Журнал «Вокруг Света» №08 за 1971 год
Шрифт:
Конголезцы никогда не были ксенофобами. Да и может ли относиться к чужестранцам с ненавистью народ, чья мудрость создала пословицу-обычай: «К чужеземцу, пришедшему в твою деревню, отнесись как к малому ребенку». Поэтому сегодняшняя непроницаемость этого мира, кажущаяся загадочной и непонятной «африканская душа», ее явное нежелание раскрываться перед чужестранцами — все это является лишь естественной реакцией народа — гордого народа — на пережитые им страдания и унижения. Нет людей, привыкающих к угнетению и рабству. Даже подчиняясь насилию, конголезцы упорно продолжали оставаться самими собой. Когда сталкиваешься с этим миром, невольно испытываешь уважение к его невозмутимой и спокойной мудрости, твердости и глубине. В конце концов понимаешь: Африку нельзя открывать — она должна открыться
Для самих африканцев, для их руководителей проблема заключается еще и в следующем: как вызвать к жизни потенциальные силы этого замкнувшегося в себе деревенского мира, как сочетать современные прогрессивные социально-экономические процессы с традицией, обычаями, философией народа.
Хранителем традиции в Африке является деревня. Но ведь в то же время это наиболее консервативная, отсталая социальная группа. Колониализм превратил Африку в разделенный мир. Не только произвольно устанавливая границы колониальных владений. Не только разжигая племенную вражду и междоусобицу. Но еще и тем, что он сознательно обрекал деревню исключительно на роль поставщика дешевых рабочих рук, а практически — на медленное вымирание.
Независимость прервала этот процесс медленного угасания африканской деревни, а вместе с ней и народного духа, народа. Но последствия колониализма дают себя знать: африканская деревня, застывшая во вчерашнем дне, замкнутая, настороженная, живущая своей жизнью...
В призрачной сырости леса за поворотом пустынной дороги одиноко сидит девчушка лет семи, натянув на острые коленки подол рваного цветастого платьица. Рядом с ней золотистым пятном на темно-зеленом бархате зелени — горка маленьких литых ананасов. Девочка смотрит снизу вверх широко открытыми глазами, не моргая.
— Продаешь?
— Э! (Да!) — отвечает девочка, показывая растопыренную пятерню.
— Пять франков?
В Конго нет ничего дешевле коробки спичек, но она стоит целых десять франков. Девочка что-то путает. Роюсь в кармане, вытаскиваю стофранковую бумажку. Девчонка ожесточенно мотает головой: «Пять франков...»
Я пускаюсь в долгие объяснения, пытаюсь уговорить ее: во-первых, у меня нет мелочи, во-вторых, пять франков за эти чудесные ананасы — абсурд! Девчонка улыбается во весь рот, но твердо стоит на своем. Наконец где-то рядом в зарослях на невидимой тропинке шорох веток — на дорогу выходит мужчина: Он оказывается сговорчивее дочери, но ненамного: отказывается от стофранковой бумажки, но соглашается принять десятифранковую монету. Невероятно.
Уже потом в Браззавиле мне объяснили: все в порядке, к «колониальному грабежу» я непричастен. Дело в том, что у жителей глухих лесных деревень существует фактически собственная денежная система, которая признает только медные монетки — они практичней быстро приходящих в негодность бумажек. Внутри самой деревни и между жителями соседних деревень существует соответственно своя система расчетов, где медные монетки имеют совсем другую, отличную от номинальной, стоимость.
В более широких масштабах эта экономическая замкнутость конголезской деревни приобретает характер национальной проблемы: вырвать деревню из традиционного круга натурального хозяйства.
Сегодня в Африке людей объединяет грузовик. Это детище техники «вросло» в быт африканской «глубинки». Рыжевато-красный от дорожной пыли, волоча за собой трехметровый сухой стебель какой-то травы, намотавшейся на ось в пути еще два дня назад, грохоча на всю округу расхлябанным кузовом и мятыми крыльями, он вламывается в уличный поток города, распугивая маленькие легковушки, чадит бензином... Так входит в порт потрепанный бурями океанский корабль с ржавыми потеками на бортах и выбитыми стеклами иллюминаторов... Ведет его не обычный шофер, нет, а «морской волк» — водитель, получивший специальное удостоверение на право вождения грузовиков по дорогам Африки — «шофер де брусс»...
