Журнал «Вокруг Света» №09 за 1983 год
Шрифт:
Утром, покинув деревню, я несколько раз оборачивался назад, прощаясь с Карджией.
Теперь меня ждала схватка с перевалом Шингола.
После дня пути мы долго беседовали перед сном, прижавшись друг к другу перед дымным костерком из кизяка.
Мы встали с зарей. Я глянул на небо. Над перевалом висела свинцово-черная туча. Лобсанг отправился за лошадьми. Он быстро взобрался на крутой холм, увенчанный чахлыми кустиками травы. Через полчаса он вернулся в явном беспокойстве — лошади пропали. Они с Нордрупом разошлись в разные стороны в поисках их следов.
Время от времени один
Мы поднялись на высоту четырех тысяч девятисот метров, дышать становилось все труднее.
У лошадей появились признаки крайнего утомления. Они часто останавливались, быстро-быстро дышали, словно собаки, склонив морды к земле. Они много прошли за последние шесть дней, а ели мало. Время от времени одна из них сбивалась с ритма и начинала скользить вниз.
Мы останавливались все чаще, чтобы перевести дыхание, хотя склон явно становился более пологим. Несколько сотен метров прошли по ровной местности, устланной снегом, и вдруг Нордруп воскликнул: «Слава богам!» Его крик эхом растекся в тумане, и ответом был рев лавины. Мы вышли на самую высокую точку перевала — пять тысяч двести метров. Здесь, среди туманов и снегов, торчала ветка, увешанная потрепанными молитвенными флажками. Это были врата Занскара — Шингола, один из высочайших перевалов в Гималаях.
— Название перевала, — разъяснил Нордруп, — происходит от шинг-курр (носильщик дров), поскольку, если хочешь пройти через перевал, бери дрова с собой, местность лишена какого-либо топлива.
После отдыха мы приступили к опасному спуску. Тропы не было, мы поднимались и спускались по хаотической поверхности ледника, перерезанного множеством трещин, которые совсем не пугали Лобсанга и Нордрупа. Лошади скользили, били копытами по скалам, съезжая вниз на заду. Мы могли подбадривать их только криками.
Второй ледник перешел в цепь скалистых останцов. Наконец мы ступили на твердую землю. Наша тропа тянулась вдоль скалистого склона очень узкой долины, окруженной со всех сторон заснеженными пиками.
Наступил вечер, а мы, до предела измотанные, все еще не выбрались из долины. Нордруп жаловался на головную боль, у меня горели пальцы ног. Пошел дождь, и ледяная вода, смешиваясь с горячим потом, текла по шее и спине.
Наконец мы достигли Сумдо, трех камней, обозначающих границу Занскара, точку встречи бурной реки, вдоль которой шли от самого ледника, с громадной ревущей рекой.
Когда нашим глазам открылся приток, Нордруп указал налево:
— Смотрите! Он обвалился!
Вначале я не заметил ничего особенного. Потом понял, что берега метрах в ста от места слияния ранее соединял снежный мост, от него остались жалкие развалины. Нордруп и Лобсанг были правы, когда выступали против предложенного мною маршрута,— снежный мост обвалился.
Немного оправившись от усталости, я начал сознавать тяжесть сложившейся ситуации. Было шесть часов вечера, дождь не прекращался. Перейти
ту или другую реку вброд представлялось невозможным.Мы растерянно смотрели на илистую воду, которая с ревом билась о скалы.
— Может, вернуться к последнему снежному мосту и переправиться там? — робко спросил я.
— Бесполезно, — ответил Лобсанг. — Там такой обрыв, что нам с него не спуститься.
— Здесь я потерял двух мулов, — вступил в разговор Нордруп. — Они споткнулись, и их унесло, словно куски дерева.
В эту ночь спалось плохо...
Как только посерел полог палатки, я, не теряя времени на шнуровку ботинок, спустился к притоку. Сердце захолонуло. Вода не спала и ревела, как вчера, пенясь и ударяясь о скалы.
Я направился к месту ночлега Нордрупа с Лобсангом и заглянул под полог — они молились. Неужели и они боялись?
— Конечно! — с улыбкой ответил Нордруп.
Отправились к притоку. Лобсанг внимательно осмотрел подходы к нему, вслух объясняя, как можно добраться до той или иной скалы, пересекая течение. Он бросал в воду камушки и прислушивался к едва слышному «клик», мое непривычное ухо не могло различить, на какой глубине камешек ударялся о дно. А Лобсанг «прощупывал» поток и точно определял глубины и мели.
Мы с Нордрупом наблюдали за ним, зная, что речь идет о нашей жизни. В конце концов Лобсанг вынес приговор — здесь перейти нельзя.
— А в другом месте? — спросил я, ужасаясь перспективе возвращения.
Отошли метров на двести от лагеря — здесь ширина бурной реки достигала двадцати метров, но кое-где торчали скалистые островки... Может, можно перейти вброд между ними? Лобсанг снова принялся кидать в воду камушки. Я восхищался его спокойствием и уверенностью в себе.
Вдруг он обернулся ко мне и спросил, не могу ли я дать ему плавки. Я удивился, но сбегал за ними. В мгновение ока он скинул свое красное одеяние и, оставив рубашку, натянул трусики. Лобсанг вошел в воду и направился к отмели из гальки. Вода дошла до коленей, затем до середины икр. Он встал на камень и вновь начал зондировать реку. Вскоре он вернулся.
— Нормально. Можно попробовать. Думаю, все будет хорошо.
По мнению Лобсанга, воды достигнут верхнего уровня к десяти часам. У нас хватало времени вернуться за лошадьми и навьючить их.
Лобсанг и Нордруп перепоясались полосками ткани. Затем, перекрестив руки, схватились за пояс друг друга. Нордруп взял за узду самую крепкую лошадь, и вся троица бросилась в реку.
Лошади, отличные пловцы, обладают и другим, менее известным талантом: не боятся пересекать быстрые и опасные реки. Стоя на берегу, я наблюдал за переправой.
Два человека и одно животное — странное трехголовое и восьминогое существо — неуклонно продвигались вперед. Держа остальных трех лошадей, которые рвались за вожаком, я смотрел, как Лобсанг и Нордруп добрались до центрального островка. Затем ринулись в пенящуюся воду основного русла. Вода поднялась им по пояс. Судя по наклону их тел навстречу течению, они боролись с чудовищным напором. Я сопереживал с ними, чувствуя, как вода уносит тепло, как они промерзают до мозга костей. Наконец лошадь прыжком выскочила на берег, за ней последовали Лобсанг и Нордруп.