Журнал «Вокруг Света» №02 за 1981 год
Шрифт:
...Из окна открывается вид на величественные горы: подернутые дымкой темно-свинцовые и коричневые скалы, глубокие морщины ущелий, тоненькие нити потоков. Каждый раз, когда я смотрю на них, на душе появляется спокойная уверенность. Горы кажутся мне могучими великанами, неподвластными яростным натискам стихий. Жаль только, любоваться умиротворяющим пейзажем нет времени. На столе передо мной стоит старенькая пишущая машинка марки «Ундервуд», добытая через подставных лиц, чьи стертые клавиши с утра до вечера немым напоминанием маячат перед глазами. Что делать, если эта гостиная теперь и мой дом, и редакционное помещение газеты «Унидад антифасиста», органа Компартии Чили, хотя по вполне понятным причинам на доме нет соответствующей таблички. Название газеты в переводе на
Газета выходила два раза в месяц. Сначала ее печатали на мимеографе, а затем на более удобном для нелегальных условий портативном станке. Сегодня 134 номера «Унидад антифасиста» составляют славную страницу истории чилийской революционной прессы. Но о том, где и как она делалась, знали лишь единицы.
Наша редакция помещалась в кирпичном неоштукатуренном доме с небольшими окнами за обычно задернутыми белыми занавесками. У этого дома было одно большое достоинство: просторный внутренний двор и высокие ворота, через которые свободно проходил наш «редакционный транспорт» — ярко размалеванная ярмарочная повозка. На ней разъезжал один из сыновей хозяйки доньи Марии, работавший возчиком на ярмарке. Когда бы я ни приходил в это неказистое жилище, там всегда находилась чашка чая для «товарища Гонсало». И что-нибудь перекусить на скорую руку.
Вот и сейчас я смог сесть за свой «редакторский стол» только после того, как отведал испеченные хозяйкой пирожки. Прошлой ночью мне передали пакет с материалами, присланными десятками наших добровольных корреспондентов со всех концов Чили. Несмотря на жестокий террор, царивший в стране, мы регулярно получали вести из концлагерей, застенков ДИНА, тюрем, воинских частей и даже из штаб-квартиры фашистской хунты. Конечно, наши корреспонденты не были профессиональными журналистами. Но зато все они были настоящими патриотами, смело смотревшими в глаза смерти ради того, чтобы в «Унидад антифасиста» появилась маленькая заметка о тех, кто не покорился пиночетовским палачам. Многие из этих безвестных собкоров позднее были расстреляны, но все-таки они успели рассказать то, что знали о фашистском терроре.
Я осторожно раскрываю плотно набитый пакет и начинаю раскладывать на столе коротенькие сообщения, которые нужно подготовить для будущего номера. Многие написаны торопливым почерком на салфетках, на полях старых газет, между строчек книжных и журнальных страниц и даже на автобусных билетах. Бывают случаи, когда мы получаем целые репортажи — да еще с рисунками или фотографиями, невесть какими путями попавшими в руки наших людей, — о бесчеловечных пытках, которые ДИНА применяет к своим жертвам. Но чаще сообщение состоит всего из нескольких строк, но таких, что, когда читаешь, разрывается сердце: «Меня зовут Педро Гонсалес... Эти бандиты меня убьют, но я им ничего не сказал... Передайте жене, чтобы не плакала... и пусть дети узнают правду обо мне. Прощайте, товарищи».
Беру другой клочок бумаги с прыгающими, торопливыми строчками: «Сегодня солдаты расстреляли пятерых наших товарищей: Хуана Касереса, Педро Карраско, Диего, Венансио и еще одного, чьего имени мы уже никогда не узнаем. Перед лицом смерти все вели себя мужественно. Когда их расстреливали, они запели «Венсеремос» («Мы победим»). Мы постараемся прислать еще информацию, если успеем... Не знаем, когда наступит наша очередь».
