Журнал «Вокруг Света» №03 за 1981 год
Шрифт:
Рабочий день на ферме начинается в семь утра, когда служители будят шимпанзе. Ежедневно определяется «знак дня» — новый знак, который воспитатели стараются ввести при подходящей ситуации в обиход своих питомцев, создавая как можно более естественные условия для пополнения их словаря. После обязательного утреннего туалета — завтрак, включающий, помимо прочего, стакан теплого молока. И во время еды шимпанзе приучаются к самостоятельности: они должны сами повязать себе нагрудник и есть без посторонней помощи. После еды следует чистка зубов и чистка шерсти щеткой.
Если нет жары, шимпанзе ходят в одежде, которую должны сами надевать. Они стелют постели и занимаются уборкой. Как правило, обезьяны способны подтереть пролитую жидкость, вымыть
До и после обеда проводятся занятия. Полчаса — тренировка в применении знаков, и еще полчаса — просмотр иллюстрированных журналов, книг. Так называемыми «педагогическими» играми их побуждают к рисованию, отбору предметов из определенного ряда, забавам с кубиками, их учат вдевать нитку в иголку и даже шить. Установлено, что внимания у шимпанзе хватает на тридцать минут. А чтобы избежать перенапряжения, дважды в дневное время их отправляют спать. Около семи вечера они купаются и до сна резвятся в длинных легких одеждах, чтобы шерсть хорошо просохла.
При таком образе жизни Мойя приобрела словарный запас, исчисляемый 150 знаками, а Тату — более чем 60. Один раз в неделю все исследователи собираются вместе, чтобы обсудить результаты работы, в том числе эволюцию программы «знаки от шимпанзе к шимпанзе». В некоторые недели фиксировалось до 19 актов общения между животными при помощи АСЛ. Большинство из них сводятся к знакам «иди играть» или «приходи щекотать» (шимпанзе очень любят, когда их щекочут). Случалось, что Мойя, охотно катающая Тату на себе, подавала сигнал «сюда», показывая на свою спину, куда Тату должна была забраться. Мойя обозначала Ннэ знаком «ребенок», ворковала над ним и давала ему пить из своей бутылки, в то время как сам Ннэ по причине, известной лишь ему самому, называет Мойю печеньем.
Это поколение шимпанзе, как показали сравнения, обогнало Уошо в развитии, поскольку знакомство с языком АСЛ у них начато раньше и они с первых дней находились в более благоприятной «стимулирующей» среде.
Разговорные возможности человекообразных обезьян успешно исследуются в США и по программам четырех других экспериментов.
А вот эксперимент, проводившийся с шимпанзе в Колумбийском университете Нью-Йорка, недавно был прерван. Причины, побудившие профессора психологии Херба Террейса капитулировать, вызвали серьезные споры среди коллег.
Четыре года назад Террейс начал эксперимент, в ходе которого шимпанзе Нима (его полное имя Ним Чимпски — намек на американского лингвиста Нома Чомски) обучали также языку АСЛ. Ним осваивал язык жестов столь же усердно, как и другие «вундеркинды», и даже сам протягивал воспитателям руки, чтобы те показали ему новые знаки. Он успешно прошел «детскую» фазу языкового развития, изобретая новые знаки, и научился... обманывать и браниться. Несмотря на все это, Террейс пришел к выводу, что шимпанзе не способны правильно строить предложения. В своих опытах Террейс обращал внимание не на то, как пополняется словарный запас Нима, а на грамматику его высказываний. Ним, составляя комбинацию из двух слов, соединял слова вполне осмысленно. Некоторые слова, например, «больше», оказывались у него всегда на первом месте, другие, например, «мне», «меня», — на втором. Ним видел, что фразы «дать мне» и «мне дать» построены неодинаково. Но дальше, как утверждает Террейс, он не пошел. И здесь как раз начинаются различия в использовании разговорных навыков между маленькими детьми и шимпанзе
Во-первых, если шимпанзе строят комбинации из трех и более слов-знаков, то третий и последующие элементы лишь в редких случаях содержат дополнительную информацию они либо повторяют уже использованный жест, либо добавляют имя к личному местоимению — «играть (со) мной Ним(ом)» Из 21 четырехчленного предложения, которые образовал Ним, лишь одно не содержало повторов. В детском же языке подобные повторы, по данным лингвистики, почти не наблюдаются.
