Журнал «Вокруг Света» №09 за 1975 год

Когда панья случается менять место жительства, они забирают с собой духов предков так же, как одежду, горшок, циновку или нож-секач. На новом месте они помещают их в близлежащий «колай-чатан». Дух предка — необходимая принадлежность каждого панья и даже в какой-то степени мерило его социальной значимости. Но духи предков — это не единственное, чем дорожат панья. Есть еще любимые кобры. Такая кобра жила и в священной роще, куда привел меня Велла. Правда, я об этом не знала, иначе, может быть, и не пошла бы туда. От дерева предков была протоптана еле заметная тропинка, которая спускалась на дно лощины. Там, на дне, высокий кустарник с колючими ветками образовал сплошную заросль, через которую можно было только прорубиться. Место это в отличие от всей рощи было унылым и мрачным. Но Велла почему-то направился туда. Я давно заметила, что он, разгуливая со мной по священной роще, носит с собой горшочек с молоком.

Тропинка стала сырой, потом под ногами захлюпала грязь.

— Вот здесь, — сказал Велла, остановившись рядом с колючей порослью, под которой угадывалось небольшое болото.

— Что здесь? — не поняла я.

— Кобра, — ответил Велла.

— Что?! — я невольно сделала шаг назад.

— Ну да, — Велла не терял спокойствия, — здесь живет наша любимая кобра.

Смотри, — он поставил горшочек с молоком под куст. Опустился перед ним на колени и коснулся лбом земли. Потом скороговоркой что-то зашептал.

Видимо, Велла все же не был уверен в добрых чувствах любимой кобры до конца. Он предпочел отойти на безопасное расстояние. Меня не пришлось упрашивать сделать то же самое. Через некоторое время в кустах раздался шорох, и оттуда выползла черная королевская кобра. Она приподнялась, застыла на какое-то мгновение, но капюшона раздувать не стала. Ее узкие глаза презрительно одарили меня холодным змеиным взглядом. Мне стало не по себе, и я переступила с ноги на ногу.

— Не шевелись, — предостерегающе шепнул Велла.

Любимая кобра перестала обращать на нас внимание. Она грациозно изогнула свою змеиную шею и занялась молоком.

Когда мы выбрались со дна лощины, я бессильно опустилась на лежащий рядом со мной валун.

— Эй! — вдруг закричал Велла. — Ты же села...

— Ну да, села, — согласилась я. — На богиню Бхагавати!

Я вскочила как ужаленная. Час от часу не легче.

— Прости, Велла, — сказала я. — Я не знала, что богини валяются здесь прямо на земле.

— Да не валяются! — рассердился Велла. — Этот камень и есть наша богиня Бхагавати.

Теперь только я заметила, что Валун, вросший в землю между двумя деревьями, был аккуратно обложен небольшими камнями. Рядом стоял светильник, высеченный из песчаника, а чуть поодаль был врыт вертикальный камень. Я поняла свою оплошность. Я уселась прямо на алтарь лесного храма панья. И виновата во всем была любимая кобра.

— Что же теперь делать? — расстроенно и покорно спросила я.

Своим искренним раскаянием я тронула сердце жреца. Велла на минуту задумался, почесал в своих буйных кудрях и решительно сказал:

— Принесешь жертву.

Я обреченно согласилась. К моей радости, жертва свелась к кокосовому ореху. Велла ударил орехом о вертикальный камень, скорлупа лопнула, и брызнуло кокосовое молоко.

— Хорошо! — одобрительно сказал Велла.

И снова он опустился на колени, на этот раз перед камнем. Коснулся лбом камня и громко запричитал:

— Наша богиня! Мы кланяемся тебе! Не посылай на нас болезнь! Возьми все, что мы тебе принесли!

И так несколько раз.

— Ну а теперь все в порядке, — сказал Велла, поднимаясь с колен. — Но больше не садись на богиню.

По джунглям и плантациям, по священным рощам Ваинада разбросаны лесные храмы панья. Храм — название условное. Обычно это священное дерево, у корней которого врыты камни-боги. Иногда камни ставят на платформу — возвышение, сложенное из необработанных валунов. Вот и все. Просто, доступно и удобно. И никаких затрат. Боги панья, как и само племя, отличаются скромностью и непритязательностью.

