Журнал «Вокруг Света» №07 за 1988 год
Шрифт:
«Это наша боль,— сказали мне в Подосиновском райкоме партии, когда зашла речь о покинутых деревнях.— Много причин тому было, поверьте, и объективных, и субъективных. Трудно было с дорогами, да и директивы шли одна за другой — вот и бросили все силы на строительство крупных комплексов, центральных усадеб. Эта концентрация создала новые сложности: попробуй напои-накорми стольких людей, создай им нормальные условия жизни, да и пастбища и поля, малые и далекие, оказались без присмотра. Сейчас мы разработали программу. Сохранить крупные деревни, такие, например, как Лодейно, родину маршала Конева. Строим дороги. Вот скоро укрепим бетоном лесовозную дорогу от Демьянова до Кич-Городка, и окончательно прекратится молевой сплав по Югу...»
Наш разговор происходил незадолго до того, как появилось постановление ЦК КПСС и Совета
Но время работает сегодня на тех, кто признает, что нет неперспективных деревень а есть неперспективные методы хозяйствования...
В нелегком процессе будущего возрождения северной деревни смогут, думается, помочь и специалисты-реставраторы. Сейчас разрабатывается комплексная программа, направленная на сохранение памятников народного деревянного зодчества. Она предполагает учет, охрану, реставрацию и использование их по всей России — и не только путем создания музеев под открытым небом, но и на местах. Хочется верить, что осуществление ее приведет, в частности, к созданию в покинутых деревнях где-то туристских баз, где-то домов творчества или центров старинных промыслов. Да и будущий музей, ради которого мы наматывали километры проселочных дорог, сможет сказать свое слово. Ведь каждый музей — это своеобразная консервация человеческого опыта. Многие ли ныне знают, как поставить избу, сложить печь или выковать подкову? Мастера, которые будут работать в музейной деревне, не утаят этих секретов и помогут возродить старые ремесла, необходимые людям в их новой деревенской жизни.
Какая горькая ирония судьбы — сегодня мы заповедуем то, что еще вчера было жизнью.
И снова знакомый уже путь в деревню Толстое Раменье. В дождь и в солнце Ольга и Михаил взбираются по этому крутому склону, чтобы на весь день засесть в четырех стенах старой избы. Сквозь мутные окошки льется свет, открывая заросшие паутиной углы. Изредка блеснет золотом разбитый оклад, и оживут на мгновенье страдающие глаза...
Рабочая папка архитекторов уже распухла от рисунков — чертежей интерьера, фасада, отдельных узлов дома, датированного цифрой «1829». Рассматриваю листы с цифрами промеров — сколько не замеченных мною подробностей, узлов стыковки увидено, промерено и зафиксировано архитекторами! Четко обозначилось количество венцов, появился фундамент: оказывается, Миша откопал просевшие нижние венцы избы и установил, что стоит она на валунах. Теперь я представляю, что значит готовить дом к переезду: его надо сначала карандашом «разобрать по косточкам» — иначе потом можно и не собрать.
На крыльце послышались легкие шаги, и в проеме полуоткрытой двери показался человек. Это мог быть только Николай Васильевич Окуловский, последний и единственный житель деревни. Миша шагнул ему навстречу.
— Чай поспел. Приглашаю,— сказал Николай Васильевич, отвечая на приветствие.
— Николай Васильевич, не припомните ли,— начал Миша,— когда вон те бревна клали? Видите, выше помеченного, явно новые...
— Без меня это было. Видно, в войну...— помедлив, ответил Окуловский и вздохнул.
Потом мы долго сидели с Николаем Васильевичем на крыльце его избы. Гасла папироса в его руках, он зажигал снова, уснула белая кошка, прижавшись к его валенку, уже ушло солнце с крыльца и потянуло холодком, а он все вспоминал, вспоминал... Свою жизнь, свою деревню, которая еще была, но которой уже как бы и не было.
