Журнал «Вокруг Света» №03 за 1982 год

Увы, мечтам их едва ли суждено сбыться: Диего-Гарсия стал опорной базой для «сил быстрого развертывания», нацеленных против государств Индийского океана. Декларация ООН призвала сделать Индийский океан зоной мира, ликвидировать там иностранные военные базы, не размещать ядерное оружие, отказаться от наращивания военного присутствия. Но в Вашингтоне, особенно при нынешней администрации, сама мысль о зоне мира в Индийском океане вызывает острую аллергию. В Белом доме считают, что, когда речь идет о «жизненных интересах» США, жизненные интересы тех, кто испокон веков жил на Диего-Гарсия, можно не принимать в расчет.

Но люди не могут равнодушно проходить мимо страданий. Маврикийский поэт посвятил трагедии илуа стихотворение, в котором есть такие строки: «Не чайки — железные птицы кричат над лазурной лагуной. Не видно в ней больше игривых дельфинов — стальные чудовища плещутся там. И черепахи, выйдя из моря, слезы роняют на серый бетон: нет уж больше песка, чтоб устроить им гнезда. Изгнаны вы на далекий Маврикий, где сердце тоска разрывает по родине милой».

...Когда-то, любуясь пейзажами Маврикия, знаменитый американский писатель Марк Твен сказал: «Бог сначала создал этот остров, а потом, по его подобию,— и рай». Только те изможденные женщины, что устраивают голодовки протеста на улицах маврикийской столицы, не нашли здесь рая. Для них он там, на далеком атолле, где все близкое и родное, где остались кормилицы-пальмы и колыбель-лагуна, растившая их детей. Они требуют: «Верните нашу родину!»

С. Милин

Экзамен перед грозой

По бетонной полосе, включив дальний свет и сирену, мчалась пожарная машина. Не успели скрыться во мгле ее рубиновые огоньки, как с разных концов аэродрома с глухими хлопками взметнулись в небо разноцветные ракеты. Со стороны могло показаться, что произошла беда, но в авиационном поселке, расположенном рядом с аэродромом, было тихо; его жители уже привыкли, что так распугивают в окрестности птиц, чтобы не допустить их столкновения со взлетающими или садящимися самолетами. В штабных документах это мероприятие значится как «орнитологическое обеспечение полетов...».

Несмотря на то что солнце скрылось и темнота начала сгущаться, на море еще четко просматривалась линия горизонта — такое время моряки и морские летчики называют навигационными сумерками. В эти сумеречные минуты, заполняя округу ревом двух могучих турбин, на предварительный старт вырулил учебный бомбардировщик с цифрами 70 на серебристом теле фюзеляжа. За штурвалом воздушного корабля сидел капитан Ентальцев. На этом типе самолета он отлетал немногим больше года и поэтому считался молодым, хотя за его плечами было несколько лет полетов на ракетоносце и на груди красовался значок летчика первого класса. Но по годам Ентальцев был и на самом деле молод... Внешне капитан казался уверенным в себе и все-таки, чувствовалось, волновался. Ему хотелось сдать технику пилотирования без единого замечания. Экзамен в воздухе принимал командир эскадрильи майор Постоногов, судья взыскательный и строгий, летавший, по выражению летчиков, «как бог». Видимо, Ентальцев понимал, что в воздухе от майора не укроется ни одна мелочь, ни одна неточность, и поэтому сдать ему на «отлично» все элементы полета, да еще без замечаний, будет непросто. Строго, очень строго относился к своим подопечным комэск, но это нетрудно было понять: малейшая оплошность в небе может обернуться бедой.

— Штурман, читай карту! — раздается команда Ентальцева в наушниках переговорного устройства.

— Есть, командир! — Старший лейтенант Зиядханов, удобно устроившись в своем кресле, разворачивает карту предстартовых проверок и четким голосом называет пункты. Летчик докладывает об исполнении — все переговоры пишутся на магнитную ленту.

Майор Постоногов внимательно вслушивается в диалог командира и штурмана.

