Журнал «Вокруг Света» №09 за 1975 год
Шрифт:
Мы добрались до этого священного леса к трем часам ночи. Я думала, что безнадежно опоздала. Но там только все начиналось. Панья не спешили. Впереди у них была долгая холодная ночь. Над священным лесом стояло звездное небо. Меж деревьев мелькали факелы. Это подходили все новые группы панья. Их было много, так же как и в ночь богини Мариаммы. Они располагались тут же, в лесу, семьями и целыми родами. Разжигали костры и, зябко поеживаясь, грелись у них. Через какое-то время лес оказался полон кострами и бродячими огоньками факелов. Огонь освещал темные лица, спутанные, всклокоченные волосы, куски ткани, в которые были завернуты маленькие фигурки панья. Люди жались к огню, который плохо их грел в это холодное, январское новолунье. Пронзительный ветер шумел в деревьях. Место было, видимо, довольно высоким и незащищенным. И здесь, в этом священном лесу, скрытые от чужих глаз ночью и джунглями, панья вновь готовили какое-то древнее таинство. Оно называлось «хождение по огню».
И в этой ночи глухо и тревожно забили барабаны.
Около хижины на длинных шестах висели черно-красные флаги-хоругви. С такими флагами панья шли в ту памятную ночь на поклонение богине Мариамме. Бамбуковая хижина, превращенная в своеобразный храм, повторяла убранство святилища богини в Калпетте. Здесь, в джунглях, панья подражали городу, стараясь воспроизвести сложный индуистский ритуал. В хижине было все, что необходимо для этого. Медный светильник, бронзовая фигурка богини, меч с изогнутым полумесяцем на конце, колокольчики, цветы на банановых листьях, кокосовые орехи, цветная пудра для индусской пуджи и наконец веревочный хлыст. Этим хлыстом Канакака будет себя стегать, если богине заупрямится и не захочет в него вселяться. Пришли несколько панья с факелами и принесли богине рис и бананы. Канакака, облаченный в красную одежду пророка, колдовал над всеми этими предметами в хижине-святилище. Он переставлял бронзовую фигурку, перекладывал цветы, каким-то только ему известным движением касался меча, звонил в колокольчик, бормотал над кокосовым орехом. Короче говоря, занимался не своим делом, отбивая хлеб у брамина-жреца. Панья стояли в почтительном отдалении, с восхищением наблюдая за Канакакой, который, по их мнению, работал не хуже любого брамина.
Пока били барабаны и Канакака демонстрировал свое жреческое искусство, панья во главе с Каяма вырыли неглубокую прямоугольную яму и загрузили ее расщепленными стволами хлебного дерева. Канакака в сопровождении двух юношей появился у ямы. Разбил над ней кокосовый орех и положил в половинки скорлупы ароматическую смолу. Поплыл резко пахнущий дымок благовоний, и Канакака вдыхал его, сидя на корточках у ямы. А два его помощника, обнаженные, в набедренных повязках, согнулись над бамбуковыми палочками, добывая огонь, как делали их предки тысячи лет тому назад.
«Вжих-вжих» — пел бамбук, пророк вдыхал магический дым, шумел ветер в деревьях, темнокожие люди сидели у костров, и на темном ночном небе стыли далекие звезды. И в который раз я пыталась определить, где я и в каком времени. И каждый раз мне это не удавалось.
Вспыхнул огонь, загорелись ветви хлебного дерева, и пламя медленно, как бы нехотя поползло по яме. Истерически вскрикнула флейта, громко и угрожающе забили барабаны. И маленькие женщины-панья, завернутые в куски светлой ткани, начали над этим огнем свой бесконечный танец. Танец был такой же древний, как земля Вайнада, как эти джунгли и далекие звезды. Женщины двигались бесшумно, как вереница призраков на ночной поляне. То наклоняя тела к огню, то откидываясь от него, они вращались легко и свободно. Их пятки буравили землю, разминая траву, покрытую холодной и обильной росой. Языки пламени поднимались все выше и выше. Жар багровыми отблесками плясал на темных лицах, на взлохмаченных кудрях волос. И было в этом танце что-то сродни этому изначальному пламени, его бесшумным ярким порывам, его изощренности и неожиданности. И вереница танцующих была похожа на древних жриц, заклинающих этот загадочный огонь. Покорно повторяя его движения, жрицы безмолвно уговаривали на что-то огонь, просили о чем-то это бушующее пламя. Ефемя от времени они, как птицы, взмахивали руками, но оставались на земле, не сумев превозмочь какой-то силы, которая удерживала их здесь, у огня. И тогда они кричали странно и угрожающе, как будто виновник их бессилия был где-то совсем рядом. Этим крикам вторила тревожная дробь барабанов и захлебывающаяся, вызывающе резкая песня флейты.
Все чаще кричали танцующие, быстрее били темные руки в барабаны, выше и выше забиралась мелодия флейты, пока на каком-то крутом подъеме не задохнулась и не оборвалась. И языки пламени, вторя этим звукам, сникли и, укрощенные, поползли по обугленным стволам, зябко прижимаясь к жару раскаленных углей. И когда последний язык пламени, заклятый и обессиленный темными жрицами, исчез, чтобы погибнуть в мертвенной синеве угасания, вереница танцующих распалась, и раздался гортанный торжествующий крик. Крик, как ночная птица, взмыл к звездному небу и отозвался крупной дрожью в теле пророка. И так же дрожал меч в его руке. Замолкнувшие было барабаны вновь загремели, повторяя ритм дрожи тела Канакаки. Потом его сотрясла конвульсия, и пророк упал на холодную и сырую траву и стал извиваться на ней и корчиться, как будто от острой и непереносимой боли. Губы его были сомкнуты, глаза закрыты, и только темная рука продолжала судорожно сжимать рукоятку меча. Несколько панья подняли пророка, но он снова упал. Его опять подняли, стараясь утвердить на неверных ногах. Наконец пророк обрел равновесие. Постоял какое-то мгновение на месте. А потом, шатаясь как
пьяный, стал размахивать мечом и направился к яме, наполненной углями, пышущими жаром. Он остановился у края раскаленной ямы и вдруг неожиданно повернулся и странными прыжками устремился куда-то в сторону, убегая, казалось, от ужаса этой уготованной ему огненной пытки. Раздался леденящий душу крик. Казалось, в этом крике пророк вытолкнул из себя все, что было в нем человеческого. Теперь к яме возвращался, приплясывая и прыгая, какой-то автомат с пустыми остановившимися глазами. И под неумолчный грохот барабанов он зашагал по горящим углям. И вдавливал эти горящие угли босыми ногами в землю. Я не верила своим глазам, что так можно. Жар, исходивший от ямы, был настолько сильным, что у края ее было трудно стоять. Углей хватило бы на то, чтобы изжарить целого быка. Как остались необожженными босые ступни пророка, который медленно, как будто по траве, разгуливал по этой горящей массе, мне было непонятно. Канакака проделал эту процедуру несколько раз. И каждый раз, танцуя на углях, он выкрикивал что-то, размахивал мечом и звенел колокольчиком. Я подумала, что все это можно объяснить состоянием транса, в котором находился Канакака. И как бы в ответ на мои мысли пророк закричал:— Идите по горящим углям! Не бойтесь! Идите!
Молчаливая толпа стоявших вокруг панья распалась и вытянулась в вереницу. Теперь пророк сидел на краю ямы и протягивал руки к людям. Панья один за другим подходили к нему, касались этих рук и... спокойно шля босиком по раскаленным углям. Никто из них не торопился. Шли все: мужчины, женщины, дети. На их босых ступнях тоже не было ожогов. Никто из них, кроме пророка, не впадал в транс. Никто не вдыхал дурманящий дым благовоний. И тем не менее это все, что я могу сказать. Я стояла, наблюдая непостижимое для меня зрелище. Кто-то осторожным движением коснулся моей руки. Это был Каяма.
— Теперь ты иди, — сказал он.
— Но, Каяма...
— Иди, иди, не бойся.
Почему-то сразу зазнобило в затылке. Я понимала, что не смогу этого сделать. Мне чего-то не хватало, что сохранилось еще в этих людях. Мой мир был иным.
— Нет, — сказала я твердо. — Я не могу. Мне еще много надо ходить. Если я обожгусь, что тогда?
— Иэх! — вздохнул Каяма. — Я думал, что ты совсем как панья, а ты...
— А я не совсем панья, — закончила я за него.
С той ночи между мной и Каяма стал какой-то невидимый барьер. И преодолеть его я не смогла. Ибо барьер проходил по раскаленным углям в глубине джунглей древнего Вайнада.
Канакака еще раз прошелся по углям. Потом направился в хижину-святилище. Там он сел на пол, опустил меч и устало закрыл глаза.
— Канакака! — позвала я его.
Он поднял голову и посмотрел на меня совершенно осмысленно.
— Можешь еще раз пойти по огню? — спросила я его.
— Нет, — покачал головой пророк. — Теперь моя сила кончилась. Богиня покинула мое тело. Я сейчас такой же, как и ты.
И Канакака зябко завернулся в шерстяную рваную тряпку.
Я вышла из хижины. Панья сидели у догорающих углей, где-то одиноко бил барабан. На небе стояло странно светящееся лиловое облако. Оно было неподвижным, и в центре сияла маленькая яркая луна. На какое-то мгновение мне стало не по себе. А потом я поняла. Со станции космических исследований на мысе Тумба запустили очередную метеорологическую ракету. В небе была ракета, а внизу древнее племя ходило по огню. Ракета мне была близка, и я могла в ней все понять. А то, что я сегодня видела здесь, внизу, было отделено от меня тысячелетиями. И объяснить этого я не могла...
Л. В. Шапошникова, кандидат исторических наук, лауреат премии имени Неру
Спасение у Булуна
Даты даны по дневнику Де-Лонга
В ту навигацию мои дела в Арктике были связаны с начинающимся Международным геофизическим годом. Дни оказались насыщены работой до чрезвычайности, и ни для чего, кроме выполнения конкретных заданий, времени не было, да и в дальнейшем не предвиделось.
И когда по делам, связанным с командировочным предписанием, понадобилось мне выехать в колхоз «Арктика», я не мог и предполагать ту неслыханную удачу, о которой мечтал уже не один год.
Дело в том, что меня, как и любого, пожалуй, полярника никогда не переставали волновать нераскрытые тайны из истории открытия и освоения Арктики. И опять же, как у всякого полярника, в этой истории у меня была «своя» непрочитанная страница. Трагедия экспедиции Де-Лонга.
В 1879 году американцами была организована арктическая экспедиция с целью пройти на корабле насколько возможно к северу вдоль острова Врангеля, а когда судно дальне идти не сможет, попытаться пробиться к полюсу на собаках. Возглавил экспедицию Джордж Вашингтон Де-Лонг, ранее участвовавший в арктическом плавании. В Англии была закуплена шхуна с дубовым корпусом, которой дали имя «Жаннетта». Экипаж состоял из тридцати трех человек — опытных по тому времени полярников. Перед выходом в рейс Де-Лонг выгравировал на стенках медного ящика имена всех участников похода и собирался оставить его на полюсе.