Журнал «Вокруг Света» №11 за 1987 год

Первое открытие не заставило себя ждать: по южному скату холма поднимался пандус четырехметровой ширины. Видимо, он служил лестницей для участников какого-то ритуала, исполняемого на вершине искусственной горы. И мы снова спросили себя: всегда ли этот холм являл собой лишь груду обломков кораллов и известняка или же тут первоначально высилась пирамида с облицованными стенами?

И у северного склона я обнаружил остатки бывшей облицовки — с десяток уложенных друг на друга прямоугольных блоков, поросших мхом. Неожиданностью было и то, что уцелевшая часть стены образовала прямоугольную линию. Судя по оставшейся кладке, основание хавитты было прямоугольное. Намечалось сходство со ступенчатыми пирамидами Месопотамии, Бахрейна, Омана и доколумбовой Америки, снабженных пандусами.

Взволнованный этим открытием, я позвал Бьёрна, который продирался сквозь чащу с другой стороны, и показал на заинтересовавшие меня камни.

Бесстрастное «ага», услышанное в ответ, заставило меня обернуться, и я увидел, что внимание Бьёрна обращено совсем на другое.

— Что это такое? — воскликнул он.

Я посмотрел влево и вверх, куда он показывал. Из-под корня на нас таращился огромный глаз. В первую минуту я подумал, что это часть каменной скульптуры. Древние солнцепоклонники иногда именно так изображали глаза — высекали концентрические круги, вроде тех, какие можно видеть на наших мишенях для стрельбы. В окружении кустов и папоротников широко открытый глаз казался странно живым, как будто из толщи холма на нас уставился одноглазый гоблин. Четкие рельефные круги были покрыты тонким слоем зеленого мха, одевающего камень так же плотно, как шкура облегает тело животного.

— Что это? — нетерпеливо повторил Бьёрн, заметив, что его открытие ошеломило меня.

— Солнечный символ! — воскликнул я.— Мы прибыли сюда искать у экватора следы солнцепоклонников, и вот тебе искомое. Концентрические круги, обрамляющие центральный диск. Священный символ Солнца, хорошо известный в древней Азии, Африке и Америке.

— Так чего тебе еще надо? — Бьёрн торжествующе хлопнул меня по плечу, громко смеясь.

Спеша разделить наше веселье, островитяне направились к нам, прокладывая секачами путь в зарослях. Вид диковинного камня поразил их меньше, чем нас, и после минутного замешательства они принялись расчищать пространство возле основания хавитты, чтобы мы могли осмотреть все съехавшие с нее камни.

Вскоре возглас одного из островитян привлек наше внимание к прямоугольному блоку с уже виденным нами солнечным символом. Еще один такой блок лежал по соседству. Потом я обнаружил изображение несколько иного вида. По бокам солнечных колец торчали три «пальца», как будто солнце снабдили крыльями. Крылатый солнечный диск — распространенный символ верховного божества, бога Солнца, у древних скульпторов Месопотамии и Египта.

Число камней с солнечной символикой множилось. Нашелся даже угловой блок: высеченные на двух соседних гранях рельефы убедительно доказывали, что сооружение было не круглым, а прямоугольным. Выступ на тыльной стороне остальных блоков позволял вставлять их в кладку так, что наружу смотрела слегка выпуклая грань с резьбой. Прием, который широко применяли великие строители пирамид Старого Света и древней Америки.

Продолжая высматривать орнаментированные блоки, я отошел чуть в сторону от подножия холма и наткнулся на маленький бугорок, вершину которого составляли частично засыпанные землей тесаные камни. Такой же бугорок торчал по другую сторону большой хавитты. Первый находился к востоку, второй — к западу от главного сооружения. Видимо, и тут были какие-то постройки; возможно — части храмового комплекса.

В груде камней к западу от холма лежали длинные плоские плиты, на которых искусные мастера вырезали не солнечный диск, а цветки. Солнечные цветки! Рельефные изображения маленьких изящных цветков тянулись в ряд под волнистым краем плит, возможно, служивших частью дверных или оконных перемычек. Цветки чередовались с причудливым символом, он состоял из вертикальных палочек и был очень похож на цифры майя в доколумбовой Мексике, отличаясь от них лишь тем, что палочки помещались по обе стороны точек. Кстати, цветок в качестве символа или орнамента я также видел на древних храмах майя, но еще чаще — в религиозном искусстве индусов.

— Погляди на орнамент «черепаха»! — воскликнул я, показывая Бьёрну на высеченную параллельно цветкам, палочкам и точкам широкую полосу языковидных выпуклостей.

