Журнал «Вокруг Света» №03 за 1983 год
Шрифт:
— Ты не шуткуешь, Степаныч? Насчет запаха? Разве можно сейчас определить? Соль у нас и в бочках, но больше навалом. Прием.
— Какие шутки?! — Голос спасателя посуровел. — Немедленно возьмите пробу придонного слоя в солевом трюме. Если невозможно сделать этого через верх, через горловины — берите у замерных трубок. Как поняли? Прием.
— Понял: взять пробу придонного слоя в солевом через замерные трубки. Даю команду. — Ефим Поликарпович переключил микрофон на внутрисудовую трансляцию. — Боцман! Срочно в рубку!
— Я здесь, капитан. — Закутко показался в проеме двери и тут же исчез.
— Осторожно на палубе. Без страховки не выходить! — крикнул капитан вслед и снова переключился на связь со спасателем.
— «Чехонь» на связи. Прием.
— Прошу внимания. —
Собравшиеся в рубке «Чехони» штурманы, начальник радиостанции переглянулись. Кто-то протяжно свистнул. Ефим Поликарпович лихорадочно соображал, к чему такие меры в угрожающей ситуации. Залить водой трюм, когда достаточно лишней бочки воды, хорошей волны — и поминай как звали. Здесь что-то не так... Что ответить Гаврилову? И вдруг все встало на свои места. Семенягина словно озарило, он понял ход мыслей капитана «Славного». На удивление всем присутствующим в рубке Ефим Поликарпович улыбнулся и громко рассмеялся: «Вот черт полосатый, а! Надо же такое придумать!» Он включил микрофон.
— Все ясно, Степаныч! Соль в трюме у нас сейчас как балласт. Растворим до твоего подхода. Только одним моим насосом мы рассол будем сутки качать.
— А ты думаешь, я это не учел, — ответил Гаврилов. — Не волнуйся, есть идея. — И «Славный» замолк.
Семенягин продолжал обсуждать положение с капитаном Рощей.
— Как тебе нравится решение Степановича, а? Затопи трюм, когда ждешь, что его вот-вот и без тебя затопит!
— Особый случай. Этот Гаврилов чудак, говорят. Везет ему на веера.
— На что?
— На веера. Я тут вспомнил, как он тащил три МРТ от Калининграда до Ганы. Веером: выгодно. Иначе они пришли бы туда с израсходованным моторесурсом. Ну до встречи.
Динамик смолк. Семенягин взглянул на вахтенного штурмана:
— Повахтуй. Схожу в каюту.
Но в каюту Ефим Поликарпович не пошел. Он спустился на палубу и, упираясь руками в переборки, прошел в салон. Рыбаки в оранжевых спасательных жилетах и поясах сгрудились возле стола, играли в «козла». Без обычных, сопровождающих игру выкриков, восторгов и перестука костяшек. Верховодил старпом. Семенягин одобрительно крякнул. Все обернулись.
— Ну кто кого? — улыбнулся капитан, а в настороженных глазах, устремленных в его сторону, был свой, общий вопрос. Прервал молчание Гусев:
— Турнир в усложненных условиях. Чемпионы прежние. — Он гордо поднял голову. — А наверху как?
«И щи сварить, и сети заметать, — подумал капитан, глядя на Гусева. — Спасибо тебе, кок, за поддержку. Зря не поверили твоему «колдуну».
— «Славный» идет к нам. Так что...
Гаврилов опередил циклон. Топовые огни спасателя и его ведомого появились среди почерневшего неба часа через полтора. Они то пропадали в волнах, то взлетали к звездам, изредка проглядывавшим сквозь низкие, стремительно летящие тучи. В промежутках между снеговыми зарядами белая пена разделяла море и небо. Волны горбились и мощными многотонными грудами обрушивались на палубы раненых судов. Скрипело железо, стонал, завывая, ветер в трубовом кожухе, свистели, натягиваясь, ванты, кланялись, словно «ваньки-встаньки», корабельные мачты. В безмолвном эфире раздался сухой треск разряда.
— Внимание! — хлестнул жесткий, как плеть, голос Гаврилова.— Я — «Славный»! На всех судах стоять по местам! «Чехонь»! Мы подойдем к вам с наветренной стороны. Так быстрее передадим буксир. Возьмешь на борт линь. На швартовом будет насос. Укутали его в брезент и в два надувных плотика. Снизу и сверху. Так что не утонет. Примете на борт и сразу начнете своим и нашим насосами откачивать рассол из трюма. Выгонишь всю соль, что навалом, и воду. Швартовым, Поликарпыч, который будет связывать нас, передашь буксир «Рынды». Ее берем на себя.
