Журнал «Вокруг Света» № 11 за 2003 год
Шрифт:
Кстати, в одной из ученых книг «усталость от фотографирования» называют причиной в числе прочих перехода калашских девушек в ислам. Прибавьте к этому исламское окружение и трудности, переживаемые самим Пакистаном, и тогда станет понятно, что жизнь в долине проще не становится. Тем не менее не все так плохо. Где-то с октября по апрель калаши в долине остаются в одиночестве – дороги засыпает снегом, самолеты, как мы уже знаем, летают от случая к случаю – и они продолжают жить, предоставленные сами себе.
Калаши хранят много загадок – их происхождение до конца так и неясно. Некоторые исследователи склоняются к тому, что в долинах рядом с Читралом они появились, бежав из Афганистана от политики насильственной исламизации и захвата земель, проводимой афганским эмиром Абдуррахман-ханом
Другие ученые считают, что калаши сами были захватчиками и оккупировали этот район где-то в глубине веков. Среди калашей распространена похожая версия – они считают, что пришли из далекой страны Циям, но где находилась эта страна, установить сейчас вряд ли удастся. Являются ли калаши потомками воинов армии Александра Македонского, также доподлинно неизвестно. Неоспоримо лишь то, что от окружающих их народов они явно отличаются. Более того, в недавно проведенном исследовании – совместными усилиями Института общей генетики имени Вавилова, университета в Южной Калифорнии и Стэндфордского университета – по сбору и обработке огромного объема информации по генетическим связям населения планеты калашам посвящен отдельный параграф, в котором говорится, что их гены действительно уникальны и принадлежат к европейской группе.
Нам же после встречи с калашами стало уже не важно, имеют они отношение к Александру Великому или нет. Видимо, потому, что на какое-то мгновение мы сами стали калашами – среди огромных гор, бурных рек, с их танцами в ночи, со священным очагом и жертвоприношениями у скалы. Мы поняли, как непросто сохранить свои верования и традиции маленькому, затерянному среди гор народу, постоянно испытывающему на себе все возрастающее воздействие внешнего мира.
На прощание мы спросили у старейшины о значении и особенностях калашской национальной одежды, за которую мусульмане называли их «черными кафирами», то есть «черными неверными». Он было начал терпеливо и подробно объяснять, но потом на секунду задумался и произнес следующее: «Вы спрашиваете, что особенного в одежде, которую носят наши женщины? Калаши живы, пока женщины носят эти платья».
… Мы же, покинув землю калашей, направились дальше – в провинцию Пенджаб, а затем на границу между Пакистаном и Индией. Но об этом – в следующем номере.
текст Андрея Фатющенко | фото Андрея Семашко
Редакция выражает благодарность за помощь в подготовке материала Юрию Босину, кандидату исторических наук, преподавателю института стран Азии и Африки.
Петербургу-300: Прощание с монументальностью
В послевоенные десятилетия Ленинград вырос в десятки раз. Огромные «спальные» районы новостроек окружили исторический центр, который как будто «сжался», заняв меньше одной десятой территории города. Но еще больше изменилась в эпоху хрущевской «оттепели» жизнь горожан. Город медленно обретал историческую память. И еще живы были люди, не понаслышке знавшие «серебряный век» петербургской культуры. Город 1960—1970-х годов мы увидим глазами литературоведа Лидии Яковлевны Гинзбург.
Юбилейный проект «Санкт-Петербург. 1703—2003» наш журнал осуществляет совместно с Международным благотворительным фондом имени Д.С. Лихачева.
«…В XIX веке поколения обгоняли поколения с удивительной быстротой… Шестидесятники рассматривали людей 40-х годов как обитателей другого мира». Написав эти строчки, она задумчиво посмотрела в окно, упиравшееся в стену соседнего здания. Она любила свой дом, если этим словом можно было назвать две комнаты в коммунальной квартире на канале Грибоедова. Коммунальный быт ее не угнетал. Соседи попались приличные, а главное – так жили в то время многие питерские старухи. К ней не подходило слово «старая дама». Она была «старухой», на крайний случай «старушкой». И это хоть и заглазное, но известное ей прозвище не казалось обидным. Ведь судьбу человека решает не физическая, а гражданская старость. А для людей, адекватно воспринимающих настоящее и будущее, она может отдаляться до бесконечности.
Так размышляла в первые дни хрущевской «оттепели» питерский литературовед, эссеист, прозаик Лидия Яковлевна Гинзбург. Тогда, в 1954 году, она вдруг почему-то задумалась о том, что может роднить людей разных возрастов. Возможно, это было своеобразное озарение, предвидение того, что в стране, в Ленинграде должна зародиться некая новая человеческая общность.
Вехи ее жизни.
