Журнал «Вокруг Света» №05 за 1982 год

— А академик Губкин? Ведь он еще в тридцать втором году призвал геологов искать нефть именно здесь, в Западной Сибири? — пытаюсь возразить Сулейманову.

Поняв мою хитрость — вызвать его на спор, чтобы немного рассказал о себе,— Рим улыбается, и вновь звучит его молодой, но не по возрасту усталый голос:

— Здесь ты, положим, не совсем прав. Еще до Губкина такие ученые, как Карпинский, Обручев, Павлов, Мушкетов, Зелинский, в своих работах по строению земной коры обращались к неисследованной громадине Западно-Сибирской равнины. И верно предполагали, что ее недра под мощным слоем отложений прячут свои богатства...

Сулейманов искоса поглядывает на меня, потом добавляет:

— Ну а задолго до всех великий Михайло Ломоносов сказал, что будущее могущество России будет прирастать Сибирью.— Он задумчиво всматривается в ветровое стекло, за которым виднеется буровая вышка — символ сегодняшней Тюменщины, и продолжает: — Гениальное предсказание!.. Сегодня каждый третий кубометр природного газа, который добывается в СССР,— тюменский. И это далеко не все: сейчас мы боремся за то, чтобы добывать в сутки миллиард кубометров газа и миллион тонн нефти. Представляешь, миллиард и миллион в сутки!

Я только согласно киваю: это действительно трудно представить, тем более если знаешь, что в недалеком 1964 году было добыто лишь 200 тысяч тонн сибирской нефти. Тогда в московских и ленинградских институтах в моде была пущенная кем-то шутка: «Да, сибирская нефть существует, но только в голове Эрвье».

Наш «газик» оставляет позади еще одну буровую вышку, которую, словно муравей, упрямо тащит по заснеженной целине трактор. Мы проскакиваем череду лэповских опор, и, когда красный диск солнца сползает за горизонт, посреди закованного льдами пространства возникает огромный белоснежный корабль...

Сулейманов трогает шофера за плечо, чтобы тот остановился, говорит с гордостью:

— Вот это и есть установка комплексной подготовки газа. Впечатляет?

Я завороженно смотрю, как угасающие солнечные блики искрятся на стальных фермах, слышу Сулейманова:

— Город Новый Уренгой родился, в общем-то, благодаря крупнейшим в мире запасам газа и конденсата. Здесь все причастны к этому промыслу и свое будущее связывают со строительством таких вот установок.

В мою бытность на Тюменщине я ничего подобного не видел и потому прошу Рима рассказать о них подробнее.

— УКПГ только называется установкой, а по сути, это настоящий завод, на котором, правда, в смену работает всего лишь семь-восемь человек,— сказал Сулейманов и добавил: — Видишь ли, газ, который поступает из пласта, насыщен водяными парами, поэтому, прежде чем попасть в магистральный газопровод, он должен пройти полную очистку. Для этого и существуют эти заводы в тундре. Сейчас их у нас шесть, скоро введем в эксплуатацию седьмой. Всего же в этой пятилетке должны набрать полную нагрузку десять таких УКПГ.

Мы выходим из машины, разминаем затекшие ноги, и Рим ведет меня в операторскую. Здесь тепло, уютно, вдоль стен цветы в горшочках. На панелях — датчики, аппаратура, а посреди огромной комнаты стол, за которым работает оператор. Операторская — мозговой центр установки, и от работающего здесь инженера требуются не только знания, но, пожалуй, и хорошая интуиция.

В Новый Уренгой мы возвращались затемно. В окнах здания объединения «Уренгойгаздобычи» все еще горит свет — здесь рабочий день у многих длится десять-двенадцать, а то и все четырнадцать часов. По скрипучей деревянной лестнице поднимаемся на второй этаж, и Сулейманов пропускает меня в маленький кабинет, на дверях которого висит табличка: «Заместитель генерального директора». Табличка скорее для порядка, для приезжих, так как в Уренгое Рима Султановича Сулейманова знает каждый. В двадцать девять лет он стал заместителем генерального директора и вот уже три года работает в этой должности.

Мы раздеваемся, Сулейманов проходит к заваленному бумагами, сводками и графиками столу, а я терпеливо дожидаюсь, когда он продолжит незаконченный разговор и ответит на мой вопрос: в чем же заключается сущность работы, за которую восемь человек были удостоены премии Ленинского комсомола? Надымчанин Олег Ермилов. Михаил Марчук из Пангоды. Тизмен цы Владимир Маслов и Александр Алтунин. Три москвича — Николай Изотов, Сергей Колбиков и Михаил Подоляко. И он — Рим Сулейманов.

Сулейманов быстро перебирает бумаги на столе, кладет перед собой некоторые, видимо последние, на минуту задумывается и говорит:

— Дело в том, что традиционные схемы проектирования и разработки газовых залежей здесь не применишь: масштабы северотюменских газоносных месторождений уникальные, природные условия — сложнейшие, да и темпы, которыми предполагалось осваивать эти богатства,— невиданные. Вот и пришлось разрабатывать и внедрять свои методы. Впервые в отечественной практике были созданы и внедрены оригинальные методы проектирования, анализа и управления разработкой газодобывающих систем севера Тюменской области...

На другой день, пожалуй, не было еще и восьми утра, как вдруг в гостиницу позвонил Сулейманов и попросил подъехать к нему на работу.

— Видишь ли,— словно оправдываясь, сказал он, едва мы поздоровались,— все эти УКПГ и все, что я показывал тебе,— это сегодняшний день нашего Севера, а вот работа Алтунина — день завтрашний. Но прежде чем ты встретишься с Алтуниным, я хотел бы нарисовать первые ступеньки этого завтра...

Видимо, уловив недоумение на моем лице, он пояснил:

— Дело тут вот в чем. Темпы и объемы эксплуатации газоносных месторождений станут со временем еще выше, и мы уже не сможем обходиться только людьми со всем их опытом и знаниями. Их, грубо говоря, заменят электронно-вычислительные машины. В общем, в ближайшие годы все сферы деятельности служб, которые занимаются разработкой геологических и технологических процессов на освоении наших месторождений, должна охватить автоматизированная система управления. Над созданием ее сейчас и трудятся математики, программисты, электронщики. Понимаешь? — И, помолчав мгновенье, словно обдумывая сказанное, говорит: — Поезжай к Алтунину. Ты когда-нибудь был в Тюмени?..

— Был.

В памяти всплывает Тюмень, старенькая, битком набитая гостиница «Заря». Надым, который существовал еще только в проекте, но посреди палаток и вагончиков уже красовалась плита с надписью: «Здесь будет город Надым», и Уренгой, которого, пожалуй, не было и в проекте, а на месте его были лишь болота, поросшие чахлыми, редкими деревцами, бесчисленные озера. Что-то таинственное звучало в названии этого края — «Уренгой», и переводилось оно на русский как «дремучий», «загадочный»...

Тогда, более десяти лет назад, я попал в эти места в январе; этот месяц аборигены обского Севера называют месяцем, «когда железный топор трескается». В Тюмени, начальной точке командировки, мне повезло: удалось встретиться и поговорить с Юрием Георгиевичем Эрвье — «главным геологом Сибири», как называли его. И я хорошо помню тот трепет, с которым вошел в его кабинет. Волевое, суровое лицо, пронзительный взгляд из-под темных, иссеченных проседью бровей; он в первую минуту показался настолько неприступным и далеким от моих журналистских забот, что я даже растерялся. Но Эрвье неожиданно мягко улыбнулся, крепко пожал мне руку: