Журнал «Вокруг Света» №11 за 1982 год

Мир изменяется

Домики с внутренними двориками построились ровными рядами по обеим сторонам глинистой тропинки. Перед ними растут пальмы, бродят коровы, козы пощипывают клочья травы. Неподалеку футбольное поле и площадка с сеткой для волейбола. Трое мальчишек гоняются друг за другом на велосипедах.

Рабочий поселок текстильной фабрики «Минакши Милз» не отличается на первый взгляд особыми удобствами. Но с точки зрения сотни человек, семьям которых удалось получить домики в этом поселке, о лучшем нечего и мечтать. Остальные рабочие этой фабрики — около тысячи человек — лишены возможности получить жилплощадь по соседству и — за высокую плату — снимают комнаты в отдаленных пригородах Мадурая. Кому это не по карману, ищет жилье в окрестных деревнях.

Мы пришли в дом Раджана Каратихея, двадцать с лишним лет проработавшего на «Минакши Милз». Предупрежденный о приходе, Раджан встречал нас у дверей домика. Мне, как редкому гостю, он повесил на плечо красивое махровое полотенце. Потом пригласил зайти в дом. Церемония знакомства с его отцом, женой и двумя детьми не отняла много времени, тем более что дети очень стеснялись и предпочитали разглядывать меня из-за дверной створки. С отцом Раджана беседа тоже не очень получилась — он уроженец отдаленной южнотамильской деревни, и его диалект — за пределами моего понимания. Жена Раджана внесла ужин. Смущение несколько рассеялось, расселись на циновках и запустили пальцы в горки риса с кари, лежащие на банановых листьях. Потом последовали яичница и молоко.

Раджан с гордостью показывает недавнее приобретение — большой будильник.

— Чтобы не опаздывать на работу.

Будильник занимает почетное место на книжной полке рядом с радиоприемником и стопкой иллюстрированных журналов.

— Хорошо живете,— пытаюсь я сделать комплимент хозяину.

— Что вы! Денег всегда не хватает. На радиоприемник ушла почти вся премия позапрошлого года. Сейчас сыну нужен новый велосипед, в школу ездить. У нас тут все дети учатся. Обучение, слава богу, бесплатное. Вот, скопил денег и купил корову,— замечает наш хозяин.— Теперь молока для детей вдоволь. Немного даже продаю соседям.

— Но расходы тоже растут? — поинтересовался я.

Хозяин пожимает плечами:

— Конечно. Но крестьянам и ремесленникам живется труднее... Работа на фабрике — это устойчивый доход, относительное спокойствие. Нас в городе считают людьми удачливыми. У фабричных и образование побольше, зарплата выше. Семьи у нас не такие многодетные, как у крестьян. В общем, устраиваемся... Расходы, правда, тоже растут. Приходится чаще покупать одежду, жене сари, мы не ходим в лохмотьях.

Часы, велосипед, приемник — всего этого еще сорок лет назад мой отец даже не знал. А мы не представляем, как без них можно обойтись. Отец до сих пор не понимает, зачем выписывать газету.

Ведь это тоже постоянная статья расходов...

— Для тех, у кого не хватает денег на газеты,— вставляет Рагу,— профсоюзные комитеты всегда держат несколько свежих номеров. Их можно прочитать прямо в конторе. Многие так и делают. Значит, мы добились того, что почти все рабочие грамотны и интересуются политикой.

— Что будут делать ваши сыновья, когда вырастут? — спросил я у Раджана.

— Сейчас они ходят в среднюю школу. Может, удастся колледж закончить. Глядишь, образованными станут.

А то займут мое место у станка. Но получить работу на текстильной фабрике не так-то легко. Не будем загадывать. Так или иначе, но мир изменяется к лучшему...

Дмитрий Морозов Мадурай — Москва

Идите от колодца

Со двора доносились звонкие удары. Я сразу понял, что жестянщик Болду уже начал работать. И что птицы кричали не из сна, а наяву... Их разноголосый, резкий гомон вдувало в раскрытое окно вместе с теплым утренним воздухом. И звуки эти, казалось, отражаются от оконных стекол, от блестящего чайника вместе с солнечными бликами...

В село Табаны я приехал ночью и теперь, при свете утра, внимательно рассматривал мастера.

Он сидел под окном на низком деревянном чурбаке, чуть склонив голову. Сверху мне было хорошо видно, как кончики его густых черных волос вздрагивали при каждом взмахе руки. Молоток взлетал и резко опускался на зубило. Еще несколько ударов — и он замкнул овальный рисунок. Потом взял другую пластинку и стал рассматривать на ней карандашные узоры. Мне показалось, что сейчас жестянщик Болду похож на живописца за работой: отрешенное, замкнутое лицо, ярко-голубой берет...

— Скажите, Болду, вам никогда не хотелось стать художником?!

Он вздрогнул и поднял голову. Удивленно посмотрел на меня:

— А... а, это вы... Я и так хорошо зарабатываю...— Он немного подумал.— И потом, меня все называют художником... Но лучше посмотрите сюда.— Он взял кусочек оцинкованного железа с рисунком.— Это будет шпиль колодца. Здесь,— показал на край пластинки,— будет аист, здесь — виноградная гроздь.

Разговаривая со мной, он, не глядя на зубило, снова застучал молотком и залепил себе по пальцам. Болду начал сыпать проклятия, а когда успокоился, встал и громко крикнул:

— Кажется, пора завтракать!

По застекленной веранде бесшумно задвигалась его жена.

— Идут люди ко мне, просят — сделай колодец,— присаживаясь за стол, говорил мастер.— Раньше мало шли. Сейчас много. Из других сел приезжают. И с Украины тоже... Было и такое — вдоль нашей олимпийской трассы колодцы украшал... Одну минуту! — Болду вскочил из-за стола и исчез в соседней комнате. Вернулся с торжественным лицом. Локтем смахнул со скатерти крошки.— Вот,— сказал,— мой диплом,— и положил передо мной красную глянцевую папку. Я раскрыл ее и прочитал, что в 1979 году Болду М. Д. принимал участие во Всесоюзной выставке произведений мастеров народных художественных промыслов. Его колодец выставлялся на ВДНХ.

— Мне говорили,— сказал я, возвращая ему диплом,— что здесь, на севере Молдавии, первым мастером, который украсил колодец металлом, были вы. Это так?

— Первым... у нас в селе. На Земле трудно быть первым. Пойдем смотреть мастерскую?

Мастерская находилась тут же, во дворе дома. Из нее доносился перезвон. Было воскресенье, но, видимо, работа началась с самого утра. Работал старший сын Болду, девятиклассник Михаил, работал младший, семиклассник Дима, а за длинным деревянным столом восседал отец самого Болду. Он большими ножницами фигурно обрезал жестяную пластину. Из окошка падал свет на Марию, ученицу жестянщика. Она переносила рисунок с трафарета на металл.

На белых стенах висели образцы орнаментов — от самых простых, похожих на гребенку, до сложных, затейливых, будто сплетенных из множества серебристых нитей.

— Пока еще из двухсот колодцев, что я сделал, одинаковых нет.— Болду посмотрел на сыновей так, будто ждал подтверждения своих слов.— А вот мой первый узор,— он встал на табурет и снял со стены зубчатую пластинку с ровным рядом горошин-отверстий.— Я делал это долго. Сначала все не получалось. Потом все получилось. Мы с отцом для крыш этот узор резали. Дальше я придумал это...