Второе различие заключается в том, что лингвисты называют средней длиной выражения. Дети употребляют, становясь старше, все более длинные и сложные фразы. В два года средняя длина предложений у них примерно такая же, как у Нима,— 1,5 слова (или знака), но в последующие два года длина фраз у Нима росла очень медленно, тогда как у детей (как глухих, так и здоровых) она резко увеличивается.
И семантика у Нима отличалась от детской. Ему была недоступна связь между семантическим значением знака и способом его употребления. Позиционная связь между, например, чем-то съедобным и соответствующим глаголом для Нима не существовала — он не видел никакой разницы между «есть орех» и «орех есть». Из этого следует, доказывает Террейс, что шимпанзе не понимают того, что говорят.
И наконец, Террейс провел тщательный анализ кинофильмов, на которых были запечатлены «беседы» Нима с человеком, и сравнил эти результаты с исследованием разговоров между детьми и родителями. Дети рано начинают понимать, что разговор — это своего рода игра, в которой участники постоянно меняются ролями: сначала скажет один, затем другой. Ребенок редко перебивает собеседника или говорит одновременно с ним. У Нима примерно в 50 процентах случаев высказывания вклинивались в речь собеседника.
Существуют три способа поддержать разговор после того, как партнер закончил говорить: можно повторить фразу другого полностью, можно частично воспроизвести сказанное и добавить нечто свое и, наконец, можно сказать что-то совершенно новое Дети до двухлетнего возраста повторяют за родителями до 20 процентов их высказываний. На следующий год доля повторений падает до двух процентов. Ним, однако, на протяжении всего третьего года жизни имитировал 40 процентов фраз своих учителей. Дети до двух лет дополняют сказанное собеседником в 20 процентах случаев, а к трем годам поддерживают таким образом половину разговоров. У Нима добавления не превышали 10 процентов
По материалам зарубежной печати публикацию подготовил С. Померанцев
Я искал не птицу киви
С востока на запад
Вместе с Джорджем Джонсом, с которым я подружился в Антарктиде, мне удалось пересечь Южный остров и посетить Хоки-Тика, где учитель Тревор, наш общий знакомый, возобновил после зимовки на «Базе Скотта» работу в школе Поездка эта оказалась очень поучительной.
Итак, мы выехали рано утром с восточного побережья острова из города Крайстчерч и отправились в глубь страны. Дорога проходила по равнине, через возделанные поля пшеницы, но очень скоро появились зеленые холмы, разделенные проволочными загородками на небольшие квадратики,— там паслись овцы и коровы. Чем дальше мы отдалялись от города, тем гуще становились заросли дрока, идущие вдоль дороги. Кусты были сплошь покрыты яркими желтыми цветами.
— Как красивы эти заросли,— похвалил я. И тут же почувствовал, что совершил ошибку.
— Красивы?— вспыхнул Джордж. — Поменьше бы такой красоты. Совсем недавно какой-то негодяй привез это растение сюда из Англии. Тоже считал, что нам не хватает красоты. И вот результат. Вся страна зарастает сейчас этими кустами. Их вырубают, выжигают, травят, но пока ничего не помогает. Все больше полей зарастает дроком, который не может есть даже овца.
Джордж долго потом сопел, обиженный за Новую Зеландию, с которой Европа сыграла такую злую шутку. А я уже лез в новую ловушку. Время от времени мы проезжали мимо больших, но, как сказал мой попутчик, мелководных озер, похожих берегов на болота. Середины озер были темными от стай каких-то черных птиц и я поинтересовался, что это за птицы и почему они не подплывают к берегам.