Журнал «Вокруг Света» №06 за 1989 год

— Тебе нужно обязательно посмотреть его коллекцию.

Один из древних обычаев банар — собирать на протяжении всего лунного года черепа своей добычи и хранить их под потолком хижины. Через год они будут захоронены в укромном месте в лесу, и все начнется сначала. Для зоолога такая коллекция может оказаться бесценной.

Но, увы, мне не повезло. Я увидел лишь «экспонаты» последних трех месяцев. Про себя я прикинул, сколько мяса потребила семья из семи человек за это время. Оказалось, не так уж мало: 7 замбаров, 8 кабанов, 15 мунтжаков, 3 дикобраза, десяток виверр, 18 белок и несколько обезьян.

Выпросить хороший череп взрослого замбара или крупного кабана оказалось невозможно.

— Удача в охоте уйдет,— объяснил мне Тяюн после долгого и стеснительного молчания.

Видя мое разочарование, хозяин решил показать свое боевое оружие. Это были арбалеты самых различных размеров и назначения: от маленьких — с размахом лука 60— 70 сантиметров для птиц и мелких зверей, до огромных полутораметровых, из которых можно свалить быка. Плоский, утончающийся к концам лук изготавливается из красного дерева и крепится поперек приклада и направляющего стрелу цевья, тетива — из бамбуковой ленты. Своеобразное спусковое устройство сделано в виде пряжки из косточки какого-то зверя. Стрелы, оперенные пластинками бамбука, имеют наконечники разной формы, в зависимости от предназначения. Пучок стрел укладывают в колчан из толстого бамбукового коленца и носят подвешенным на тонкой прочной лиане. В отдельный колчан, наполненный ядом, укладывают несколько стрел для крупного зверя и затыкают растительной ватой. Тяюн пояснил, что яд действует практически мгновенно. Потом, при варке мяса, он разлагается.

Незаметно мы перешли к главной теме нашего разговора, так сказать, к инструктажу по технике безопасности. Оказалось, что, помимо арбалетов, банар широко используют для охоты различные самострелы и самоловы.

— Если увидите в лесу расчищенный визир,— переводил Сон Кан,— лучше не ходите. Это — охотничий путь. Пользуйтесь проторенными тропами. Уж если очень надо, внимательно присмотритесь к такому визиру. По нему на входах и на поворотах устанавливаются особые говорящие знаки.

— Ищите палочки,— продолжал Тяюн,— воткнутые рукой человека. Они приблизительно метровой высоты. Кончик зачищен и расщеплен. Если в расщеп поперек вставлена маленькая палочка, идти ни в коем случае нельзя! Там стоят настороженные самострелы. Если поперечинок нет — самострелы должны быть спущены. Можно попробовать осторожно двигаться по такой тропке. Концы стрел смазаны тем самым ядом. Самострелы хорошо замаскированы.

Я уже сам понял, что ходить в джунглях напрямую практически невозможно — мешают лианы и колючки. Многие колючки не просто острые, а еще и крючковатые и держат за одежду очень цепко. Оставались только тропы. А теперь, оказывается, и по тропам ходить крайне опасно! Я сильно расстроился.

— Но в районе вашей работы,— объявил торжественно Тяюн,— банар спустили или убрали на всякий случай все самострелы.

К вечеру хлынул ливень. Пережидая его, я не переставал удивляться прочности «скворечника». Он практически не пропускал воду. Тяюн, которому, как выяснилось, восемьдесят семь лет, рассказывал, как в прошлом году пережил внезапное нападение слона. Он проверял на реке рыболовные сетки. Неожиданно на отмель выскочил из леса слон. Деваться было некуда. Да и произошло все, как он сказал, совершенно бесшумно. Слон подлетел, схватил хоботом старика за плечо и швырнул далеко в сторону. Повезло, что не было ни камней, ни деревьев. Тяюн грохнулся о землю и потерял сознание. Подошел слон. Обнюхал. И, видимо, решив, что человек мертв, ушел в лес.

Похоже, что слоны единственные существа, которых опасаются банар.

Я поглядел на пять поперечных рубцов на левом бедре хозяина и поинтересовался, не это ли память о встречах со слонами. Сон Кан перевел. Тяюн как-то весь сжался, в глазах погасли огоньки охотничьего задора, с которым он рассказывал нехитрые байки.

Помолчав, ответил:

— Это я сам. Когда умерла моя первая жена, сделал вот так.— Он полоснул рукой по верхнему, самому глубокому, шраму.— Потом погибли двое сыновей и два брата...