Похоже было, что на камне изображены черепашьи щиты с гребнем и задними ластами. Но почему-то не были показаны голова и передние ласты, и, поразмыслив, я понял свою ошибку. Никакие это не морские черепахи, а цветок лотоса, типичный для декора великих древних цивилизаций Старого Света. Еще одно «вещественное доказательство» в мальдивских джунглях! На Мальдивах, в том числе и на этом острове, хватает морских черепах, однако лотос здесь не растет. Как декоративный символ, он представлен в искусстве древнеегипетской, финикийской, месопотамской и индусской цивилизаций. Задолго до того, как лотос проник в Европу и украсил капители греческих колонн, он прочно утвердился в орнаментах культовой архитектуры Ближнего Востока и Юго-Западной Азии, символизируя восходящее солнце.

Солнечные диски, солнечные цветки и цветки лотоса!

Нужны ли еще свидетельства? Все говорило за то, что ни мотивы декора, ни приемы строительства не родились на этом или каком-либо другом мальдивском атолле,— они были ввезены в готовом виде мореплавателями из дальних стран.

Хозяина острова беспокоила мысль о судьбе обнаруженных нами камней. Все предметы, относимые к языческому наследию, напомнил он, уничтожаются. Что верно, то верно. Лучше всего доставить эти камни в надежное место — музей Мале. Все равно ведь они найдены не там, куда их укладывали строители. Общими усилиями мы отнесли в лодку тринадцать камней, оставив один на следующий день.

Хотя лучи солнца не проникали сквозь лиственный полог, тускнеющий свет говорил нам, что светило прошло над хавиттой и склонилось к западному горизонту. Возвращаясь к лодке, мы свернули на боковую тропу, чтобы осмотреть старое мусульманское кладбище. Некоторые плиты в оградах явно были взяты из кладки какого-то более древнего немусульманского храма. Никто не присматривал за могилами; плиты с великолепной резьбой и арабскими письменами были либо разбиты, либо наполовину засыпаны землей.

Сразу за кладбищем мы наткнулись на остатки каменного забора. В зарослях кругом были заметны следы обитания.

— Замок буддистов,— сказал Хозяин острова, указывая кивком вправо и влево.

Какое бы строение ни находилось здесь прежде, его тщательно разрушили, и лишь поросшие травой бугорки напоминали о нем.

Мы сели в лодку и пошли на веслах к селению на Гааф-Гаду. Гааф-Ган опять обезлюдел, единственными представителями мира теплокровных животных остались огромные летучие мыши, которые начали летать над лесом.

Вечером вождь селения пригласил нас на ужин. Воздав должное поданным женщинами черепашьим яйцам и рыбе с острым соусом, мы вернулись в отведенный нам дом с раскладушками на полу из белой коралловой крошки. Задувая лампу, я успел приметить за двумя незастекленными окнами любопытные физиономии островитян обоих полов и всех возрастов. Должно быть, они еще никогда не видели, как ложатся спать иностранцы. Постепенно их лица смешались с видениями кошачьих людей и рединов, и я погрузился в мир снов, и даже тучи комаров не могли извлечь меня оттуда.

На заре меня разбудил заманчивый запах чая и свежих лепешек. Я сел и увидел, что за окнами снова собрались зрители. Собрались снова — или простояли там всю ночь? Кое-как надев штаны, я дал понять, что мне необходимо посетить одно местечко. Через узкую дверь меня провели в защищенный высокой оградой от посторонних взоров маленький сад, где зрели помидоры невиданной величины, и вооружили лапчатым ломом. Сообразив, в чем дело, я выдолбил глубокую ямку — одноразовое отхожее место. Неудивительно, что тут такие помидоры, сказал я себе.

Было еще раннее утро, когда мы, в сопровождении наших вчерашних друзей, втиснулись в лодку и снова взяли курс с перенаселенного Гаду на необитаемый Ган. Благодаря приливу уровень воды в лагуне поднялся, и, работая где веслами, где шестом, мы пошли вдоль берега Гана, намного сократив тем самым вчерашний пеший путь.

Вода была такая прозрачная, что казалось — ничто не отделяет нас от кораллов, едва не царапавших днище лодки. Только в воде они сохраняют свои чудесные краски. Выброшенные на берег белые обломки напоминали мертвые кости, а в воде под нами, на расстоянии вытянутой руки, простирался восхитительный живой сад. Безграничное разнообразие форм и красок... Кораллы, кораллы, сплошь кораллы — не оставалось места ни для плавно качающихся водорослей, ни для мягких актиний. Кораллы круглые, точно яйца или грибы разной величины, кораллы плоские, как поднос, кораллы — словно веера, поставленные в вазу... Но больше всего было искривленных кустиков и изящных канделябров. Все дно лагуны напоминало переливающуюся красками исполинскую палитру. Но если ветер доносил из леса пряные благоухания, то чудо-кораллы, извлеченные из воды, пахли несвежей рыбой. Причудливые коралловые полипы, махавшие нам из своих окошек, были рассчитаны на подводный мир, и разноцветные рыбешки порхали вокруг них, точно бабочки. Более крупные хищные рыбы,