Журнал «Вокруг Света» №05 за 1971 год
Шрифт:
Здесь великое множество ручьев и речек, до самой дальней воды не больше километра. Прав Джавет Ашраф: лодочника заменить здесь невозможно. Старик вспомнил вторую мировую войну. Англичане велели им, опасаясь прихода японцев, сжечь все лодки. Вскоре случился неурожай, и людям не на чем бы по развозить рис. Страшный голод покосил тогда немало людей.
А что произошло сейчас, когда на них обрушился циклон? Ураган уничтожил и унес в океан тысячи лодок, лишив жителей средств передвижения. Из-за этого долго не могли наладить связь между деревнями, оказывать немедленную помощь. После прилетели вертолеты.
Старику Ашрафу повезло: лодка застряла между пальмами и осталась цела. Теперь у него много работы.
У нас было
— Абул Квасем!..
Из толпы вышел молодой крестьянин с черной курчавой бородкой и в длинном клетчатом лунги до пят. Староста старательно намазал палец Абула чернилами и прижал его к листу ведомости. Чиновник из животноводческой комиссии вывел из стада упиравшуюся коровенку.
Кто он, Абул Квасем? Где был во время циклона? Дома. У него тридцать пять акров земли, было девять голов скота. Жил он неплохо, имел даже дом с железной крышей. Когда в окна ворвалась вода, он с женой и пятью детьми забрался на стол. Но вода прибывала. Они подставили табуретки. И тут он понял, что просчитался: вода поднялась выше, и дети стали тонуть у них в руках. Этот ужас Абул никогда не забудет...
Такая участь постигла на Бхоле десятки тысяч людей. На базе Даулатхан я встретил чиновника из «Рилиф комишн». Он занимается подсчетами потерь. Только по двум островам Бхола и Манпура материальный ущерб исчисляется миллионами рупий. А чем оценить гибель по меньшей мере ста двадцати тысяч человек?
— Южней Бхолы есть маленькие острова, — говорит он. — Кукри-Мукри и Чаркалми. Жило там больше пятнадцати тысяч, а осталось около полутора. Остальных забрала вода.
...Мы возвращались в Дакку поздно вечером. Торговцы зажигали у своих лавок костры, и дым от них застилал улицы. Город погружался в ночь.
— Стоянка, я сорок второй, разрешите посадку.
— Посадку разрешаю, — ответила Земля.
Вертолеты, не делая круга, торопливо заходили на полосу. И так шестьдесят дней подряд. Рано утром туда, на юг. И вечером обратно. Почти сто тысяч километров.
Более 850 рейсов по деревням провинции. Перевезено 850 тысяч килограммов груза и более двух тысяч людей.
Много бед и легенд оставил после себя циклон. Мы слышали их в местах, где садились наши машины. Рассказы о катастрофе, легенды о смерти. Теперь к ним прибавятся и другие: о том, как на землю бенгальцев прилетели из далеких стран люди и как они старались помочь живым.
Леонид Чуйко
Дакка — Москва
Поиски первого дня
Я всего несколько минут в этом городе, а уже встречаю знакомые мне лица. Наверное, в этом нет ничего случайного — так во всех небольших городах: все люди знакомы, привычны, знают, кто чем занимается, у кого какие доходы. Если утром зашел с девушкой позавтракать, значит и накануне вы были вместе. Если ты с разными девушками — тебя следует опасаться; но если всюду появляешься один... Одним словом, в таких городах люди подмечают все. Припоминаю одного товарища, любителя посидеть в кафе. Он периодически перекрашивал и перекраивал единственный костюм и при этом говорил: «Как войду, скажут: у него опять костюм новый».
В эти первые минуты в городе, как и много лет назад, я зашел в кондитерскую на улице Пикк. Взглянув на меня и ни о чем не спрашивая,
женщина за стойкой подала чашку и блюдце:— Ваши кофе, ватрушка. — И добавила: — Вы стали реже бывать у нас.