Ливень стих. Мы стали собираться назад. Поблагодарив Тяюна, спустились по лесенке на землю. Она была набухшей от влаги. Рядом блестели в капельках дождя такие же плетеные хижины, размером поменьше, на двухметровых сваях.

— Нет, там не живут. Это амбары. В них хранят рис, сушеный маниок и мясо,— пояснил Сон Кан.— А в лесу можно встретить совсем маленькие плетеные хижины, украшенные цветными тряпочками и перьями птиц. Банар сооружают их над могилами родственников. Тяюн как-то показывал.

Вошли в лес. Темнело. Я, признаться, совсем забыл про своих маленьких врагов. Включили фонарик, и я от неожиданности отпрянул назад — вся тропа шевелилась, как живая. Пиявки лежали сплошным ковром, вожделенно покачивая головками. По краям на кустиках и веточках тоже сидели пиявки. Мириады! Мириады пиявок!

Подобного видеть еще не приходилось. «Что же здесь будет в сезон дождей?» — с грустью подумал я.

Я никак не мог добыть диких кур для коллекции скелетов. Тех самых банкивских кур, от которых, по Дарвину, произошли домашние породы. Их было вокруг немало. Местами весь лес вокруг утром и вечером оглашался криками петухов: «Ку-ка-ре-ку!» Странно было слышать знакомое кукареканье из дикого леса. На глаза человеку куры старались не попадаться. Правда, я несколько раз их видел, но не успевал выстрелить или, как мне казалось, мазал. Ведут себя дикие куры довольно хитро. Почти никогда не взлетают на чистом месте, а, отбежав, поднимаются на крыло за куртиной кустов или уже в лесу.

— Нет ничего проще,— сказал Сон Кан.— Нужны куры? Сколько?

— Ну, хотя бы для начала — две. Петух и курица,— пояснил я.

— Будут. Я знаю одно место, на поле маниока, где их очень много.

Рано утром он ушел в лес. Возвратился часам к двенадцати. Без кур и очень возбужденный. Успокоившись, рассказал, что произошло.

Он тихонько крался по краю поля, ожидая встретить кур, но услышал в лесу какую-то возню и странные непонятные звуки. Стал подкрадываться и увидел, как три красных волка терзают небольшого кабана. Раздумывать было некогда. Кан стрелял через растительность на близком расстоянии, но ружье было заряжено дробью на кур! Волки после выстрелов разбежались в разные стороны.

После обеда Кан решил пойти покараулить волков возле задранного кабана. Красный волк, занесенный в СССР в Красную книгу, мог бы стать украшением нашей коллекции. Место находилось в густом лесу, и Кан устроился на дереве в 10—15 метрах от туши. Она была нетронута. И... волки пришли.

Часа в четыре пополудни он увидел сначала одного волка, бесшумно высунувшегося из кустов. Потом — другого. Выстрелить Кан не успел. Волки вдруг исчезли. Вероятно, учуяли человека.

Кан продолжал сидеть и услышал странный шорох. Подняв голову и словно прощупывая воздух длинным раздвоенным языком, медленно вышел крупный лесной варан и прямиком направился к кабану.

Добытого варана Кан еле-еле притащил на базу. Это была внушительная рептилия, длиной метр семьдесят, с пятнадцатисантиметровой головой. Челюсти — сплошной частокол острейших зубов. Весил варан шестнадцать килограммов. Скелет и шкуру приготовили для музейной коллекции. А мясо вьетнамские коллеги сварили, и мы все вместе его съели. Вкусное было блюдо, приправленное острым рыбным соусом!

До диких кур мне удалось добраться самому через несколько дней. Я, готовый к неожиданностям, тихо шел по небольшому кукурузному полю в долине маленькой речушки, где рассчитывал встретить трехперсток. Трехперстки — небольшие птицы, помельче перепелок, но внешне очень на них похожие. На лапах у них лишь три пальца — это совершенно особая группа птиц. Взлетают они неожиданно, почти прямо из-под ног, с большим шумом и очень быстро, а пролетев всего 50—60 метров, внезапно садятся. Попасть в трехперстку необычайно трудно. Отпущенное для выстрела время — доли секунды. А задача ответственная — в нашей фауне имеется только один вид трехперсток, здесь же их три.

И вдруг вместо маленьких трехперсток в пяти метрах от меня одна за другой вырываются три большие птицы — великолепный петух и две курицы.

Когда внутренне готовишься встретить мелких птиц, а неожиданно появляются другие, крупные, переключиться бывает трудно. Веду за петухом, отпускаю метров на двадцать пять, стреляю «восьмеркой» (заряжено на трехперсток), перья падают, но петух летит дальше. После второго выстрела петух падает. Подбегаю. На земле — только несколько перышек, а петуха и след простыл.