Журнал «Вокруг Света» №08 за 1975 год

— В Калифорнии я не был, — говорил великий тамада, держа на уровне газырей рог вина.— Но был на Аляске. До революции многие уезжали туда на заработки. Мы там дорогу железную прокладывали. Тогда я немного вашему языку научился. Особенно запомнилось мне слово «бизнес». Его часто произносили на Аляске. Ну и решили мы с приятелем им заняться. Купили на заработанные деньги бильярд. В ту ночь я во сне себя миллионером видел. А утром просыпаемся — нет бильярда. Украли. Попробуй найди вора. Аляска велика. Не получился у нас бизнес. Но, как видите, я не умру бедняком. Простите за длинный тост. Вы наши гости, в горах гость — это праздник. Поднимаю бокал за праздник.

Великий тамада под застольную песню опорожнил рог, передав его через плечо седоусому виночерпию, который, конечно же, годился ему в сыновья.

Калифорнийцам от имени великого тамады уже преподнесли наполненные вином роги.

— За великий тамада, — подняв высоко над головой рог, произнес Уатт. — За плохой бизнесмен — хороший человек!

— За хорошего человека! — поддержали остальные.

Сидевший рядом с великим тамадой сухопарый старец с кустистыми бровями, из-под которых живо мелькали веселые глазки, что-то спросил у великого тамады. Тот поднял руку. Виночерпий тут же поднес сухопарому старцу наполненный рог.

— За гостя из Болгарии, — начал он, обратившись в нашу сторону. — Меня там ранили весной дважды — первый раз турки, второй раз девушка-болгарка. Прямо в сердце. Она меня вылечила от раны турка, но не излечила от той, которую нанесла сама. Она любила другого. Пью и за эту девушку.

Заиграла музыка, старый вояка выпил до дна. Потом растроганный Мавродий ответил стихами Омара Хайяма:

Горе сердцу, которое льда холодней,

Не пылает любовью, не знает о ней.

А для сердца влюбленного — день, проведенный

Без возлюбленной, — самый пропащий из дней!

Сухопарый старец обнял Мавродия.

— Ай, молодец, правильно сказал, — улыбался старец. — Пропащая моя жизнь... Пропащая...

— Восемь внуков у тебя, — успокаивал сухопарого старца стоявший рядом виночерпий. — И жена славилась красотой...

— Но любил я болгарку, — не сдавался старик. — У нее было красивое, верное сердце.

— У твоей жены тоже.

— Но любил я болгарку...

Не успел великий тамада поднять руку в знак того, чтобы начать танцы, как появился на кругу мальчишка с кинжалами.

— Ацамаз, — вспомнил я. — Внук великого тамады.

Ацамаз, приталенный сплошь кинжалами, вышел на середину круга на носках. Музыканты ускорили темп.

— Смотри, он держит зубами кинжал, может порезаться, — забеспокоился Мавродий. — Смотри, уже три кинжала в зубах...

— Он будет строить пирамиду из десяти кинжалов, — сказал я. — Потом будет вонзать их в землю. Каждый вонзенный кинжал — будущий сын молодоженов.

— А если вонзит все десять?

— Десять сыновей, — сказал я.

— А если ни одного?

— Значит, дочки. У кобанцев такая примета...

Музыканты заиграли еще быстрее, но Ацамаз успевал за ними. Великий тамада держал рог наготове, чтоб после танца произнести здравицу в честь будущих детей молодоженов.

Три кинжала были вонзены в землю. Теперь уже музыканты поспевали за танцором.

— Матадор, — восхитился Мавродий, когда Ацамаз воткнул девятый кинжал. — Как коррида.

Десятый кинжал Ацамаз торжественно преподнес великому тамаде. Музыканты притихли. Великий тамада начал тост, держа в одной руке рог вина, в другой — кинжал.

— Тот, кто получит от него рог, — стал пояснять Сано, — будет в Кобанском ущелье в таком же почете, как сам великий тамада. Кому он передаст десятый кинжал, будет танцевать с невестой.

Когда великий тамада закончил тост, Ацамаз подошел к Мавродию и жестом руки пригласил его к старцу.

— Пей до дна, — дал напутствие Мавродию Сано — Я тут помочь не в силах.

Мавродий, приняв рог, поклонился великому тамаде.

За мгновеньем мгновенье — и жизнь (промелькнет...

Пусть весельем мгновенье это блеснет!

Берегись, ибо жизнь — это сущность творенья.

Как ее проведешь, так она и пройдет.

За счастье молодоженов, — добавил к рубай Омара Хайяма Мавродий и под застольную песню осушил рог до дна.

Потом к великому тамаде подошел Уатт.

— Пусть охраняет кинжал счастье молодоженов и будет средством защиты, а не нападения, — с этими словами великий тамада передал кинжал Уатту.

— Гостю танец с невестой! — провозгласил великий тамада.

— О"кэй! — отозвался Уатт. Как только заиграла музыка,

под руку с огненно-рыжим шафером появилась невеста. Все расступились. Виночерпий дал знак Уатту, когда под музыку плавно выходила на круг невеста.

— О"кэй! — и Уатт выскочил в круг. Кинжал в зубах он не удержал и тогда приталил его к ремню джинсов, не переставая лихо отплясывать, переходя с лезгинки на твист. Потом неожиданно для всех выскочил в круг сам жених Заур-бек, приведя в замешательство сидевших за столом старейшин.

— Не ожидал, — удивился и Сано, глядя на танец друга. — Что скажет великий тамада? Остановит музыкантов.

Но великий тамада, на удивление всем, спокойно и даже с некоторым одобрением смотрел на сдержанный, красивый танец жениха. И в ту минуту, когда огненно-рыжий шафер приготовился к заключительному танцу с невестой, вышел великий тамада. Даже музыканты, повидавшие много чудес, замерли на какой-то миг от неожиданности. Но великий тамада дал знак рукой, и они тут же заиграли «Танец приглашения». Великий тамада танцевал, как и положено великому. Невеста была в танце сдержанно величава, благородна.

Заур-бек не смог скрыть своей радости, когда великий тамада снова дал знак музыкантам, приглашая на этот раз всех на общий танец «симд». И на круг стали выходить парами, мужчины под руку с женщинами, гости со всего Кобанского ущелья, калифорнийские друзья. Ну и, конечно, не удержались старейшины, пример великого тамады вдохновил их.

Луна уже таяла в небе, когда мы заканчивали танец «симд». Утренний луч солнца был весел. Костры на сторожевых башнях, Кобанского ущелья продолжали полыхать, возвещая о празднике.