Часто, когда я читал такие бесхитростные сообщения, мои глаза застилали слезы, а пальцы отказывались стучать по клавишам машинки. И тогда в комнате повисала гнетущая тишина. Но стоило только смолкнуть привычному стрекотанию, как хозяйка, чутко прислушивавшаяся ко всему, что происходило в редакции, осторожно приоткрывала дверь. «Довольно прохлаждаться. Беритесь за работу, а то время уходит. И за что только я вам плачу?» — притворно сердитым тоном выговаривала она. Машинка опять начинала стучать, а радио включалось погромче. Впрочем, эта мера предосторожности могла помочь лишь в том случае, если бы вдруг заглянул кто-нибудь из соседей и донья Мария не успела предупредить
меня....Лето окончательно вступило в свои права, и в моем «кабинете» с наглухо закрытыми окнами было буквально нечем дышать. Я снял рубашку и, усевшись за стол, занялся составлением сводки новостей: «Давид Сильберман, инженер и коммунист, был увезен из тюрьмы агентами ДИНА. Его нынешнее местонахождение неизвестно... Морские пехотинцы жестоко пытают пленных концлагеря Пучункави. Правительство Альенде построило там курорт для детей рабочих, а хунта превратила его в концлагерь... На территории военного городка в Пельдеуэ, в 15 километрах от столицы, находится гигантская братская могила, куда были свезены и тайно захоронены сотни чилийцев. Могилу присыпали известью, чтобы растворить трупы, а затем бульдозерами сровняли с землей...»
Внезапно послышались торопливые шаги доньи Марии и прерывистый шепот: «Господи, мы попались... Полиция!» Спина покрылась липкой холодной испариной: на столе лежали «Информационный бюллетень» с проставленной на нем датой, небольшая картотека заявлений компартии начиная с октября 1973 года, подготовленное к печати обращение к вооруженным силам, а главное — машинка, на которой были перепечатаны многие материалы. Положение было безвыходным.
Я огляделся. Можно вылезти в окно, выходящее во внутренний двор, и сверху прыгнуть на полицейских. Конечно, это равносильно самоубийству. Но лучше такая смерть, чем пытки на вилле Гримальди. А имею ли я право думать только о себе? Ведь есть еще мой народ и моя партия. Даже в тюрьме можно продолжать борьбу.
Так пришло решение: не сдаваться, пока есть хоть какой-то шанс.
От волнения донья Мария никак не могла справиться с замком. Я мягко отстранил ее и открыл дверь. У порога стоял толстый черноволосый сержант карабинеров. Самым запоминающимся на его невыразительном, красном лице были обвислые усы. Рядом с ноги на ногу переминался молодой карабинер, который все время нервно оглядывался, держа палец на спусковом крючке автомата. Оба взмокли от пота. Когда дверь распахнулась пошире, молодой направил дуло автомата прямо в мою обнаженную грудь. Сержант привычно прижал дверь ногой, чтобы я не смог захлопнуть ее, и прорычал, устрашающе шевеля усами:
— Нам нужен Карлос Гальвес.
Я поздоровался как можно любезнее и даже улыбнулся, хотя, наверное, моя улыбка больше походила на гримасу.
— Проходите, сержант. Но того, кого вы ищете, здесь нет. Тут живет моя тетя и двое ее детей. Их фамилия Парра.
Уверенность, с которой я произнес эти слова, заставила полицейского смягчиться. Его молодой спутник, похоже, был обрадован этой информацией и со вздохом облегчения опустил дуло автомата. Я понял, что опасность отступила, и, чтобы окончательно рассеять подозрения, с деланным любопытством спросил:
— А что натворил этот Гальвес? Он что, экстремист?
Сержант вдруг разоткровенничался:
— Никакой он не экстремист. Нам приказано арестовать его за вооруженный грабеж.
Сержант обошел все комнаты; но, к счастью, не обратил внимания на пишущую машинку, стоявшую среди коробок, в которые я успел сунуть редакционные материалы.
— Не хотите ли выпить стаканчик вина? В такую жару освежает, — тоном гостеприимного хозяина предложил я. К счастью, карабинеры торопились. Буркнув что-то нечленораздельное, они затопали к выходу.
Моя новоиспеченная «тетя» понемногу оправилась от испуга, и только теперь до моего сознания стало доходить, какому риску мы подверглись. Ноги сделались ватными, а спина одеревенела. Донья Мария поняла мое состояние. Достав бутылку вина, она налила мне полный бокал и сказала с какой-то щемящей нежностью:
— Выпей, сынок... И принимайся за дело. Да-да, не теряй времени зря. Тебя ждут... Позже я подам чай.
Вечером я закончил работу и стал ликвидировать следы моего пребывания. Потом сложил в пакет отпечатанные на машинке материалы и сердечно простился с моей доброй «тетей» Марией, поцеловав ее в щеку, незнакомую с кремами и косметикой. После визита полиции по непреложным законам конспирации «редакция» должна была переехать.