Журнал «Вокруг Света» №07 за 1981 год

Мы слезли с деревьев, все улыбались, всем не терпелось, смеясь, поздравить друг друга и сказать: вот это носорог, великолепный носорожище, и надо же, два никудышных патрона подряд, сразу два, чтоб им пусто было, и как это он не побежал после первого промаха, и повезло же нам, черт возьми, но какой же великолепный носорог! Томпсон подозвал носильщика с радиостанцией, и наш носильщик Роджер-Роджер подошел, рот до ушей, и Томпсон связался со стариной Норманом, который остался на базе, и сообщил ему, что есть попадание и мы сейчас пойдем по следу, и Норман очень обрадовался.

До темноты оставалось меньше получаса. Усыпляющему препарату М99 требуется, чтобы свалить носорога, двадцать минут...

...С тридцати шагов мы услышали глубокое, протяжное, напряженное дыхание одурманенного зверя. Он лежал ничком, навалившись могучей грудью и брюхом на вздыбленную груду камня. Толстые ноги растопырились под грузом туши, голова свесилась вниз. Мы осторожно подобрались к нему по камням. Не движется, готов.

Он был прекрасен: в красно-лилово-золотистом свете заката лилово-алая, с черной росписью кожных складок, могучая, обмякшая, лоснящаяся потом туша. Вечерняя заря освещала его длинный изогнутый рог, отражаясь в зрачках. Остекленевшие глаза открыты, и закат даже веки окрасил золотом и чернью, позолотил кисточки на кончиках ушей, высветил большой серебристый шприц с красно-бело-синим оперением и длинную струйку крови, стекающую по морде чудовища.

— Хорош? — приятное, по-детски безмятежное лицо Томпсона сияло счастьем в лучах заката.

— Чертовски великолепен,— отозвался я.

Томпсон с удовлетворением погладил могучего усыпленного зверя. Шею носорога опоясывала глубокая борозда, старый шрам от петли.

— Привет, зверюга. Отныне тебя ждет счастливая жизнь.

Зверь спал спокойно, и мы обмерили его. Температура у него оказалась малость повышенной: тридцать восемь и девять.

Хромая носорожиха

Ловушка была сделана из прочного стального троса, который браконьер нашел на рудничной свалке, он прокалил трос, чтобы тот стал менее упругим и покрылся окисной пленкой. Согнув конец троса, он закрепил его винтовым зажимом, затем продел в ушко другой конец провода: ловушка готова. Он добирался до Руйи издалека, и в чемодане у него лежало много ловушек, топор, старая шомполка, самодельный порох и мешочек с гайками, болтами, шариками от подшипника и гвоздями, играющими роль картечи; колдун прочел свои заклинания над его ловушками и ружьем и заговорил их, чтобы принесли браконьеру удачу. Забравшись в чащу буша, он соорудил из хвороста изгородь длиной почти в километр и оставил в изгороди проходы, а в проходах развесил ловушки, закрепив свободные концы к деревьям.

Молодая носорожиха почуяла опасность, когда рог и правая передняя нога проделись в петлю, рванулась назад и выдернула из ловушки могучую голову, но нога зацепила трос, и петля затянулась. Ощутив сопротивление, носорожиха фыркнула, попятилась и затянула петлю еще туже; тогда она повернулась, чтобы бежать, но ловушка подсекла ногу, и носорожиха упала. Тяжело упала на грудь, и трос врезался в мясо. Она вскочила на ноги, взревев от ярости, боли и шока, снова метнулась в сторону и снова упала. Вскочила, дернулась назад, но трос потянул ногу вперед, и носорожиха опять опрокинулась на землю. Она встала с испуганным ревом, пыталась вырвать ногу, дергалась, вертелась, рвалась и поднималась на дыбы. И с каждым рывком трос врезался все глубже. Вгрызался в мышцы и сухожилия, но она продолжала сражаться, раскачивая дерево, к которому была прикреплена ловушка. Целый час она сражалась, и с каждым рывком трос впивался все глубже, он дошел до кости, потом врезался в кость, и тут он лопнул на изгибе около ушка. Браконьер перестарался, прокаливая трос на костре, что и отметил впоследствии с досадой, и решил в другой раз быть осмотрительнее. Когда трос лопнул, носорожиха опрокинулась, в неистовстве вскочила и побежала, хромая, с врезавшейся в кость петлей. Оборванные концы ржавого троса растрепались, однако тугие мышцы и винтовой зажим не давали ему выскочить. Она бежала, спотыкаясь, припадая на переднюю ногу, стремясь уйти подальше от ужасного места. Из ноги струилась кровь, браконьер легко нашел бы ее по следу, но он только через два дня собрался проверить ловушку и был очень недоволен, что трос не выдержал. Он решил, что преследовать зверя чересчур хлопотно. Носорожиха ушла. И начались для нее адские муки.