Рубка содрогнулась под новым ударом. Вода стекала ручьями со стекол. Стремительный ветер тут же сушил их, унося клочья пены и снопы брызг за борт.
Вспыхнули на судах прожектора. Луч со спасателя разрезал темноту и прошелся по «Чехони», словно приласкал, потом подмигнул
и, когда «Славный» оказался с наветренной стороны, уперся в полубак. Там надо было ожидать выброску, понял Семенягин, но не успел дать команду: выстреленный из пневмопушки спасателя линь, подхваченный ветром, перелетел и упал за борт. В одно мгновение Закутко подмял под себя тонкую бечеву, крутанул на руку и отполз за лебедку. Рухнула сверху очередная громада волны, рассыпалась на том месте, где только что был боцман. Загремела лебедка, пошел вращаться шпиль. Из воды на палубу потянулся шкентель, за ним — швартовый. Он шел тяжело, то натягивался струною, то обвисал. Ровно работал шпиль, грохотали волны, выл ветер, блестели изумрудами в лучах прожекторов мириады брызг, и над всем этим гремел голос боцмана:— Тягни, хлопци! Тягни! Еще ма-леньки!
Где-то по центру толстого швартового каната был накрепко привязан резиновый плотик, который море так и не смогло утопить. Крепко привязанные страховочными концами, матросы помогали тянуть из бушующего моря бесценный груз...
Луч прожектора «Чехони» описал в низком небе дугу, нащупал в сыром холодном океане рубку спасателя и трижды радостно мигнул: «Порядок».
С. Виссарионов Рис. П. Павлинова
Тбилисоба
Есть день, особый день в жизни Тбилиси, когда на улицы города приходит Тбилисоба...
Никто не знает точно, сколько людей участвует в празднике, но можно с полной уверенностью сказать — практически все жители Тбилиси и, конечно, все гости столицы. Участники Тбилисобы отмечают на торжественном митинге лучших рабочих и колхозников, деятелей науки, литературы и искусства; чествуют новых почетных граждан города, чей талант стал в стране общепризнанным; благословляют молодые супружеские пары, которые начинают свой совместный путь по жизни с тонкого саженца, высаживаемого в Парке Молодоженов; рассматривают рисунки детей, раскрашивающих цветными мелками асфальт улиц... Пожалуй, только в этот воскресный день золотой осени на проспектах грузинской столицы и в лабиринте улочек старого города можно встретиться с героями полотен Пиросмани и Гудиашвили — балагурами-кинто, обутыми в остроконечные чувяки и подпоясанными наборными ремешками; озабоченными торговцами хворостом, веселыми сапожниками и продавцами сладостей. В этот день можно услышать мелодии дудок и шарманок, скрип старинной арбы и крики осликов, лениво бредущих с перекинутыми через спины хурджинами; можно полюбоваться изделиями народного творчества и купить их — отливающие матовой чернью керамические кувшины и настенные тарелки, валяные из шерсти ковры и знаменитую чеканку, женские сканые украшения...
На древнюю площадь Рике приходят семьями, обязательно с детьми. Да и в каком другом месте можно показать ребятам выросшую за несколько дней «деревню», в которой один дом непохож на другой. Тут и рачинская ода, и осетинская сакля, и сванская башня... — жилища, характерные для всех уголков Грузии. Радушные хозяева угостят взрослых молодым вином и шашлыком, а детей одарят виноградом и мандаринами, яблоками, грушами, персиками, от которых ломятся корзины и телеги.
Однако оценить в полной мере щедрость грузинской земли можно, пожалуй, только на городском ипподроме. С самого утра тянутся на его зеленый ковер груженные доверху арбы — настоящий «парад урожая»! Потом перед собравшимися разыгрываются театрализованные представления — возникают картинки быта старого Тифлиса, проходит красочная свадебная церемония, играют ансамбли народных инструментов. В заключение начинаются национальные спортивные соревнования и игры — скачки, лело, исиди, цхенбурти.
А в Парке-музее грузинского зодчества и народного быта люди встречаются с поэтами, приехавшими со всех концов республики,— тушинцами и пшавами, кахетинцами и мингрелами, имеретинцами и гурийцами, осетинами и абхазцами...