Журнал «Вокруг Света» №11 за 1987 год

Первым делом я спросил, почему необитаем большой остров Ган. И с удивлением услышал, что давным-давно на Гане жили люди, но однажды остров подвергся нашествию огромных свирепых кошек. Часть жителей Гана была убита, часть спаслась, уйдя на своих лодках в океан. С той поры на острове никто не селится, и жители Гаду посещают его только днем.

Кошки — единственное домашнее животное на Мальдивах; прежде мальдивцы вообще не знали других наземных животных. Но предание подразумевало кошек совсем другого рода, это были какие-то демоны в рост человека в кошачьем обличье.

По словам жителей Гаду, в лесу на Гане осталось множество руин. Их никто не раскапывал, и там действительно есть большой холм, но его никогда не называли «Холмом Гана», потому что на острове холмов несколько. Самый большой из них, сооруженный в давние времена людьми народа редин, назывался Вадамага хавитта. Все считали, что внутри его спрятаны всевозможные предметы.

Вождь Гаду познакомил нас с высокорослым островитянином, который явно занимал видное положение в общине. Его звали Хасан Манику, как и нашего ученого друга в Мале, и Абдул, чтобы различать их, стал именовать местного Хасана Хозяином Гана. При этом он объяснил нам, что ни один из островов архипелага не находится в чьем-либо личном владении, просто мальдивское правительство разрешило Хасану арендовать Ган. Жители Гаду собирают там кокосовые орехи и отдают одну восьмую сбора Хозяину.

Услышав, что мы мечтаем посетить необычный остров, Хозяин охотно согласился доставить нас туда. С двумя помощниками он повез нас через пролив на маленькой дхони, и вскоре мы вышли на берег Гана.

Около часа длился пеший переход — сначала через травянистую равнину с высокими кокосовыми пальмами, затем по хорошей тропе, окаймленной плотными зарослями. В непролазной чаще совсем рядом могли скрываться не видимые с тропы сооружения. Густое сплетение ветвей, листвы и колючек оставляло проходы лишь для тоненьких ящериц. Зато высоко над подлеском, на макушках деревьев и пальм, висели вниз головой коричневые летучие мыши величиной с кролика. Спугнутые нашими голосами, они улетали прочь, расправив кожистые крылья, словно ведьмы в широких плащах.

Меня изрядно озадачило предание о больших кошках. Никакие тюлени или другие морские животные не могли обратить в бегство людей, которые смело сражались с самыми крупными акулами. Проще всего посмеяться над этой историей, посчитать ее чистым вымыслом, призванным объяснить, почему Ган безлюден. Однако, беседуя с Хозяином и другими жителями, верившими в старинное предание, легко было убедиться, что перед нами не какие-то недоумки, а наследники цивилизации не менее, а то и более древней, чем наша.

Мне вспомнилось, что жители ближайшей большой страны, Шри Ланки, называют себя сингалами — «львиными людьми». На Шри Ланке никогда не водились львы, но сингалы считали своими предками древних мореплавателей из Индии, потомков легендарного правителя-льва. По этой причине они высекали из камня изображения львов и использовали другие символы, в том числе устрашающие маски с кошачьими клыками, которые надевали как в мирное, так и в военное время.

Конечно же, мальдивцы, никогда не видевшие крупных представителей семейства кошачьих, должны были воспринять львов как «очень больших кошек». И многое говорило за то, что «львиные люди» доходили до Мальдивов. Большую хавитту на Фуа Мулаку Белл определил как разрушенную сингальскую ступу. Отбитая голова Будды и бронзовая буддийская фигурка, которых мы видели в Мале рядом с изображениями демонов и индусской фигуркой, убедительно свидетельствовали, что до мусульман на Мальдивы пришли буддисты (и застали здесь людей, исповедовавших еще более древнюю религию). «Львиные люди» Шри Ланки были ревностными буддистами и ближайшими соседями мальдивцев. Вполне возможно, что именно сингалы в львиных масках и были «большими кошками с моря», чья свирепость заставила население Гана покинуть остров.