— Воевал я с 42-го года по 14 февраля 45-го. Был пулеметчиком. В тот день ранило меня, в Прибалтике. Как кувалдой по ноге шибануло, оглянулся— пятки нет, одна кость торчит... Выжить-то выжил, а нога больная. Сорок лет в валенках хожу — и зимой и летом. Не жизнь, а одна мука. Вернулся к старикам, а у них даже поесть нечего. Хотел уехать, честно
скажу, хотел — что в такой нищете оставаться? А отец говорит: «Креста на вороте у тебя нет, коль стариков бросаешь». Остался. Выучился на бухгалтера, чтоб сидячая работа была. Потом пошел на строительство, потом со скотом много лет возился. Хорошая ферма у нас была. Восемь детей мы с матерью подняли, подсчитали как-то: сто лет всех их учили... Теперь они кто где — кто экономист, кто оператор вычислительных машин, один на строительстве атомной электростанции. Все при деле, все в достатке, все зовут к себе — а я не хочу. Не хочу уезжать!Николай Васильевич откинул рукой густые седые волосы, которые растрепал ветер, повернул ко мне сухощавое загорелое лицо с яркими, еще молодыми глазами:
— Вот был у нас некий Павел Петрович Пономарев. Пономарем в церкви служил, потом в милиции работал. Самый грамотный мужик был, все в истории края знал, документы собирал. Говорят, архив его вроде бы в Яхреньгской школе остался. Точно не знаю, не скажу, а вот только думаю — кто бы сейчас нашу историю записал?! Как удержать, чтоб не ушло, как вода сквозь пальцы, все то, что было в прошлом, что есть теперь?
— Многие этим заняты, Николай Васильевич. Хотя бы вот те ребята, что работают в соседней избе.
— Согласен. Понимаю. Но только этого мало.
И снова, как бы вглядываясь в себя, тихо закончил разговор:
— Народу нет... А то бы взяться всем миром да поставить хозяйство так, чтобы и крестьянину прибыль была — да разве от такой красоты кто уедет?
Возвращались мы уже в сумерках, когда работать с чертежами стало невозможно. Долго светило нам вслед одно-единственное окно...
Кировская область
Лидия Чешкова, наш спец. корр.
Амазонский щит
В Перу хорошо известна легенда об Ольянте, отважном предводителе инкского племени танцу, и генерале победоносной армии Верховного Правителя, покорителя многих новых земель и народов Пачакутека. Молва гласит, что Ольянта выиграл сто сражений. Но даже столь славные подвиги на бранном поле и благородное происхождение не могли преодолеть стену кастовых предрассудков, вставших на пути его любви к дочери Пачакутека, прекрасной Куси Кольюр, что значит Звезда Радости. Ольянта и принцесса сочетались тайным браком, который стал достоянием гласности с рождением дочери, нареченной Има Сумак. Разъяренный Пачакутек заточил принцессу на десять лет в Акльяуаси — «Храм жриц Солнца». Ольянта сумел спасти свою жизнь, укрывшись в родовой крепости Ольянтайтамбо. Воины Пачакутека много лет безуспешно осаждали ее и взять сумели благодаря лишь хитрости другого блестящего полководца той эпохи — Руминьяуи, Каменного Глаза.
Однажды израненный Руминьяуи появился перед крепостными воротами. Он воззвал к Ольянте, прося защитить от убийц — сторонников нового инкского правителя Тупак Юпанки, который сменил на троне умершего отца Пачакутека. Поверив беглецу, Ольянта впустил его в крепость и осыпал милостями. Оправившись от ран, Руминьяуи во время праздника Солнца ночью открыл крепостные ворота, в которые хлынули атакующие воины.
К чести инков, эпопея закончилась благородно и счастливо. Тупак Юпанка по ходатайству юной Имы Сумак не только пощадил жизнь Ольянты, но и поставил его губернатором всего Антисуйю — одного из четырех регионов, составлявших империю. Куси Кольюр смогла покинуть храм весталок и воссоединиться с мужем.
Древнее предание об инкских Ромео и Джульетте (правда, к этой паре судьба оказалась более благосклонной) на рубеже XVI—XVII веков неизвестный автор записал латинским шрифтом на языке кечуа, и это одно из наиболее ранних литературных драматических произведений Перу имеет под собой вполне реальную историческую основу. Как реальны и все его главные персонажи, включая Руминьяуи, который прославился особенно упорным сопротивлением испанским конкистадорам в районе Кито и ныне почитается как один из национальных героев Эквадора. Свидетельствуют о достоверности тех далеких событий и величественные руины Ольянтайтамбо. Они находятся в департаменте Куско, в знаменитой Священной долине инков, недалеко от города Урубамба.