Журнал «Вокруг Света» №06 за 1971 год

Он назвал мне свой маршрут, перечислил города, селения. Я мысленно продлил его. Мне представились дороги, пройденные войной, Европа, изрытая воронками, перепаханная гусеницами танков, в пятнах гари.

— В одной деревне... Нет, я этого в жизни не забуду... Я думал, насмешки будут, скажут, не время для карнавала... Старик один выбрался откуда-то из земли, из подвала, позвал свою старуху, позвал внучку, и уставились они на меня... Будто я святой угодник или... Ну, не передать вам, как они смотрели. И старик сказал: «Это же плотник из Гамбурга! Вы видите, он опять пришел! Значит, война в самом деле кончилась...» Я чуть не заплакал, так он сказал... Выходит, ждали нас... Ведь мы всегда были, майн герр.

Всегда были! Это повторилось во мне несколько раз. История гамбургского плотника оказалась простой, очень простой и вместе с тем глубоко значительной.

Он перестал тогда стесняться своего костюма. Он понял, что нужен людям именно такой. На другой год он снова двинулся в путь. И с тех пор...

— Германия, Люксембург, Голландия... Ясно, идешь туда, где тебя хоть кое-как поймут...

Я опять дополнил его рассказ в уме. Плотник из Гамбурга рисовался мне на канатном пароме, который до недавних пор служил для переправы через Мозель, в герцогство Люксембург, а затем на земле великого герцогства, на фоне толстостенных выбеленных домов, широких деревянных ворот с древней эмблемой солнца. На дороге, вьющейся там среди виноградников, под статуями католических чудотворцев, занявших посты кельтских владык — ветра, дождя, урожая. В рудничных поселках, охваченных волнами пшеницы. Я видел плотника, идущего сквозь скалистые, дремучие Арденнские леса, видел его на плоской, разузоренной серебром каналов земле Голландии, тоже знакомой мне. Он перестилает полы в жилищах людей, ставит столбы на скотном дворе, сооружает парники-сараи. Нет, никто не смеется над его одеждой. Люди радуются, что парень из Гамбурга пришел к ним в широкополой шляпе, а не в стальном шлеме... Девушка подала еще пива. Мы подняли кружки.

— Прозит! — сказал я. — За ваше ремесло!

— Нас уже немного осталось, — сказал он. — Наши сыновья не захотят бродяжничать.

— Как знать, — ответил я.

— Точно говорю, майн герр. Их не заставишь.

Я распрощался с ним около полуночи. Песни уже схлынули, затихли за стенами, в спящем городе. Кельнеры уносили пустые кружки, круглые картонные подставки с гербом пивоваренной фирмы.

— Счастья вам, — сказал плотник, стиснув мою руку.

За порогом меня обняла темнота. Улица вывела меня на огромную площадь, циферблат башенных часов висел над ней как полная луна.

Я шел по площади, как по дну исполинской чаши, где Гамбург смешивает времена и выпускает из расщелин тени прошлого.

Тогда я вряд ли сумел бы разобраться в своем состоянии. Лишь впоследствии, восстанавливая встречу с плотником во всех подробностях, я уразумел, что случай позволил мне прикоснуться к живой вечности.

В. Дружинин

Летописцы из страны детства

«Папа, папа, смотри — быки!» Этим возгласом восьмилетней девочки, дочери испанского археолога Саутуолы, началось в конце прошлого века одно из удивительнейших открытий в науке, изучающей прошлое человечества. Открытие первобытной живописи.

В неверном свете смоляного факела, освещающего своды пещеры Альтамира, детский взгляд увидел силуэты огромных бизонов, очерченные красной земляной охрой на шершавых камнях. А опыт и знания археолога позволили определить, что возраст этих «каменных полотен» — десятки тысячелетии. Постепенно исследователи прибавляли к шедеврам Альтамиры все новые и новые произведения живописи древнекаменного века. Вначале их находили только во Франции и Испании. Но затем были открыты палеолитические росписи на Урале, в Каповой пещере, в Монголии, Средней Азии.