Реже. Я просто не был здесь пятнадцать лет. Но я помню, как она, тогда еще молодая девушка, складывала деньги в большой кожаный мужской бумажник. Она и сейчас раскрыла его и положила деньги в мягкую кожу со стертым орнаментом. Удивительно, как со временем обостряются впечатления первых минут, первых встреч, первого дня. Сознаешь это с годами, когда груз воспоминаний становится частью тебя, и неизбежны раздумья, когда анализируешь себя, события и понимаешь скоротечность времени.
В кондитерской я увидел, что к выходу идет Юри Ярвет. Еще не успев осознать, что скажу этому скромному человеку, о котором много слышал удивительного, я оказался у двери:
— Здравствуйте.
Он смущен:
— Вы меня знаете?
— Да, когда-то я жил в Таллине...
Пожалуй, только в Таллине знают, что Ярвет был комическим артистом. Я даже помню его выступления на эстраде. Едва ли в те годы таллинцы предполагали, что перед ними будущий король Лир.
— Я еду на съемки в Ленинград, — сказал Ярвет, прерывая невольно возникшую и неловкую паузу и, видимо, догадываясь, что я помню его прежнее амплуа, «король Лир», как бы уходя за кулисы, роняет:
— Я все еще комик...
Надо сказать, что, приехав в послевоенные годы в Таллин в мореходное училище, я не знал в городе никого и ничего. Главное, не знал языка, а в те годы это был серьезный барьер, и преодолеть его было не просто. Но в тот первый осенний день, когда из обычного здания вокзала я вышел в город на брусчатую площадь под проливной дождь, проблем для меня никаких не существовало.
Я шел, и мне казалось, что здесь никогда не бывает сухой земли. Выпуклый, блестящий от дождя булыжник, квадратики редких окон и бойниц на фасаде замка, устремившегося в серое небо, крепостная стена, двускатные черепичные крыши домов. Переплетаются и теряют направление узенькие улочки. Как будто я двигался не по городу, а среди декораций, где разыгрываются трагедии Марии Стюарт и Гамлета. Автомобили казались громоздкими, случайными. Петляешь по улочкам, завернешь за угол — и вдруг открывается дверь в одном из лабиринтов, и тебя обдает паром и запахом кофе. Заглянешь — за столиками люди в плащах, прочно и, видимо, долго сидящие. Еще дверь — и еще кафе, поворот — и снова кафе.
Эти разрозненные воспоминания теснились в воображении, и я поймал себя на мысли, что уже теперь, на улице Пикк, я ищу тот первый день. Однако чего-то не хватало, и я мучительно прислушивался к себе, напрягал память и наконец понял. Тот день был не просто серым, промозглым и дождливым, но другим был даже воздух, пахнущий сырым каменным углем, а дым из труб обволакивал улицы запахом торфяных брикетов, которыми таллинцы отапливали свои квартиры, учреждения, кафе.
Все эти годы, где бы ни был, я часто думал, что приеду в Таллин, пройду по его улочкам и отыщу Вяйно.
Вяйно был тем человеком, благодаря которому я, незаметно для себя, быстро освоился в этом городе и в первый же день был не одинок.
Где он? Здесь или в плавании? А может быть, Вяйно стал другим?
Свернув с улицы Пикк, я увидел человека с собакой. Он поднимался по кривой, круто уходящей вверх улице. Человек в коричневой замшевой куртке удерживал большого дога на вытянутой руке. Мне показалось, что я знаю его... Неожиданно они исчезли за поворотом, откуда, оглянувшись им вслед, вышел рослый моряк. Еще издали, пока он пересекал улицу, я заметил золотые капитанские нашивки на плечах и рукавах кителя и высокий накрахмаленный ворот рубашки. Когда расстояние между нами сократилось, он замедлил шаг и, проходя мимо, несколько раз, как бы про себя, еле слышно произнес мое имя. Я обернулся. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, и я узнал его.