Журнал «Вокруг Света» №08 за 1975 год
Шрифт:
Ночь будто посветлела. Ущелье, которое казалось спящим, вдруг пробудилось, всюду засияли электрические огни, неожиданно вспыхнули костры на сторожевых башнях, высветив склоны гор, деревья, замок, где скрывался жених, и маленький аул в лощинке...
Потом пальба утихла, и явственней стала слышна музыка и песня свадебного поезда. Мальчишки, только что крепко спавшие в разных уголках комнат, уже толпились в сарайчике, устроив там свой маленький пир. Сано, как и подобает младшему, приложил правую руку к сердцу, откланялся старикам и отошел на три шага от них. Потом, сдержанно улыбаясь, подошел к нам:
— От имени старейшин вы как почетные гости
Мы направились к почетной свите. Седобородый старец в каракулевой папахе — в нем я уэнал великого тамаду свадебного застолья Инала Джелиева — отделился от свиты и вышел нам навстречу. Черкеска из красного домотканого сукна плотно облегала его древнее тело, на груди весело поблескивали отделанные серебряной цепочкой газыри, кинжал он бережно придерживал рукой как драгоценную реликвию.
— Счастье скачет к нам, — торжественно начал старик. — И ничто не может его остановить. Ни обвал, ни молния, ни река, ни злой барс. Потому что счастье это несет большое добро. Оно продолжит славный и издавна уважаемый род Кануковых в Кобанском ущелье, во всей Осетии. Оно продолжит человеческий род, жизнь на земле. Что может остановить это счастье? Ничто...
Старик сделал паузу, показав рукой в сторону свиты:
— Вместе с почтеннейшими людьми Кобанского ущелья вам, дорогие гости, выпала честь встречать это счастье.
С великим тамадой мы степенно двинулись к старикам.
Когда с музыкой и песнями появился свадебный поезд — машины, украшенные лентами и цветами, — из дома жениха вышли пожилые женщины. Одна из них, будущая свекровь, вынесла деревянную чашу с медом.
Свадебный поезд остановился. Прибывших гостей, их было человек сорок, встречали друзья жениха, провожали в дом. Потом мы увидели невесту. Она шла под руку с огненно-рыжим шафером. На миг все притихли. До чего же красива была невеста в длинном белоснежном платье, перехваченном в талии серебряным ремешком! Прозрачная фата, ниспадающая с головного убора из красного бархата, скрывала тонкое нежное лицо.
— Фатима... Фатима... — послышался восхищенный шепот. — Таких красавиц раньше прямо со свадьбы выкрадывали.
— Такую бы я и сейчас украл, — поддержал чью-то шутку виночерпий. — Только бы коня доброго да бурку...
Когда свадебная свита приблизилась к порогу дома, стало совсем тихо. Переступив порог, огненно-рыжий шафер выкрикнул охрипшим от волнения голосом:
— Счастье! Счастье и изобилие идет к вам в дом! Счастье и изобилие!
Все расступились перед невестой и шафером. И снова началась пальба с музыкой, песнями и танцами. Вперед невесты и шафера выскакивали мальчишки и плясали, их сменяли парни. Не удержался и седоусый виночерпий, выплясывая лезгинку с юношеской прытью, в заключение бросив под ноги невесте широкополую шляпу — в знак того, что склоняет голову перед счастьем. И когда невеста с шафером приблизились к старикам, на танец выскочил Сано. Он отплясывал как бог, если только боги способны на такую пляску, словно выражая свои дружеские чувства к Заур-беку и его невесте. В трех шагах от стариков, как и положено, он закончил свой вихревой танец.
Свита стариков была довольна происходящим. Средних лет мужчина держал на вытянутых руках поднос с тремя дымящимися пирогами, жареной бараниной и большим кувшином вина. Великий тамада вышел вперед
с наполненным витым рогом тура и стал произносить здравицу в честь прибытия невесты в дом жениха. Иногда он делал небольшие паузы, и тогда свита стариков и гости дружно восклицали: «О ме хсау! О ме хсау!..» (1 «О ме хсау» — застольное восклицание, знак одобрения произносимого тоста.)
Когда великий тамада закончил тост, подошел одетый в черкеску мальчишка, откусил от пирога и пригубил рог — так положено по обычаю. Потом навстречу невесте вышли свекровь и пожилые женщины. Одна из них бережно приподняла фату, и свекровь дрожащей от волнения рукой поднесла ко рту невесты ложку с медом, а потом того же меда отведала из рук невесты. Это означало, что жить они будут в одном доме сладко, в мире и согласии.
Костры на башнях еще не погасли, когда далеко за полночь Сано вывел нас из-за застолья почти целыми и невредимыми.
Из дома жениха снова послышались музыка, песни — теперь стройным многоголосьем затянул народную песню хор стариков.
— Вы слышите, — Сано остановил нас, обнимая за плечи.— Вы узнаете запевалу, это наш старик, наш тамада.
На дороге, которая серпантином спускалась в ущелье, нас неожиданно ослепили фары машины. И тут же мы услышали из темноты голоса:
— Хеллоу! Заур-бек!..
— Уатт! — крикнул я, сразу же узнав калифорнийца. — Сюда, Уатт...
— Комната! — тут же откликнулся калифорниец. — Уатт... Свадьба... Заур-бек...
С Уаттом было еще трое парней. Улыбки не сходили с их лиц.
— Джо, Уильям, Пол, — стал представлять Уатт. — Все — Калифорния.
Скоро подошел Заур-бек со своими друзьями. Он, как и остальные, был наряжен в черкеску, на поясе висел кинжал. Ему очень шло это одеяние — настоящий джигит. Калифорнийцы не отставали от Заур-бека и его друзей, они с детским восторгом прикасались к кинжалу, пробуя пальцами острие лезвия.
— Что это? — спрашивал Уатт, показывая на газыри.
— Здесь прятали порох, — объяснял Заур-бек. — Ну, это раньше, а теперь просто украшение. Сейчас и стреляют-то на праздниках холостыми патронами...
Когда мы шумной толпой подошли к дому Заур-бека, в небе все еще светила луна и полыхали костры на сторожевых башнях.
— Мы думали, пожар, — сказал Уатт, показывая на костры, — горит...
— Так в горах сообщали о приближении врага, — пояснял Заур-бек. — Теперь в горах врагов нет, и так мы оповещаем о праздниках....
Веселье в доме было в разгаре. Музыканты, завидя новых гостей, обратились в нашу сторону и заиграли еще сильней. Великого тамаду уже оповестили о том, что на торжестве присутствуют гости из Калифорнии. И как только закончился танец, он степенно поднялся, дал знак рукой — музыканты притихли. Вслед за ним встали и остальные.
— Слушай, а великий тамада совершенно трезв, — удивлялся Мавродий. — Ну и старик. Я ведь сам видел, что он пил со всеми на равных.
— Он будет трезв все три дня, — сказал я. — Он великий тамада.
— И другие старики держатся.
— И они будут трезвы все три дня и последующую жизнь.
— Как же им удается?
— Они садятся за стол, чтобы посостязаться в красноречии, мудрости — сильнейшим гордится род. Как тут опьянеешь? Голова работает. Не теряют ее.
Великий тамада уже начал свою здравицу в честь гостей. Кажется, луна и звезды слушали его.