Одновременно накапливался материал, свидетельствующий о том, что наскальная живопись — это лишь часть поистине беспредельной сокровищницы первобытного искусства. Каменные статуэтки, резьба по кости, контурные рисунки, прочерченные на скалах каменным резцом, орнаменты, нанесенные на орудия труда, — все это свидетельствовало о бесконечном разнообразии жанров, стилей, традиций, сюжетов и образов первобытного искусства по всей земле.

Но во всем этом многообразии все яснее и яснее исследователям виделись какие-то общие закономерности развития древнейшего искусства. Закономерности столь устойчивые на протяжении тысячелетий в искусстве людей, разделенных тысячами километров пространства, что, как пишет академик А. П. Окладников, они «наглядно свидетельствуют о неожиданном единстве культуры и художественного творчества людей ледникового времени, о духовном... родстве обитателей Евразии этого времени — от Средиземного моря до Байкала».

До сих пор ведутся споры о смысле тех или иных изображений, о закономерностях, лежащих в основе удивительного сходства «каменных полотен» и многих других произведений искусства каменного века. Но безусловно ясно: перед исследователями — летопись, отражающая медленный и необратимый процесс становления человечества.

Летопись — это не только образное сравнение. Многие исследователи считают, что в палеолитической живописи можно выделить элементы, представляющие подлинные зачатки письма в прямом смысле этого слова. Причем некоторые из этих элементов, замеченные в палеолитической живописи Франции и Урала, столь одинаковы, что производят впечатление одних и тех же «букв» одного и того же «алфавита» — трудно даже отделаться от ощущения, что первобытный художник, живший на территории Франции, мог бы «прочесть» то, что написал его современник в темноте Каповой пещеры на Урале ...и что зачастую все еще остается загадкой для «повзрослевшего» человечества.

В первобытной живописи современный человек прекрасно улавливает эмоциональную и эстетическую стороны, угадывает отдельные смысловые значения рисунков и композиций. Но весь многозначный смысл большинства памятников первобытного искусства, несмотря на их реализм, нам пока неясен. В поисках ключа к этому «языку» исследователи прибегают к помощи этнографических материалов, сопоставляя те или иные сюжеты наскальных рисунков с сохранившимися древнейшими верованиями и обычаями народов, которые еще не перешагнули рубежа каменного века и для которых искусство продолжает служить средством передачи информации.

...Но существует еще один не имеющий письменности великий народ, в поисках которого не надо снаряжать экспедиции, пробираться сквозь джунгли и пустыни, преодолевать горы и пересекать океаны. И как любой другой бесписьменный народ, он обладает высоким талантом передавать в произведениях своего искусства свои мысли, чувства, наблюдения и открытия.

Имя этому народу — ДЕТИ

Рассмотрим простейшие детские рисунки. Неровный круг с двумя точками (или даже без точек), от которого отходят вниз две палочки. Именно таким «головоногом» рисуют человека все дети трех-четырехлетнего возраста — на Кубе и во Франции, Австралии и Гренландии.

На этот феномен детского творчества обратили внимание давно — он очевиден. Известный итальянский искусствовед Коррадо Ричи — один из первых, кто заметил его, — писал, что особенность детского художественного творчества в том, что в раннем возрасте ребенок, по сути дела, не рисует, а описывает предметы, «передает то, что ему подсказывает, постепенно с большей или меньшей точностью, память». И можно сделать вывод, что по каким-то причинам для ребенка этого возраста главное в человеке — лицо, голова и ноги. Поэтому любой сверстник угадает в «головоноге» своего «коллеги» человека.

Но вот рисунок четырехлетнего мальчика: переплетение линий означает, по словам самого «художника», самолет в небе.

Взрослому взгляду здесь самолет не виделся. Но стоило показать рисунок детям, и произошло нечто поразительное.

Почти все ровесники мальчика без тени сомнения отвечали одно — нарисован самолет.

Ребята постарше — на два-три года — не были столь же категоричны. Многим из них угадать замысел «художника» не удавалось.