Три месяца бродила носорожиха с врезавшимся в кость ржавым тросом, с огромной гноящейся опухолью, и растопыренные острые стальные жилки все время терзали тело. Потом страшная рана начала заживать. Ржавый трос оброс живой тканью, мышцы и сухожилия стали срастаться. Она ступала, припадая на поврежденную ногу, но притерпелась к боли. Круглая борозда затянулась кожей, не зажило только то место, где торчали и теребили мясо жесткие жилки оборванного троса. Здесь осталась открытая гноящаяся рана.

Потом ее отыскал могучий самец, и она понесла.

Детенышу было полтора месяца, когда мы ранним утром обнаружили след носорожихи. Она хромала, но передвигалась вполне уверенно — видно, притерпелась к боли. На краю зарослей высокой травы Томпсон всадил в нее шприц, и она пробежала, хромая, с полтора километра, потом свалилась, и детеныш лег на землю подле нее и нашел сосок. Томпсон и ему всадил четверть дозы М99, детеныш вскочил, испуганно озираясь, чувствуя боль от иглы. Минуты три он тревожно метался вокруг матери, ища глазами врага, вертя раструбами ушей, а мы сидели неподвижно в шестидесяти шагах и смотрели; затем препарат начал действовать. Детеныш качался, он описывал все более широкие круги около матери, потом отупело побрел прочь, и мы встали и пошли за ним, следя, чтобы с ним не приключилось беды. Он брел, спотыкаясь, тяжело дыша, торчащий в его плече шприц казался чересчур большим и жестоким для маленького носорога. Вот врезался головой в нору трубкозуба, так что одни задние ноги торчали, выбрался из норы сам и заковылял дальше. Томпсон попытался его удержать, но детеныш все еще был слишком силен. Описав широкую петлю, он направился, шатаясь, в нашу сторону и наконец, совсем одурманенный, впал в забытье. Мы крепко связали его, потом впрыснули налорфин, и через три минуты втроем можно было удержать детеныша. Только теперь мы увидели, в каком состоянии нога его матери.

Ночью, уже в загоне, Томпсон попытался сделать операцию. Пока еще действовал наркоз, он вскрыл рану, идя за тросом, но, увидев, как глубоко врезалась петля, наложил швы и сообщил по радио в центр, чтобы выслали ветеринара.

«Скорая» для носорогов

Весть о том, что звериный доктор будет оперировать раненого «чипимбири» — черного носорога, распространилась по всей Руйе. За тридцать километров шли к нам люди вождя Масосо; мужчины и женщины, старики и дети тридцать километров шагали через сухой жаркий буш. Они начали прибывать уже на другой день, еще до того, как ветеринар добрался до нас на своем «лендровере»; толпились вокруг загона и смотрели в просветы между бревнами на чипимбири, которого поймали эти белые сумасброды. Приметив, как наш носильщик Брайтспарк Тафурандика расхаживает среди них с хозяйским видом, я заподозрил, что он пытается всучить им билеты на ожидаемое представление, но Тафурандика с жаром опроверг мои подозрения.

День выдался пригожий, в самый раз для лечения чипимбири. Томпсон велел зрителям слезть с ограды, а вообще-то он был рад публике. Пусть посмотрят, какое бедствие эти ловушки. Публика встретила гулом ветеринара Джона Конди, когда он вышел из палатки со своим снаряжением.

Сначала Томпсон влез с обездвиживающим ружьем на ограду и всадил в носорожиху добрую дозу М99. Потом задние ноги носорожихи связали веревкой. Облив дезинфицирующим раствором воспаленную переднюю ногу, Конди попросил, чтобы шесть рабочих уселись на носорожиху и прижимали ее к земле на случай, если она очнется. Зрители заметно оживились. Джон Конди расстелил на земле резиновый коврик и разложил на нем хирургические инструменты. Публика была в восторге.

Конди вскрыл исследованную Томпсоном гноящуюся рану, сделал широкий и глубокий разрез, обнажая торчащие жилки ржавого троса. Стали видны сухожилия и мышцы — воспаленные, белые, желтые, кровоточащие; вокруг растопыренных стальных жилок мышечная ткань отливала серо-зеленым, сочились кровь и гной. Конди отделил щипцами от мышц каждую ржавую жилку, потом погрузил в рану кусачки и одну за другой перекусил жилки, извлек их наружу. На это ушло немало времени. Затем он стал углубляться в ткани вдоль троса, орудуя инструментом, пока не уперся во что-то твердое Конди поднял глаза на Томпсона.

— Трос врезался в самую кость,— сказал он.— И оброс сверху костной тканью.

— Оброс?

— Вся петля покрыта свежей костной тканью. Только этот конец торчит.

Ржавый стальной трос врезался в живую кость, и растопыренные жилки терзали мышечную ткань всякий раз, когда носорожиха двигала ногой... Мне стало нехорошо.

— А какой уход потребуется? — спросил Томпсон.

— Вы сможете перевезти ее в Гуна-ре-Зоу. Но сперва придется подержать ее здесь в загоне. А я буду приезжать — менять повязку и снимать швы.