Журнал «Вокруг Света» №07 за 1988 год

Вот такой путь прошли Свинцовы, прежде чем «Джордж» поступил в КРРЕЛ:

— Георгий Константинович,— начал я бодро,— вы знаете, вчера я имел дело с полицией. Превысил скорость.

Георгий Константинович тоже принял новость с огорчением:

— Во-первых, Игорь Алексеевич, вы никому не рассказывайте об этом. В этой стране не принято гордиться тем, что вас задержал полицейский и обвинил в нарушении закона. Особенно это касается превышения скорости. Например, в нашем штате списки всех, кто превысил скорость и был задержан за это, публикуются раз в неделю в газетах. И все обычно внимательно просматривают этот список. Он небольшой. И вы знаете, даже для сенаторов, у которых дети часто бездельники, очень плохо, если сын превысит скорость. Потому как об отце потом долго будут говорить: «Посмотрите — это тот, чей сын два месяца назад нарушил закон штата и федеральный закон, превысив скорость». И сенатору это не проходит даром...

— Но это еще не все, Георгий Константинович...— уже грустно сказал я.— Дело в том, что меня вызывают в суд...

И я рассказал ему все в подробностях.

— Ну, что ж, надо звонить Роланду,— сказал, выслушав меня, Свинцов.

Рон Роланд занимал в институте должность, которая у нас называлась бы «заместитель директора по административно-хозяйственной части», или, как еще говорят, «по общим вопросам».

Друзья говорили мне перед первой с ним встречей: «У нас в институте в целом народ хороший. Не ортодоксы, люди широких взглядов. У тебя вряд ли будут проблемы. Только вот как встретит тебя мистер Роланд?»

И вот мы встретились с ним.

Роланд, когда меня ввели к нему, говорил по телефону. На столе не было ничего. Лишь листок бумаги и ручка. Да в центре на подставке стоял небольшой американский флаг, а рядом — самодельная модель одномоторного самолета довоенных времен. Сзади Роланда, прислоненный к стене, стоял еще один звездно-полосатый флаг, только большой. Кончив говорить, Роланд встал, вышел из-за стола, улыбнулся улыбкой пожилого застенчивого человека.

— Здравствуйте, мистер Зотиков, как поживаете?

— Здравствуйте, мистер Роланд, как поживаете?

Светлые глаза с выгоревшими ресницами. Седые редкие волосы. Немолодой, далеко за шестьдесят, среднего роста, широкий в плечах и полный. Лицо — очень обычное лицо начальника ниже средней руки. И пиджачок такой же, средненький, чуть мал, с трудом застегнут на одну пуговицу. И рубашка — блекло-синяя, воротничок аккуратно отглажен, но на месте сгиба вдоль шеи видна светлая полоса от долгой носки.

И такая вдруг жалость, что ли, а может быть, чувство облегчения, что упрощенная словесная модель мистера Роланда оказалась так непохожей на оригинал, резанула по сердцу...

Мы начали разговаривать...

Мистер Роланд был человек одинокий. Всю жизнь работал «в бизнесе». А к старости пришел сюда, на эту, в общем-то, спокойную должность. Последние несколько лет, как мне говорили, Роланд, правда, преобразился. Как-то один из ученых института взял его с собой провести уик-энд на яхте. Многие здесь имеют свои яхты, держат их в одном из заливов на побережье Атлантики, в трех часах езды на машине. И Роланд вдруг понял, кем он должен был бы стать еще много лет назад...

Сейчас у него своя яхта, и все свободное время он драит ее, красит и ремонтирует, а когда устает от этого — читает книги о парусниках.

Вопреки всеобщим ожиданиям, отношения наши с Роландом сложились сразу хорошо. Что бы я ни попросил — он выполнял с удовольствием. Поэтому все у меня и шло хорошо. Власть у Роланда была огромная. Та же власть, которую имеют и наши замы по хозвопросам. У Роланда в друзьях были начальники, и полиция, и судьи, и разные там хозяева и управляющие отелей, мастерских, администрация «таун-холла», то есть как бы «горсовета». И его звонок: «Здравствуй, Джон, это Рон Роланд... Ну, как дела, как дети, как жена... Кстати, у меня в институте работает один русский... Настоящий, прямо из Москвы...» — мог открыть или закрыть многие двери. Я всегда чувствовал, что Роланд молчаливо, не хвастаясь, открывал мне двери.

Вот и сейчас мы со Свинцовым пришли к нему. Встретил он радостно, как и всегда:

— Здравствуй, Игор, как съездил? Молодец, что остался там на праздник Четвертого июля. А у тебя, я чувствую, какая-то просьба?

— Да, Рон...— И я рассказал ему все. Рон молча снял трубку телефона и начал звонить: — Привет, Питер, это я, Рон Роланд...

Очень скоро мы выяснили, что в суд ехать не обязательно, если сразу признать себя виновным и заплатить штраф. Но сколько? Оказывается, каждый суд «берет» по-разному. «Например, здесь я бы взял с него двести долларов,— говорил по телефону секретарь суда нашего города.— Слушай, Рон, пусть он приедет к нам, и отсюда мы позвоним в тот злополучный суд и все выясним».

Через четверть часа я был уже в помещении суда нашего городка. Секретарь его, тоже немолодой человек, ждал меня, а еще через десять минут сначала он, а потом я разговаривали с секретарем того суда, который мне рекомендовали посетить полицейские. Голос на том конце провода был женский:

— Да, сэр, вы не обязаны являться в суд, если признаете себя виновным и вышлете в наш адрес назначенную нами сумму. Эта сумма равна ста девяноста шести долларам. Кстати, о вашем акценте. Он похож на славянский. Откуда вы, сэр?

— Я русский, из Советского Союза. Должен быть там четырнадцатого июля.

— О... А вы знаете, меня зовут Мария, Маша. Мои родители до сих пор говорят по-русски, хотя я знаю только «Маша...». Знаете, сэр,— заговорила Маша уже без ноты официальности.— А зачем вам платить так много?

— А разве можно меньше?

— Конечно. Если вы не признаете себя виновным.

— Но ведь, к сожалению, Машенька, я же нарушил...

— Это неважно. Ведь вы ничего не подписывали там, на дороге?

— Нет.

— Все правильно. Полицейские и не имели права брать с вас какие-либо подписи... Видите ли, мне кажется, что, хотя вы и совершили проступок, но сделали это, сами того не зная, то есть вы попадаете под рубрику: «Действие совершил, но считаю себя невиновным». И она произнесла что-то на другом языке. Судя по «ус» в конце каждого слова, это была латынь.

— В этом случае вы должны выслать нам чек только на тридцать девять долларов.

— Но, Маша, кто же поверит?

— Я поверю. Письмо придет ко мне. Я, а не вы секретарь этого суда! — начала уже сердиться далекая Маша.— Ведь в вашей стране, сэр, все указатели скорости в машинах показывают скорость в километрах в час. И наша предельно допустимая скорость — пятьдесят пять миль — будет на вашем приборном щитке означать даже не «восемьдесят», как было у вас, а больше. Могли вы ночью, усталый, подумать, что ваш щиток приборов европейский, а не американский?

«Ну, Маша, ну голова...» — подумал с удивлением. А Маша продолжала: