Журнал «Вокруг Света» №08 за 1974 год

...Никто не знал, как проведали циньцы о случившемся, но уже через два дня после смерти тигра они стали возвращаться в свои селения, и их старейшины приходили к шатру Мэн Ла со словами благодарности и с подношением подарков. Через шесть дней прибыло посольство от циньского вана. Пятьсот циньских воинов расположились в некотором отдалении от шатра Мэн Ла. Триста дяньцев стояли полукругом, держа под уздцы оседланных лошадей. Мэн Ла вышел в парадной одежде, опоясанный мечом в золотых ножнах; на его плечах висела шкура убитого Белого Тигра.

— Победитель Тигра, — начал один из посланников по-дяньски, — владыка Поднебесной, великий правитель Цинь готов был выполнить свое обещание, если бы дело оказалось столь трудным, как ему говорили. Мера добра должна соответствовать мере сделанного. Для вас, его подданных (на этих словах рука Мэн Ла невольно потянулась к мечу, но юноша сдержался и продолжал спокойно слушать), дело было простым и легким. Отдать за него десять тысяч семей, золото и обещание мира было бы чрезмерной платой. Владыка Поднебесной, великий правитель Цинь приносит царственную благодарность, золотые изделия и обещание освободить твоих людей, победитель Тигра, от повинностей, участки в сотню локтей не облагать податью и признавать ваши обычаи. Такова воля владыки Поднебесной, и ты, его подданный, должен благодарить за добро и ласку...

Сказав это, посол отошел к своим воинам. Не сдержавшись, Мэн Ла выхватил самострел из рук телохранителя. Циньские послы в страхе закрыли лица широкими рукавами халатов. Тогда Мэн Ла посмотрел вокруг, поднял глаза к небу, увидел парящего коршуна, прицелился и спустил тетиву. Коршун рухнул с высоты. Мэн Ла вернул самострел, сделал знак воинам, которые мгновенно оказались в седлах, и сказал по-циньски:

— Есть у нашего народа, что простер свои владенья до Небесных гор, до бурных вод реки Длинной, обычай отвечать на дружбу дружбой, приходить в беде на помощь, если кто-нибудь о том попросит. Не нашу землю, а землю Цинь разорял Белый Тигр, не мы сами пришли сюда, нас позвал ваш правитель, присвоивший имя владыки Поднебесной и считающий всех живущих во вселенной своими подданными. У нашего народа нет другого владыки, кроме моего отца — Великого вождя и правителя Дянь. У нас говорят, что гнев плохой советчик, но ты, презренный раб своего господина (Мэн Ла указал на циньского посла, говорившего по-дяньски), посмел разговаривать с нами так, как у нас говорят с невольниками. Так передай вашему правителю, что каждый из наших воинов пускает в цель одну стрелу, как пустил я в коршуна. Нас не страшит ваша сила. Если бы я захотел, мои воины увели бы с собой дважды десять тысяч семей, и жалкие воины Цинь, трусливо спрятавшиеся при появлении Тигра, не смогли бы помешать нам. Но я не буду делать этого. Пусть примет ваш правитель коршуна и мою стрелу и пусть помнит, что наш народ умеет постоять за себя, и теперь знает, что правитель Цинь подобен переменчивому ветру.

Мэн Ла резко повернулся и ушел в шатер.

Дяньские караулы не смыкали глаз всю ночь и внимательно наблюдали за циньским лагерем. Ночь прошла спокойно. С рассветом большая толпа крестьян из окрестных селений подошла к холму, где стоял шатер дяньского предводителя, и остановилась в торжественном молчании. Из толпы вышли три старца. Они направились к Мэн Ла, появившемуся у шатра. В их руках была длинная тяжелая полоса, ярко блестевшая на солнце. Старцы подошли к юноше и, поклонившись, протянули кожаный пояс, отделанный золотыми бляшками. Они поднесли дар победителю Тигра от земледельцев, и его с благодарностью приняло сердце Мэн Ла.

Мастер

Вести о победе над Белым Тигром опередили возвращающихся воинов. И А Хоу решил запечатлеть в бронзе это событие. Создать такую скульптуру, чтобы потомки, глядя на нее, услышали рев тигра и треск ломающихся сучьев, почувствовали боль в умирающем теле зверя, пережили вместе с обезьянкой-спасительницей великий миг преодоления страха, ощутили вместе с Мэн Ла чувство победы... Такой скульптуры из бронзы не создавал еще ни один из дяньских мастеров.

