Журнал «Вокруг Света» №06 за 1977 год

Тревога за израненные лихими колеями склоны сопок, оказывается, запала в душу не только заезжему свидетелю. Архитектор Доржсурен предвидит вопрос; он знает, что эти колеи случайны, они должны уйти (и уходят) вместе с поверхностным слоем рудного тела. Что дерн будут снимать (и уже снимают) и переносить на газоны.

Человеческий и человечный подход к будущему — главная тема эрдэнэтской симфонии. Сделать так, чтобы новый город не стал иждивенцем природы, только потребителем ее даров, чтобы спустя годы не пришлось хвататься за голову, тщетно пытаясь удержать поднятую в воздух буйными ветрами почву — не скрепленную дерном, асфальтом или посевами, чтобы не сел он на голодный водный паек, не оскудел рабочими квалифицированными руками...

Легко ли строить на пустом месте?

В сложнейшем клубке стройки город — комбинат нельзя тронуть ни одной ниточки, что не потянула бы за собой, не зашевелила бы весь комплекс проблем.

Город вызвал к жизни железную дорогу Салхит — Эрдэнэт, шоссе от Дархана, ЛЭП в четыреста километров от Гусиноозерокой ГРЭС в Забайкалье, стимулировал рост государственных хозяйств и сельхозобъединений по Селенге, Орхону.

Вода — одно из ценнейших полезных ископаемых в наше время. Селенга поит не одни поля и пастбища. Ее вода заполнит и плети толстенных труб, что серебристо сияют на холмах у въезда в Эрданэт.

Город и комбинат запросят много воды — шестьдесят миллионов кубометров в год. Суровый климат наложил свой отпечаток и на строительство водовода: кое-где трубы укладывали на трехметровую глубину, чтобы уберечь их от зимних холодов. На самых высоких точках водораздела установлены резервуары, откуда вода пойдет самотеком к городу и ГОКу. Сброшенная после обогатительного процесса влага ринется в водосборник. Только десятая часть новой, свежей селенгинской воды будет добавляться со временем к той, что потребуется комбинату, а 90 процентов, пройдя очистку, должны вернуться в круговорот.

Опыт геологов, строителей, металлургов, работников школы и общественного питания — все идет «в строку». Не голословно, а на деле. «Создание рабочего класса, который есть основная сила современности» — эти слова обрастали здесь «мясом». Эрдэнэт — третий город МНР после столицы и Дархана. Отсюда — серьезность терминологии, без скидок на «экзотику» пустынь и гор.

Отсюда и осознанная необходимость учебы. Оторвавшись от традиционных занятий, новый человек Монголии окунается в сложнейший мир современной техники и науки. Процесс освоения, постижения начал идет одновременно с углублением в специфику современнейшего и сложнейшего производства. Щедрость, с какой делятся обладающие опытом, равноценна лишь щедрости, с какой этот опыт воспринимается, осваивается и укореняется.

В Дархане, в просторном, но уже тесно «обжитом» теперь клубе — Музей трудовой славы. С далеких дней 1962 года хранятся здесь увеличенные любительские фотографии первых колышков и первых строителей, первых палаток и первых проектов. Он очень «немузеен», этот музей, потому что переполнен проектами и перспективами. Видно, как трудно врастали в степную долину дарханские предприятия и улицы. И кому-то едва верилось, что будут казаться всегдашними предприятия и школы, и ребятишки — урожденные дарханцы — и поселки при станциях железной дороги ,— каждый своего, но обязательно ясного цвета.

И жизнь Эрдэнэта, Третьего города, намечена была здесь. Тогда вся страна работала «на Дархан». Теперь вся Монголия, и Дархан прежде всего, работает «на Эрдэнэт».

Пришел его час.

...По эрдэнэтской улице парнишка тащит две распластанные бараньи тушки. Несут из магазинчика молоко и кумыс во внушительных бидонах: семьи здесь по десять-двенадцать человек.

