Журнал «Вокруг Света» №04 за 1981 год
Шрифт:
— Глиняный зал, Глиняный зал, вызывает Логово! Прием.
Люда прижала трубку телефона к уху и напряженно ждала. Провод туго обвивал палаточный кол и через полиэтилен, накинутый на палатку, через белые выщербленные скалы уходил за каменистую гряду.
— Молчит Даня. Наверное, спят...
Хотите послушать, как поет пещера? — Заметив мое недоверие, Люда добавила: — Да, да, поет. Будто под землей кто-то на скрипке играет. Вот послушайте...
Я протиснулся в палатку, взял трубку. Сквозь шелестящее потрескивание доносились звуки, напоминающие не то журчание ручья, не то весеннюю капель.
— Действительно поет,— согласился я, с неохотою возвращая телефонную трубку.— А вам не страшно одной в горах?
Люда оправила
— Некогда бояться. Да и люди кругом. Чуть ниже, например, лагерь медиков из Москвы. Они изучают влияние подземных глубин на организм человека. Но даже не об этом речь... Вот им внизу действительно иногда несладко приходится... Всякое случалось. У меня здесь в дневнике каждый день подробно расписан.
— Можно посмотреть?
Люда замялась.
— Тут я и о людях упоминаю. Давайте я вам лучше прочту… Вот, например, запись за второе августа. «В семь утра вернулись на Седьмой завал. В 14.00 началось наводнение. Решили переносить лагерь. Следующая связь в 22.00. Пожелали друг другу спокойной ночи». И так почти каждый день. Из-за наводнений группа уже потеряла три дня...
На тропе показался мускулистый паренек в тельнике без рукавов, в кирзовых сапогах.
— А-а, Гном... Привет! — как старому знакомому махнула рукой Люда.— Знакомьтесь. Это Саша Мишин из группы медиков. Спелеологический стаж у него, правда, небольшой, но во входной колодец с ним можете слазить. Мне отлучаться нельзя.
Саша протянул руку. Ладонь будущего хирурга была шершавой, с шариками затвердевших мозолей.
Через час мы уже шли к Снежной. На тропе то и дело попадались обломки досок, обрывки полиэтилена, веревок, раздавленные коробки из-под аккумуляторов. Перевалили через гряду. И тут внизу я увидел черный провал. Будто обрушилась и ушла из-под ног земля и увлекла за собой небо и солнце. Трепыхались на ветру травинки, испуганно клонясь в сторону темного колодца. Вокруг дыбились скалы, спуск к Снежной был настолько крут, что кое-где были выдолблены ступени. Остановились на небольшой площадке. В громадный валун были вбиты шлямбурные крючья. От них вниз уходили веревки, среди камней поблескивали перекладины лестницы, свободно свисающей в 40-метровую глубину колодца.
Обвязка сдавливала грудь. Я неловко ухватился за страховочную веревку. Саша помог мне укрепить «самохват» — специальное приспособление, страхующее от падения.
— Ну пошел.— Саша напутственно хлопнул меня по плечу.
Лестница перекручивалась, прижималась к холодным камням, и ботинок никак не хотел становиться на перекладину. Некоторое время было видно Сашу, поправляющего на каске головной фонарь. Потом и он исчез за выступом. Я остался один. До снежника внизу оставалось еще метров двадцать. Одной рукой все время приходилось передвигать по веревке «самохват», другой держаться за один из лестничных тросов. Снизу повеяло холодом, я постепенно погружался в сырой мрак. Вдруг лестница дернулась и резко ушла в сторону. «А, черт! Саша же предупреждал, что в этом месте стена круто срезана». Я крепче вцепился в перекладину. Руки стали уставать, болоньевая штормовка задралась на спине. Лестница свободно свисала с уступа, меня качало, будто под порывами ветра. Через пять минут я, неуклюже зависнув на страховочной веревке, спрыгнул на снег. Отсоединил «самохват» и, придерживаясь за веревку, сползающую с вершины снежного конуса, отошел в сторону. Задрал голову и крикнул: «Свободно!»