...Боги и духи. Какая граница отделяет их друг от друга? Найти эту границу очень трудно. Бог может быть духом и добрым и злым. Дух предка со временем может превратиться в бога. Между богами и духами свои сложные и нередко запутанные отношения, как и между людьми. Потому что и боги и духи были когда-то людьми, так считают панья. Для панья не составляет труда увидеть духа или поговорить с богом. И свято поверить в это. На заре своей истории человек не мог отличать сон от действительности. Для того чтобы это произошло, ему пришлось учиться не одно тысячелетие. Поэтому не надо удивляться, когда панья утверждает, что он видел духа своего отца или духа своего умершего хозяина. Однажды дух умершего хозяина явился ночью к сторожу плантации Ковалану и настоятельно посоветовал ему, даже, можно сказать, велел купить плантацию и разводить кофе. Ковалан не мог ослушаться прежнего хозяина. Денег у сторожа, конечно, для этого не было. Но Ковалан нашел выход из положения. Он отправился к молодому хозяину и передал ему волю покойного отца, сказав, что согласно этой воле должен передать плантацию Ковалану. Молодой хозяин немедленно нашел выход. Память об этом выходе долго давала себя знать Ковалану кровоподтеком пониже спины и болью в крестце, куда пришелся удар тяжелого ботинка молодого хозяина. Так Ковалан на собственном опыте познал тот барьер, который стоит между сновидением и действительностью. Но это личный опыт Ковалана. У племени в целом такого опыта еще нет. Поэтому бродят по джунглям неприкаянные, злые и добрые духи, живут в камнях молчаливые и разговорчивые боги, предки духов облюбовывают себе темные углы хижин, и хитрые зеленые улыбки скользят по священным деревьям в солнечные погожие дни.

Семья пророков

Все знают, что в семье Чундана два пророка: сам Чундан и его жена Кулати. И этому никто не удивляется. Панья видели еще и не такое. Зато удивилась я, представив себе в подробностях жизнь этой семьи. Но действительность опровергла мои измышления. Выяснилось, что каждый из них пророчествует на стороне.

Когда я пришла в деревню, Чундан сидел около своей хижины и сосредоточенно строгал палку. У ног его в пыли ползал кудрявый, большеглазый малыш. Чундан нисколько не был похож на пророка. Молодой, с простым серьезным лицом, он, пожалуй, не отличался от любого панья или от кули. Поэтому я и спросила сразу:

— Ты пророк?

— Да, — серьезно и просто подтвердил Чундан. И вновь принялся за свою палку.

— Ну и как ты работаешь? — задала я, наверное, не очень умный вопрос.

— Как все, — спокойно ответил Чундан. — Как все пророки. Но об этом меня никто не спрашивает. Все знают, как это происходит.

— А я не знаю, — искренне призналась я.

Чундан удивленно вскинул на меня глаза и отложил палку в сторону. Я поняла, что теперь начнется серьезный разговор.

— Совсем ничего не знаешь? — переспросил Чундан.

— Совсем, — подтвердила я.

— В твоем племени нет пророков? — продолжал удивляться Чундан.

— Нет, — уныло покачала я головой.

— Ну это другое дело, — сочувственно посмотрел на меня Чундан. — Тогда слушай.

В месяц кумбам (февраль — март) на пророков бывает большой спрос. Они просто нарасхват. Почему именно в кумбам, Чундан не знал. В подходящий день этого месяца в деревнях панья начинают бить барабаны. Тогда Чундан надевает браслеты с колокольчиками на ноги, набрасывает на плечи красное покрывало и берет большой нож-секач. Таким ножом батраки на плантациях рубят ветви деревьев. Бьют барабаны, танцует Чундан, до тех пор пока в него не вселится кто-нибудь.

— А кто может вселиться? — спрашиваю я.

— Дух предка. — Чундан загибает первый палец. — Боги. В меня вселяются только три бога: Мариамма, Каринкуттян и Чатан.

— Всего-навсего три? — сочувственно спрашиваю я.

— Всего три, — подтверждает серьезно Чундан. — В некоторых вселяется и больше. А когда долго в меня никто не вселяется, я рублю себя ножом.

И тут я замечаю, что плечи и грудь Чундана покрыты шрамами. Мне становится не по себе.

— Не смотри так. — По лицу Чундана впервые скользит легкая улыбка. — Мне не больно. Больно бывает только потом.