Убедившись, что первая часть проверок выполнена, капитан Ентальцев запрашивает руководителя полетов:

— «Янтарь»! Я — «семидесятый», прошу исполнительный!

— Я — «Янтарь»! Исполнительный «семидесятому» разрешаю!

«Туполев», урча турбинами, раскачиваясь своим длинным телом на неровностях бетона, подходит к взлетной полосе...

...«Туполев», несмотря на мертво держащие тормоза, ползет вперед по бетонке. Ентальцев плавным движением убирает их, и освобожденная машина буквально прыжком устремляется по полосе.

Штурман сразу же, глядя на прибор, начинает докладывать командиру скорость самолета. Внимание летчика сосредоточено целиком на управлении, и помощь штурмана весьма кстати.

— Пора! — Мускулистые руки капитана Ентальцева плавно выбирают штурвал на себя. Задрав к небу нос, «Туполев» отрывается от земли.

Наблюдая за штурвалом и педалями в своей кабине, майор Постоногов отметил про себя, что взлетел Ентальцев отлично. И вдруг... Кстати, в авиации все бывает «вдруг». Вдруг по фюзеляжу машины словно кто-то ударил гигантской метлой — раздался ряд одновременных глухих ударов. Что такое?

— «Янтарь»! Я — «семидесятый»! На взлете имел столкновение с несколькими предметами. Полагаю, что с птицами,— услышал в наушниках командир эскадрильи доклад, адресованный руководителю полетов.

Высота мизерная, с нее даже нельзя катапультироваться. Майор ждет: что будет делать летчик? Капитан Ентальцев удерживает угол набора высоты, убирает закрылки, но шасси убирать не стал. «Правильно,— подумал комэск,— может быть повреждена гидросистема, и потом их не выпустишь».

Переговорное устройство донесло голос «Янтаря»:

— «Семидесятый», особое внимание приборам, контролирующим температуру, давление масла и расход топлива. Как понял, «семидесятый»?

— Понял! Я — «семидесятый».

Убедившись, что приборы работают безукоризненно, Ентальцев доложил об этом руководителю полетов и получил разрешение набирать высоту до тысячи метров. На аэродроме в это время готовились к приему аварийной машины — ничто не должно мешать ей во время посадки.

«Туполев» уже пересек береговую черту и оказался над морем. Штурман Зиядханов, в воздухе очень собранный человек, несмотря на занятость, сквозь остекление кабины рассматривал белые барашки волн, как в это время его чуткий слух уловил, что правая турбина «поет» как-то не так. Вроде бы к ее органной ноте примешивается несильный, но посторонний звук. Верный долголетней привычке обо всем докладывать командиру, Зиядханов поделился своими сомнениями с Ентальцевым.

— Все нормально, штурман,— ответил капитан, но подумал про себя, что штурман, похоже, прав. Следя за их разговором, майор тоже прислушался к работе правой турбины. В самом деле, двигатель работал необычно — чужие звуки в нем становились все отчетливее.

И летчик и инспектор чаще, чем обычно, косились на правую сторону своих приборных досок...

Вот и высота, заданная руководителем полетов. Капитан Ентальцев с небольшим креном разворачивает машину на курс. Майор Постоногов видит, что движения летчика очень мягкие и даже осторожные, как будто на борту раненый и грубым маневром ему можно причинить боль. Комэск про себя усмехнулся: «А ведь и в самом деле раненый. Только не человек, а бомбардировщик».

А капитан Ентальцев решал задачу: как быть дальше? «Может, аварийно слить в море горючее и сразу идти на посадку? Не совсем подходит — к чему пачкать море, когда двигатели еще тянут? Надо продержаться подольше в воздухе, чтобы выработать горючее, а потом можно и садиться».

Море под «Туполевым» отнюдь не пустынно: сквозь бархат ночи хорошо видны красно-зелено-белые навигационные и отличительные огни транспортов и рыболовецких судов.

Старший лейтенант Зиядханов периодически докладывает командиру о месте нахождения бомбардировщика и снова вслушивается в ведомые ему одному сигналы радиомаяка. Все расчеты он делает не мешкая, без сучка и задоринки.