Эхо рванулось вверх и бессильно опало, лишь несколько секунд вяло отзываясь «...дно, дно». Туманная вязкая пелена растворила зависшие над пропастью березки. Значит, сейчас над плато закружили туманы. Клубились в воронках, счесывали вершины, струйками втягиваясь в распадки и расщелины. Но наверху, на плато, открытому горным ветрам, они не производили удручающего впечатления, скорее даже веселили своими кружевными
играми. Здесь же, на дне колодца, наблюдая за туманными прядями, внезапно потемневшими, набрякшими влагой, я остро почувствовал одиночество и оторванность от привычного мира трав, запахов леса, белых облаков. Казалось, вот-вот надо мной захлопнется плита, и я окажусь наедине с туманом и темнотой...Вдруг дернулась веревка, послышался прерывистый шелестящий звук. Я понял: Саша начал спуск. Его четкий силуэт на фоне серого облака казался вырезанным из плотной черной бумаги. Через десять минут Саша соскользнул вниз. По краю снежного конуса прошли вглубь, под каменные своды. Здесь было почти темно. Сверху едва сочился свет. Камни тускло поблескивали, отовсюду капало. Остановились перед снежным мостиком.
— Вот там отверстие, видишь? — сказал Саша.— Чувствуешь, ветерок холодит? Нам туда.
Я поежился. Снег слюдянисто блестел, был плотный, покрыт плавными выщербинками. Не верилось, что наверху лето... Удивительный все-таки феномен эта пещера Снежная!
На обширном дворе дурипшца Рушбея Рожденовича Герзмавы разместился базовый лагерь карстово-гляциологической экспедиции Института географии АН СССР. В дальнем углу двора возле плотной изгороди цитрусовых кустов под широким брезентовым пологом хранился экспедиционный скарб: вьючные ящики и баулы, набитые психрометрами, анемометрами, термометрами, консервными банками, свечами, аккумуляторами; напиханные в мешки бухты капроновой веревки, резиновые сапоги, ботинки, ватники, спальники, газовые баллоны, раскладные столы и стулья, бидоны, пилы, молотки, рейки. Начальник экспедиции Николай Мишин, разбитной, ухватистый парень с крупными, северных кровей чертами лица, прибыл вместе с шофером в Дурипш дня за два до прилета остальных игановцев. Прикатили они ночью, измотанные долгой дорогой, а утром мы стали разгружать машину. Откинули брезент, и Николай охнул, будто впервые увидел набитый до отказа кузов.
— Вот она, спелеогляциология! И все на мою голову!
Советские гляциологи всерьез заинтересовались скоплением снега и льда, скрытым в глубочайшей пропасти страны (объем снежно-ледового конуса в Большом зале достигает 60 тысяч кубических метров). Специалисты сформулировали цели и задачи нового научного направления — спелеогляцеологии, призванной комплексно изучить подземный снег и лед. Более того, подземные образования — идеальный полигон для наблюдения за превращениями снега и льда, которые обычно на поверхности испытывают влияние солнца, ливней, ветров.
В пещере под Хипстой для гляциологов еще много неясного. Снежник или ледник обнаружен в Большом зале? Каковы структура и возраст этого конуса? Как он влияет на климат пещеры, отбирая тепло на таяние? Какова его роль в формировании стока подземных вод? До сих пор гляциологам приходилось работать хотя и в сложных горных условиях, зато в привычном ритме полярных зимовок, восхождений и длительных метеонаблюдений на ледниках Алтая, Памира, того же Кавказа. Здесь же принципиально иные условия. Кромешная тьма, головокружительные спуски по раскачивающейся лестнице и новое для гляциологов «пещерное» снаряжение...
Гляциологам предстояло освоение ледяного мира Снежной, которую спелеологи по праву уже могли назвать своим домом.
...Я так и не дождался выхода спелеологов из пещеры. С Даниэлем Усиковым встретились уже в Москве, у него дома. Недели две как он вернулся из экспедиции. Невысокого роста, сухой, жилистый — таким я его и представлял. Впрочем, подземные глубины покоряются не только поджарым крепышам, обладающим способностью проскользнуть сквозь игольное ушко. Взять хотя бы Андрея Дебабова. Не богатырского, правда, телосложения (спелеологи шутят — телоосложнения), хотя довольно крупного и осанистого. Это он протащил гитару в пещеру и «закатил» в зале Победы (кстати, самое сухое место в пещере, где спелеологи обычно устраивают один из базовых лагерей) такой концерт, что Люда наверху целый час сидела на приеме у телефона.