В дороге, на севере Конго, пустынном и занесенном песками, встречный грузовик возникает ниоткуда, его появление всегда неожиданно и чуточку ирреально среди этих печальных холмов с вечно тлеющими травами на пологих склонах.
Как-то на плато Батеке я встретил стоящий грузовик — шофер решил дать отдохнуть перегревшемуся
мотору. Под уважительными взглядами пассажиров мы — двое из клана посвященных — обменивались сведениями о состоянии дороги, шофер советовал быть поосторожнее в песчаных колеях, рассказывал, как из них выбираться, и тут я увидел нечто неожиданное. Почти у самой кабины, на левом борту грузовика, подвязанная под мышками и под животом обрывками провода, висела убитая обезьяна. Она висела, безвольно свесив длинные лапки, безразлично, с усталой мудростью глядя мертвыми глазами на песок дороги. Она была голубая — всех оттенков голубизны — от яркой лазури неба до сизоватой черноты грозовой тучи, и загадочная мина древних индейских масок застыла на ее морщинистой темной рожице. Голубая обезьяна, висевшая на борту «мерседеса» (120 лошадиных сил, классическая схема трансмиссии, 5 тонн грузоподъемности), отчуждала это произведение современной техники от мира, его породившего. Сто лет назад удачливый охотник привязал бы ее к длинному шесту, сегодня он везет добычу на грузовике.
Шофер был единственным человеком, который относился к грузовику без суеверного почтения. Он по слуху определял, какой клапан капризничает, и знал, когда сносится диск сцепления. Его ловкие, уверенные движения вызывали неподдельное восхищение у пассажиров, внимательно наблюдавших за тем, как он копается в моторе... Точно так же они наблюдали бы за шаманством колдуна — я как-то видел такую сцену. Но шофер не был шаманом — он был просто обыкновенным парнем, который ЗНАЛ и УМЕЛ. И именно эти качества сделали его на три-четыре дня пути высшим авторитетом для этих людей. Перед ними поблек авторитет вождя, деревенского старейшины, шамана и его фетишей... И эти три дня стали пусть маленькой, пусть едва заметной, но все-таки трещинкой в их представлении о мире.
Присутствие же в саванне редких представителей другой цивилизации нимало не смущает конголезца, не опрокидывает вековые традиции его предков, не меняет его психологии — нужно нечто гораздо большее, чем просто белый человек или просто машины, чтобы перевернуть, встряхнуть этот застывший, медленный мир, психологию, которая замкнулась в себе и не хочет раскрываться перед чужеземцами, не признававшими за африканцами права мыслить по-своему.
Они улыбались мне, но что, кроме обычного дружелюбия дорожной встречи, выражали их улыбки? И эта голубая обезьяна лишний раз напомнила о том, что я для них всего лишь безликий представитель иного мира, который уже десятки лет сосуществует с этими людьми, оставаясь по-прежнему далеким и чуждым.
Да, трудно сегодня быть белым человеком в Африке. Трудно, потому что конголезец отождествляет тебя с колонизатором, с которым у него уже давно создалась целая система отношений со всевозможными запретами, условностями, рамками, регламентом, и эта система допускала только один вид отношений: хозяина и раба. Как растолковать человеку, ждущему от тебя окрика, издевки, что ты из другого мира, в котором еще на заре его возникновения думали о свободе и человеческом достоинстве африканского раба? Как разбить естественное недоверие этих людей словами, объяснениями? В лучшем случае твое поведение примут за причуду. Слишком долго здесь попиралось человеческое достоинство — попиралось лениво, небрежно... Нужен не день, не неделя, не месяц, чтобы мы смогли понять друг друга. Нужно жить с ними.
И все же пусть медленно, подчас еще робко, но и в этом отношении происходит перелом: вчерашний раб обретает новое сознание, начинает понимать, кто друг, а кто враг. И тогда ты по-другому воспринимаешь веселый крик конголезского парнишки, запросто окликающего нашего геолога или строителя где-нибудь в провинции Квилу: «Николя-я!» Да не покажется вам это фамильярностью невоспитанного юнца. Это очень приятно, когда в Африке тебя не называют «хозяин». Это значит, что ты человек среди людей... И тот же подросток, узнав, что вы из той же страны, что и «Николя», широко улыбается, сразу посчитав вас своим...