Мы продолжали шагать по тропе, когда Хозяин острова вдруг остановился и что-то произнес, показывая рукой на заросли. Абдул перевел: где-то в той стороне, возле другого берега, находятся развалины «буддийского дворца». От него почти ничего не осталось.

Я спросил, были ли редины буддистами. Нет, редины — это те, которые построили хавитты. «Буддийский дворец» был сооружен другими людьми.

Темп нашего движения заметно замедлялся. Пробираясь вперед шаг за шагом, мы любовались отдельными могучими стволами, равных которым нам еще никогда не приходилось видеть в джунглях. С зеленого свода канатами свисали лианы; толстые сучья напоминали полки в цветочном магазине, выстланные мхом с живым орнаментом из орхидей и паразитических папоротников. Было жарко. Жарко и душно. Ветру сюда не было хода. Ничто не нарушало недвижность листвы безмолвных экваториальных джунглей.

Мы обливались потом и отбивались от комаров. Наконец наши проводники остановились и, указывая на что-то секачами, пропустили меня вперед. Прямо передо мной была сплошная зеленая стена, однако, приглядевшись, я рассмотрел в гуще листвы какую-то темную, почти черную массу. Словно кто-то много веков назад нагромоздил здесь гору кокса, обросшую затем мхом и травой.

Гора оказалась очень широкой; шагнув ближе, я увидел, что и справа, и слева за лиственной завесой чернеют камни, одетые мхом. О высоте горы мы не могли судить, так как макушка ее терялась в зеленом покрове леса.

Это была она — большая ганская хавитта. Стоя у ее основания и пытаясь, запрокинув головы, составить себе хоть какое-то представление о размерах необычного сооружения, мы с Бьёрном не могли удержаться от удивленных возгласов. Потом полезли по камням вверх, в гущу зелени.

Поднявшись вровень с головами людей, стоявших на земле, я наткнулся на извивающиеся среди камней толстые корни. На сплошной, казалось бы, груде камней ухитрилось вырасти могучее дерево. Холм был сложен из грубых обломков известняка и кораллов. На свободных от мха участках некогда белые как снег обломки успели почернеть от времени.

Кладка ничем не была скреплена, и, карабкаясь на четвереньках вверх, мы хватались за стебли папоротника, корни и стволы, стараясь не уронить какой-нибудь камень на головы тех, кто лез следом за нами. Широкие листья облепившего склон растения, похожего на ревень, ограничивали видимость во всех направлениях; тем не менее, поднявшись над подлеском, я прикинул, что нахожусь примерно на высоте трехэтажного здания.

Тем сильнее было мое удивление, когда я, выпрямившись в рост на вершине холма, обнаружил, что стою между разлапистыми корнями огромного дерева, нисколько не уступающего великанам, которых мы видели внизу. Взявшись за руки, мы едва сумели вчетвером обхватить ствол, величественным шпилем устремленный к голубому небу. Словно сама природа внесла свой вклад в украшение руин внушительного храма.

Мы поискали камни с резьбой, но, помимо могучего дерева, на вершине не было ничего интересного, и мы осторожно спустились по осыпи вниз. Склон был не настолько крут, чтобы камни произвольно скатывались на землю. Напрашивался вывод, что этот холм всегда был таким, каким предстал нашим глазам,— грудой камня, на сооружение которой ушло порядочно физического труда, нечто вроде могильных курганов викингов. Но возможен и другой вариант: перед нами остатки ступенчатой пирамиды, чья облицовка со временем обрушилась или была разобрана, после чего холм утратил первоначальную правильную форму.

Вернувшись к подножию искусственного возвышения, Хозяин острова и его помощники сели отдохнуть, весьма довольные результатом экскурсии. Они выполнили свое обещание, привели нас к Вадамага хавитта. И все, больше тут нечего показывать, хоть люди и говорят, будто внутри хавитты лежат всякие ценные предметы. Однако мы отнюдь не собирались ограничиваться беглым осмотром.

Один из островитян принес с собой зеленые кокосовые орехи. Длинным ножом он срубил им макушки, мы с Бьёрном стоя выпили свои порции кокосового молока, после чего стали пробираться в противоположных направлениях сквозь заросли, окаймляющие подножие холма.