От века к веку, часто от отца к сыну передавался опыт бронзового литья, в котором повторялись прошлые образцы. Редко, очень редко мастера озаряло вдохновение, и он, изготовляя глиняную форму, неожиданно менял очертания рукояти или клинка меча. Такое необычное оружие становилось, как правило, собственностью правителя, и он требовал разбить модель. Вдохновение покидало мастера, и он вновь бесстрастно наблюдал, как в привычные формы тек металл. Получалось добротное оружие или орудие, точно такое же, какое изготовляли другие шесть столичных мастерских и четыре мастерские в четырех других городах-поселениях Дянь.

Дяньские каменотесы высекали огромные гранитные статуи духов предков и духов животных, ювелиры из полудрагоценных камней и яшмы делали причудливые украшения. Серебряных и золотых дел мастера создавали ажурные серьги, браслеты, наряд для конской сбруи или ножны для мечей, ножей и кинжалов. Резчики по дереву, подмечая природу, из ветвей и корней создавали сцены охоты и битвы, изображали танцоров, пастухов и земледельцев. На гладкой, полированной временем скальной поверхности тем же резцом каменотеса или природным красителем создавались пунктирные и живописные картины из жизни дяньцев и их предков. Иглой и разноцветной нитью женщины украшали свою одежду птицами, бабочками, цветами.

...И только бронзовых дел мастера, как будто достигнув совершенства, не могли превратить ремесло в искусство. Настоящие художники либо делали скульптуры из камня или дерева, либо занимались ювелирным делом. Их не было в бронзоволитейных мастерских.

Правитель

Тяжелые известия ждали дома Мэн Ла.

Старший сын правителя Дянь и его наследник поведал отцу, что собирается жениться на дочери Верховного жреца Пиму.

Боги не могли из всех несчастий выбрать наихудшего. Сын опозорил честь рода, осквернив себя прикосновением к той, которая не принадлежала к касте вождей. Отец приказал стражникам схватить сына.

Известие о поступке наследника быстро облетело столицу. В испуге замерли горожане в своих домах, а ко дворцу спешили вожди и старейшины. Из ворот главного храма вышел Пиму, сопровождаемый большим отрядом вооруженных послушников — в те времена жреческая каста имела право носить оружие. Гнев затмил разум правителя, и, когда к нему в покои вошел Пиму, он кинулся на него с поднятым мечом, но дорогу преградил старейшина рода Лаху, и правитель устало опустился на ложе.

— Презренная собака, — присутствующие вздрогнули от страшного ругательства, — я обращаюсь к тебе, который зовется Верховным жрецом. Когда дянец связывается с женщиной из недяньцев, ты сам даешь приказ убить их обоих, когда сын правителя вступает в связь с дочерью жреца, ты должен поступить так же. Они оба нарушили священные запреты. Только их смерть и твоя смерть, жрец, пособник их позора и преступления, может быть искуплением, и гнев богов не обрушится на нашу землю. Вожди и старейшины Дянь, вы слышали мое слово, вам исполнять его...

Правитель глубоко вздохнул и вдруг тихо-тихо засмеялся. Ужас охватил собравшихся, и Пиму воскликнул:

— Боги покарали нас! Отняли разум у правителя. Его сын не нарушил касты, моя дочь такая же дянька, как и ваши дочери, вожди и старейшины. Устами правителя говорило безумие, и вы никогда не выполните сказанного им!

А когда вожди, намереваясь все же выполнить приказ правителя, обнажили мечи, Пиму поднял вверх магический жезл.

— Стойте, или я обращусь к духам!

Вожди в страхе отступили. Верховный жрец потрясал жезлом и беззвучно шевелил губами. На полу смеялся и строил гримасы обезумевший правитель. И в это мгновение в зал ворвался в накинутой на плечи шкуре Белого Тигра Мэн Ла с мечом в руке. Он уже все знал.

— Остановись, Мэн Ла! — воскликнул Пиму, подняв жезл. — Остановись!

Но это были его последние слова. Мэн Ла взмахнул мечом, и тело обезглавленного жреца упало к его ногам. Юноша поднял священный жезл и повернулся к безмолвным вождям.

— Вожди и старейшины, пусть отныне магический жезл будет соединен с символами власти правителя. Пусть никогда более не будет так на нашей земле, чтобы власть над живыми делилась. Пусть исполнится воля отца и обычай дяньцев, и пусть будет править нами достойный, которого изберет Великий совет, раз отец безумен и люди не в силах вернуть ему разум.