Лидия Яковлевна Гинзбург родилась в Одессе в 1902 году и в город на Неве приехала в возрасте 20 лет. Личность юной одесситки сформировалась под влиянием литературной вольницы 20-х годов. В числе ее знакомых были К. Чуковский и 0. Мандельштам, А. Ахматова и В. Каверин, В. Маяковский и Ю. Тынянов. Лидия Яковлевна сроднилась с холодным и прекрасным Петроградом-Ленинградом и пережила вместе с ним многие испытания. В 1933 году Гинзбург подверглась двухнедельному аресту как социально неблагонадежный элемент. Во время войны она безвыездно оставалась в городе, голодая, как и все его жители. В страшное время «Ленинградского дела» Гинзбург не допускали преподавать в ленинградских вузах. Работа для нее нашлась лишь в Петрозаводске. В конце 1952 года над Лидией Яковлевной нависла реальная угроза оказаться в заключении. Наряду с делом «врачей-отравителей» спецслужбы разрабатывали дело «о еврейском вредительстве в литературоведении». И только смерть Сталина спасла ее от почти неминуемой гибели. Лидия Яковлевна прожила в Ленинграде 68 лет, умерла она в июле 1990 года.Действительно, на рубеже 50—60-х годов века двадцатого вновь появилось поколение «шестидесятников». К нему принадлежали Б. Окуджава и Э. Неизвестный, Е. Евтушенко и А. Солженицын, А. Вознесенский и А. Тарковский, М. Хуциев и Р. Рождественский, и многие другие представители интеллектуальной элиты, близкие друг другу не столько по возрасту, сколько по духу.
А сколько питерцев без ложной скромности говорили про себя: «Я сам такой шестидесятник…». Вот молодые – Иосиф Бродский и Андрей Битов, Анатолий Найман и Евгений Рейн, Александр Кушнер и Глеб Горбовский, Яков Гордин и Александр Городницкий – они свободны и ироничны, они благородно идеалистичны и раскованно демократичны, непримиримы и романтичны. Но это не заслуга физической молодости. Евгений Шварц и Вадим Шефнер, Даниил Гранин и Александр Володин, Николай Акимов и Георгий Товстоногов тогда, в конце 50-х – начале 60-х годов, уже вполне зрелые люди, но молодая романтика и надежды на перемены объединяли их с юным поколением.
Этими же чувствами была проникнута и Лидия Яковлевна. Она просто физически ощущала стремительное развитие событий. На ее глазах менялся и привычный облик строгого и всегда прекрасного города на Неве.
Первым признаком новой, хрущевской, эры в истории града Петрова стала «десталинизация» ленинградской архитектуры. Все началось с обрубания лишнего. В декабре 1954-го Хрущев задал советским зодчим изрядную трепку за «излишества и индивидуализм», столь характерные для «сталинского ампира». В ноябре 1955-го эта волна докатилась и до Ленинграда. Здесь борьбу с «излишествами» развернул хрущевский выдвиженец Ф.Р. Козлов. Начал он с разноса известных ленинградских архитекторов В. Каменского, 0. Гурьева, Ю. Мачерета. Их обвинили в стремлении «идти по пути ложного украшательства и недопустимых излишеств, пренебрегая интересами государства, интересами людей, для которых они строят». Все с ужасом ждали «оргвыводов», поскольку сталинское время еще не было забыто. К счастью, они не последовали. Но вот проект застройки проспекта им. Сталина был существенно откорректирован и упрощен.
К этому событию Лидия Яковлевна отнеслась достаточно равнодушно, но исчезновение после XX съезда КПСС с карты города самого проспекта имени «вождя всех народов» явно пришлось ей по душе. Магистраль была переименована в Московский проспект. В это же время растворились и вертикальные доминанты, свидетельствовавшие о незыблемости сталинизма на берегах Невы. Быстро демонтировали изваяния вождя на Поклонной горе, у Балтийского вокзала и в конце проспекта Обуховской обороны. С памятником же на Средней рогатке и вовсе произошел курьез.
Въезд в город со стороны Москвы был декорирован фигурами двух вождей – Ленина и Сталина. После снятия скульптуры Сталина бронзовый Ленин еще какое-то время показывал на пустой постамент напротив. И, видимо, поэтому в скором времени были ликвидированы и постамент, на котором прежде стоял Сталин, а затем – и явно осиротевший Ленин…
Новый ритм городской жизни тех лет определило открытие в 1955 году Ленинградского метрополитена. И внешний, и внутренний декор первых станций – площадь Восстания, Кировский завод, Автово – и некоторых других были еще по-сталински монументальны и помпезны. «Роскошь» подземного города, феноменальная глубина эскалаторных шахт образца того времени породили новую традицию. Посещавшие город высокопоставленные зарубежные гости считали своим долгом не только наведываться в традиционные места паломничества – Эрмитаж и Русский музей, но и обязательно спускаться в метро. Этот вид транспорта пришелся по душе и рядовым ленинградцам. Появление на городских улицах больших букв «М» создавало ощущение равенства со столицей, где метро было еще до войны. Молодежь стала назначать свидания на станциях метрополитена.