температура воды не выше 12 градусов. В одной из лодок журналист включает диктофон: «На прощание пару слов для наших радиослушателей». — «Гуд бай, Америка» — запевает дурашливым голосом «Искатель», студент из Иванова. Ребята прыгают за борт.
На другой день судейская коллегия оценила 13 шалашей, попробовала 13 целебных напитков, а также грибных супов и еще того, что удалось поймать или найти и сварить на костре. Испытания выдержали все, хотя у каждого были свои трудности. Плюс еще одна — общая. Каждый встретил на своем острове «след человека», «дикого» туриста, варвара, пьяницы и токсикомана. Робинзоны все утро собирали мусор вокруг своих временных стоянок. Но «Хо», студенту из Новгорода, этого показалось мало. Свою композицию в стиле поп-арт из пустых бутылок, консервных банок, полиэтиленовых пакетов и разорванных тюбиков клея «Момент» «Хо» растянул над уютной бухточкой как сигнал бедствия, которое терпит не Робинзон, а необитаемый остров.
Этим ребятам не надо объяснять, что Робинзон может бороться за выживание, если позаботится прежде о том, чтобы выжила природа.
Судейская коллегия должна была вынести решение к 18.00. Но решения не было ни в 19.00, ни в 22.00.
Только в полночь, благо ночи здесь белые, председатель оргкомитета конкурса «Полярный Одиссей» Вениамин Каганов огласил результаты. Они тоже оказались неожиданными. Сердце не камень даже у деловых людей… Не шесть, как предполагалось, а десять человек получили право испытать лишения на необитаемых островах Белого моря. К ним присоединились трое иностранцев.Велико было огорчение проигравших. Но никто не был обижен. «Жалко уезжать, — сказал «Сэш», школьник из поселка Энтиген на Чукотке, — но стоило ехать сюда хотя бы для того, чтобы побыть вместе с такими отличными ребятами».
Победители готовились к посадке на экспедиционное судно довольные, но притихшие. Многое должно было еще только совершиться в них — в час испытания внутренних ресурсов личности и организма. Но что он за человек — наш брат Робинзон, понимали уже все.
Карелия, озеро Лососиное Елена Пронина, кандидат психологических наук
Новоорлеанские истории. Часть I
С тех самых пор как французы в 1803 году продали Новый Орлеан Америке — вместе со всей территорией штата Луизиана — за одиннадцать с четвертью миллионов долларов, этот город с завидным упорством сопротивляется проникновению современной американской культуры. Пользуясь, разумеется, всеми благами цивилизации, новоорлеанцы по сей день хранят традиции старинной креольской культуры, здесь живут и мыслят не совсем (а иногда и совсем не) по-американски. Стремление к успеху любой ценой — главная, по нашим представлениям, отличительная черта стопроцентного американца — вовсе не является для жителей Нового Орлеана двигателем прогресса. Главный аэропорт города назван в честь неудачливого авиатора, а главная улица в деловом квартале носит имя разорившегося маклера. Здесь могут устроить банкет в честь приятеля, отправляющегося отбывать тюремный срок, а ежегодный карнавал длится не меньше двух месяцев, так что стирается грань между иллюзией и реальностью.
Таков Новый Орлеан. Таким, во всяком случае, он предстает перед читателем со страниц книги Фредерика Старра. Известный ученый-историк, знаток и ценитель русской культуры (его перу принадлежат книги о советском джазе, о конструктивистах тридцатых годов, об искусстве советского авангарда) на редкость успешно избегает академической сухости и псевдонаучных обобщений. Его книга «Новый Орлеан без маски» состоит из изящных этюдов о характере и образе жизни новоорлеанцев. Когда Фредерик Сгарр пил чаи в редакции «Вокруг света», он с интересом листал подшивки журнала за прошлый век и с удовольствием рассказывал, как он днем играл в одном из новоорлеанских джаз-оркестров, а вечером в номере гостиницы набрасывал — нет, не дневник, а просто «мысли по поводу». Потом друзья собрали эти записи и издали книгу, отрывки из которой Ф. Старр и предложил нашему журналу вместе с замечательными иллюстрациями американских фотохудожников — отца и сына Роберта и Жана Брэнтли.
Новый Орлеан не изолирован от мира. В его порт заходят корабли под флагами стран, известных порой разве что читателям последнего издания «Британской Энциклопедии». Гиганты аэробусы и скоростные автомагистрали наводняют город приезжими. Сюда можно попасть и по железной дороге, если уместно относить суперпоезда к железнодорожному транспорту.
Париж или Венеция тоже полны приезжими, извлекают из этого немалую выгоду. Однако не следует путать туристский мир и подлинную жизнь этих городов. Если в этих городах и сохранилось что-то исконно парижское или венецианское, то лишь скрытое от туристского взора: вы, мол, приехали и уехали, а мы здесь жили и будем жить, так что оставьте нас в покое. Во многих ресторанах для постоянных клиентов заведен даже отдельный вход: через него в прежние времена джентльмены проскальзывали за развлечениями иного рода. Но если вам случится войти в кафе через эту дверь, не стоит тешить себя мыслью, будто вас принимают как «своего». Дождитесь-ка, пока вас обслужит местный официант, и вам все станет ясно. Стремление новоорлеанцев жить своей жизнью вполне естественно, и вдобавок оно подогревается культурной обособленностью города на Североамериканском континенте. Новый Орлеан был основан на побережье, как северный форпост Карибского мира. Франкокатолический Новый Орлеан видел к северу от себя протестантов-англосаксов, говоривших и в буквальном и в переносном смысле на другом языке. Граница, отделявшая Новый Орлеан от Луизианы, была глубока и широка, как Ла-Манш. Истинный новоорлеанец не удивляется, встречая во время своих нечастых поездок в сопредельные земли города с названиями «Китай», «Лиссабон», «Эльба», «Аризона», «Польша», «Ливан».
В представлении новоорлеанца мир за городской чертой должен напоминать западные моря со средневековой географической карты, где на темном фоне изображены чудовища без имени и названия. В старину это были грубые и грязные матросы из Кентукки. После гражданской войны на смену им пришли заезжие дельцы, спешившие поживиться в единственном городе Юга, избежавшем разрушений. В двадцатые и тридцатые годы нашего века остерегаться нужно было соседей-луизианцев, которые говорили со странным акцентом и проповедовали баптизм. Вслед за своим лидером Хью Лонгом и его красношеими соратниками они не жаловали Новый Орлеан за его относительное благополучие, беспечность и подозреваемое моральное разложение. А сегодня это разъездные торговцы из Техаса, Калифорнии и вообще отовсюду, стремящиеся урвать свою долю в бизнесе на шикарной новой Пойдрас-стрит.