Взбодрив улицу, нежащуюся на неярком солнцепеке, дробным топотом, замер одержанный всадником конек.

Человек ловко, петлей, накинул на столбик ременную уздечку, вошел, поправляя лисью шапку, в двери магазинчика.

Синькой подкрашенные стены, по ним полки. Пудреницы и транзисторы, ткани и посуда, книги и статуэтки. Обычный магазин обычного рабочего поселка, где товар не залеживается, где кримплен так же популярен, как магнитофонная пленка. И необычный тем, что кажется всегдашним, как и этот первый из четырех микрорайонов города Эрдэнэта.

Человек в лисьей шапке, завернув в кусок шелка электробритву и носки, упаковал их в переметную суму. Крепкие валенки его воткнулись в стремена, и, нетронутый камчой, конек наметом ушел в степное марево...

М. Кондратьева, наш спец. корр.

Зеленые кочевники

В желто-коричневых изгибах волн плывут странные мохнатые травинки, щеточки веток, узкие лезвия папоротников и тычинки неведомых цветов. Среди них в вечном полете вытянулось такое знакомое комариное тельце. Янтарные волны, мягко катящиеся в увеличительном стекле, выносят через миллионы лет очевидцев недоступного нам прошлого.

А рядом — их живые современники, процветающие в полярных широтах и тропиках. Сквозь толщу лет проросли они зелеными ростками в наши дни.

...Пути каких только трав и деревьев не перекрещиваются на Аптекарском острове, где в 1730 году было положено начало Ботаническому саду. Сейчас здесь тысячи тропических растений подпирают стеклянное небо оранжереи, придавленное дождливыми ленинградскими облаками. Из всех уголков земного шара везут экспедиции Ботанического института семена и растения: желтый кустик неуропогона антарктического — с острова Кинг-Джордж, хвойная араукария — предшественница этого антарктического лишайника, отступившая под натиском льдов в Бразилию, — ее везли через океан годовалым сеянцем в нимбе-зонтике веточек. С Малых Зондских островов — плод Баррингтонии, из Ливийской пустыни привезен черный кулачок Иерихонской розы. Вырванная из земли, заброшенная ветром за десятки километров, она всегда упорно ждет своего часа, чтобы брызнуть семенами под живительным дождем...

Иерихонская роза

Скалы обрывались серой стеной прямо в синеву моря. Бочанцев стоял на высоте, подставив разгоряченное лицо дыханию водного простора. Сильно саднили исцарапанные камнем руки. Правы оказались египтяне: триста метров он карабкался по безжизненному известняку — ни одной травинки. Только кое-где у берега встречались стелющиеся по скалам кусты. Но и они, казалось, ощупью искали живительную влагу, раздвигая камень мощными корнями.

Припекало изрядно, на зубах скрипела пыль, стало еще острее желание погрузиться в прохладную морскую голубизну, Бочанцев начал быстро спускаться к берегу. Удобнее всего было купаться в крошечной бухточке. Рифы, окружавшие ее, успокаивали волну и, кажется, были защитой от акул. Виктор Петрович отплыл от берега и неглубоко нырнул. В чистой синеве вначале смутно, а затем четко и ярко проступили коралловые цветы. Под руками беззаботно мельтешили полосатые рыбешки.

Море лежало чистое, спокойное, оно, словно живое, переливалось голубым и зеленым, смыкаясь вдали с синевой неба. На берегу было безлюдно. Кончились скалы, потянулась песчаная полоса. Вдруг Бочанцев изумленно остановился, не веря своим глазам. Мангры! Здесь! Он только читал о них. Когда-то мангровые заросли заходили далеко на север. При строительстве подземки в Лондоне вырыли ископаемые остатки мангровых. А тут — у Красного моря — самые края ареала. Скинув ботинки, Бочанцев прямо в брюках нетерпеливо пошел по воде. Кустарник поднимался на голых корнях метра на два, он был чахловат, но все же это были живые заросли.