Журнал «Вокруг Света» №08 за 1986 год
Шрифт:
— Города Наверху нет? — тупо спросил Крони.
— Нет. И это не ложь. Я скажу тебе больше. Спел болтал ногой и рассматривал кончик башмака.
Ему было скучно, он слушал это как надоевший урок.
— Были смельчаки, которые поднимались наверх. Об этом тоже известно. Сначала директора посылали гонцов проверить, как там. Но гонцы не возвращались или умирали от болезни, которой нет имени. А потом путь наверх был забыт. Теперь тебе понятно, почему Порядок устроен так? Если бы директора не заботились о людях, не кормили бы, не давали бы работу и тепло, все бы давно умерли. Наш мир не всем
— И от Города Наверху ничего не осталось? — повторил Крони, и вопрос его не был обращен к девушке.
— Города нет,— сказала девушка.— И чем меньше людей знают о нем, тем лучше. Пока ты не знал о городе, ты был спокоен. Когда же узнал, потерял счастье и обречен на смерть.
— Лемень пытался выбраться,— вмешался Спел.— Почему, думаешь, Мокрица им заинтересовался? Он говорил, что надо искать город.
— Он знал, где искать? — спросил Крони. Ответа не было.
— Почему вы не хотите ответить?
— Потому что не твоего ума дело,— сказал Спел. Было тихо. Где-то за стеной журчала вода.
— Ну, что будем делать? — спросил Спел у Геры.
— Ты лучше знаешь,— сказала девушка.— Ты стражник.
— Я выведу его и пристрелю. Скажу, что он прятался на улице.
— А нельзя его не убивать? — спросила девушка. Крони слушал это, словно к нему слова не относились.
Да и они разговаривали, будто его не было в комнате.
— Я знаю, что делать,— сказал наконец Крони.— Раз мне все равно погибать, покажи, как выйти наверх.
— Нет,— возразил Спел.— Лемень не смог. А ты глупее.
— Может, я глупее,— сказал Крони.— Но я трубарь и могу пройти там, где не пройдет никто из вас. Я всю жизнь провел в туннелях. Если я уйду наверх, то обещаю не возвращаться назад. Вы же знаете путь наверх.
— Мы знаем,— сказала Гера.— Но этого пути нет.
— Вы мне дадите нож,— сказал Крони.— И если меня поймают, я себя убью.
— Мы рискуем,— сказал Спел.
— Не больше, чем убив его.
Палатки на холме
— Ты слышал, как ночью кто-то скребся? — спросила Наташа.
В палатке было тепло, сухо и пахло озоном. Стенд с прикрепленной к нему бронзовой фигуркой медленно поворачивался, и фигурка будто шевелилась под меняющимся светом ламп.
— Вот,— сказал Такаси, нажал кнопку и остановил медленное движение стенда. Снимки с прерывистым шорохом выползали из автомата и со звуком, подобным тому, что издает, лопаясь, мыльный пузырь, падали в стопку уже готовых отпечатков.
— Вот и хорошо,— сказал Такаси, поднимая верхний отпечаток и протягивая Наташе.— Правда, даже лучше, чем в натуре?
Наташа рассеянно взглянула на снимок.
— Это был не кто-то,— продолжал Такаси, начиная новую серию сложных манипуляций с подсветкой.— Это был тигр.
— Ты с ума сошел,— сказала Наташа.— Опять розыгрыш?
— Я видел следы,— сказал Такаси.— И Круминьш их видел.
— Я не пойду на раскоп,— сказала Наташа.— Ничего себе мужчины, которые не могут одолеть паршивого тигра.
— Если он паршивый, тебе нечего бояться,— сказал Такаси.
Наташа любовалась точностью и кажущейся неторопливостью движений Такаси.
—
Когда он меня съест,— сказала она,— мне будет все равно. А Кирочка. Ткаченко видела привидение.— А почему здесь не быть привидениям? — рассмеялся Такаси.— Очень подходящая для них обстановка.
— Привидение голубое,— сказала Наташа,— и быстро ходит.
— Я думаю,— сказал Такаси, снимая со стенда фигурку и укрепляя на ее место стеклянный сосудик на пяти коротких ножках,— что здесь когда-то скопилось столько боли и смерти, что всякая нечисть купается в поле страдания, как в теплом бассейне.
— Не пойму,— сказала Наташа,— когда ты говоришь серьезно?
— Я всегда говорю серьезно с глубокоуважаемой аспиранткой.
— Я в тебе разочаруюсь, Така,— сказала Наташа.
— Лучше сейчас, чем потом, когда мы проживем вместе сто лет и у нас будет десять детишек.
— Для тебя нет ничего святого,— возмутилась Наташа.— Ну, я пошла на раскоп.
Кончив работу, Такаси взглянул на пленку, которой была затянута дверь. Пленка была матовой, но цвет ее говорил о том, что с гор опять налетел осенний ветер и принес сизые грозовые тучи.
Такаси накинул куртку, прорвал пленку и вышел наружу. Пленка затянулась снова.
От палаток тянулась разбитая вездеходами дорога, исчезала в кустарнике, снова появлялась узкой светлой полосой на пустыре и окончательно пропадала среди холмов, из которых, как иглы морского ежа, высовывались ржавые фермы и балки — остатки домов.
— Ты на раскоп, Така? — спросил Станчо Киров, который сидел на песке перед вездеходом, обложившись запасными частями, инструментами и опутавшись проводами, будто попал в паутину. Киров привез сюда новые модели вездеходов и испытывал их. Машины были очень красивыми, но часто ломались.
— На раскоп,— сказал Такаси.
— Подожди полчаса. Я тебя подброшу.
— Спасибо. Я хочу пройти пешком.
Киров удивился, потому что был уверен, что машины создаются, чтобы никто не ходил пешком.
С холма Такаси сбежал, высоко поднимая колени, чтобы работали мышцы. Внизу он взглянул вдоль цепочки генераторов защиты, которые пирамидками высовывались из земли. Когда Такаси пересекал линию защиты, он почувствовал, как по лицу скользнуло что-то легкое, как прикосновение шелка. Где-то на пульте защиты мигнул зеленый огонек, регистрируя выход из зоны.
Дорога привела к центру города. Такаси шел медленно и рассматривал развалины, будто видел их впервые. Он никак не мог привыкнуть к ним. В покореженных фермах и грудах бетона, поросших травой и сглаженных за двести лет пылью, таился первобытный ужас безжалостной и всеобщей смерти. За двести лет обвалились торчавшие когда-то из развалин острые стены домов с дырами окон, сровнялись с землей воронки, рассеялась смертельная радиация, и планета вроде бы залечила самые глубокие из ран. Выжили кое-какие рыбы в океанах, спрятались, приспособились или изменились некоторые насекомые, животные. Мир планеты был куда беднее, чем полагалось бы ему быть, но он существовал, и постепенно заполнялись экологические ниши. Жизнь, разгромленная атомной войной, и в осколках своих подстегнутая вспышкой радиации, пошла дальше. Не было на планете лишь приматов.