Журнал «Юность» №08/2024
Шрифт:
VI
Народ
Мой прапрадед – купец первой гильдии —никогда не видел свою правнучку Лилию,но она получила от него больше,чем изумрудную брошку,спрятанную за подкладкой.Он передал ей хватку.Мой прадед умер в концлагере Соловецком,не оставил вовсе никакого наследства,но вся семья после его кончинынаходила причиныникому ничего не рассказывать.Говорили только, что поняли с одного раза.Мой дед прошел две войны, был ранен трижды.За двором у него росли три крученых вишни.Его первая женщина загуляла с немцами.Вторая была примерной. Со второй они не были венчаны,но прожили полвека, а может, и больше, со счета сбились,в бедности, которой тогда гордились.Мой отец был физиком с идеальным почерком.Я была его младшей любимой дочерью.Неудавшейся пианисткой – кисти-циркули.Мы с ним вместе читали романы Пикуля.И как будто бы даже были счастливы в девяностые,а потом я стала взрослой.Мой
VII
Родинки
Думаешь, это я брежу, сошла с ума от горя,нет, то море Белое выступает порами,потом точек на бумагу каплет, кляксами рифм,в которых и дiм, и дым, и Крым, и прадедушка Митрофан.Обещал мне прийти под утро,красивым, отмытым, реабилитированным.В куртке с надписью Don Аbibass.Сижу на втором этаже с сердцем заминированным.Пришел! Пришел, но чумаз,а все равно красивый, как Боженька,ясный, как свет соловецкого маяка.Принес в дар ложку, обычную ложку,три картофелины, два буряка,половину моркови, лаврушку да лист капустный.Вскипятил воду, чего-то там наварганил, разлил по тарелкам.Зачерпнула, а в ложке пусто.Зачерпнула, и снова пусто…Длинная стрелказастряла на без четверть смерть.«Сколько той жизни, – хохотнул в кулак, —но самое главное в ней с рoдными набыться и посмотреть,хоть одним глазком посмотреть,как родинки моей драгоценной жонкистанут носить потомки». * * *
Вот тебе, Анфельция, лагерная моя ложка.Запомни, Анфельция, русский народ – матрешка.Из большой достаешь среднюю, из средней еще усредней.Десятки, сотни, тыщи, муллионы людей.Сижу внутри глубоко-глубоченько-глыбоко.Маленькая такая матрешечка для брелока.А вынь меня, и большая станет пуста-пустехонька.Будет тебе охать.Будет тебе причитать, Анфельция, об ушедшем.Поздравляю тебя, Анфельция, со всем прошедшим.На часах меж тем без десяти кончина.Береги мужчину, Анфельция, береги своего мужчину.Вы, бабы, структуры воловьей,мед уст со звериной кровью,а мы – шеи широкие да ноги глиняные,с мамкой-землею связаны пуповиной,потому и живем короткомежду молотом и Молотовым [5] ,между молотом и молохом.5
«Я оправдываю репрессии, хоть там и были крупные ошибки…» – В. М. Молотов.
VIII
Счастье
– А было ль счастье?– Было, Анфельция, было,твоя прабабушка сильно меня любила,да так любила, что каждому говорила.А я ее как любил, до последнего вдоха-выдоха.До самой двери в бессмертье – из ада выхода.Я и сейчас люблю. И ее, и все наше потомство.Когда средь осенних туч, сквозь дощ, луч солнцачертит в твоем блокноте еще одну линию,то это мы на тебя смотрим с небес с Фотинией,и радуемся, и кланяемся, и передаем приветы.С некоторой задержкой, но к нам приходит и «Литгазета»,и все те книги, над которыми с блохоловкой ночамиты сидишь в своем городе – граде новой русской печали. * * *
Человек человеку – приговор и расстрел.Человек человеку – очередной обстрел.Нас везли во тьме в еще большую тьму на теплоходе Глеб Бокийучить актуальные исторические уроки.Теперь другие уроки, не менее исторические.Мамка моя покойная была из-под Геническа.Папку из-под Киева занесло за каким-то…Родословное древо у нас, что макет лабиринта.Это еще без предков моей Фотинии драгоценной.Знаешь, я мечтал, что выживу и куплю ей платье концертное.Синее в пол с белым воротничком, кружевной нижней юбкой.В мясорубке несправедливости я мечтал, что моя голубкавыйдет на сцену снова, все еще тонкая, но уже беременная нашим третьим,и споет стихи про любовь.Любовь, навечно повенчанную с лихолетьем. IX
Сердце
под нагрузкоюпод разгрузкоюбьется сердцебьется русскоесердце атомноесердце точноестук да стуксердце-молоточекдзынь да дзыньсердце-колокольчикбьется сердцеи добиваетсяроза краснаяв мире серомты прислушайся к сердцу русскомупод нагрузкою под разгрузкоюот рождения до бессмертиямилосердия милосердиястон предсердий X
Чрево
И
не знаю, рассказывать ли, а может, смолчать,наблюденье мое не из самых точных.Сорок недель носит ребеночка в чреве мать,растит ему сердце, легкие, головушку, позвоночник.Из себя растит, расстается с плотью и частью души,а он, скрюченный, в чреве ее – свет нездешний.Ты, Анфельция, то, что говорю тебе, наверное, запиши.А может, и не записывай, так безгрешней.Носит маменька крошку хлеба внутри, но еще не хлеб.Носит за тонкой стеночкой дитятко ненаглядное.Ждет, чтобы сыне ее подрос и окреп,молится перед неугасимой лампадою.Богородице молится: пусть выживет, доживет,приведет невесту, родит семерых и больше.Ходит мамка туда-сюда, гладит рукой живот,и чем ближе к родам, тем стеночка между мирами тоньше.Он, конечно, вырастет, поживет свое, а в конце пути,когда ходики на стене остановятся без пяти…Где ты видел ходики на стене в карцере под Маяком?Я не видел, но мне казалось. Так ли, тик ли… Чудовищным молоткомпо затылку баба щербатая, самая некрасивая баба в мире,трахнет прямого аки горбатого на краю могилы.Общей могилы, что потом и не разберешь, где чейсыне рожениц страны несчастной моей.И лежат спящие вечным сном, снова младенчикив чреве земли-матушки мальчики наши, кузнечики.Руки за спинами связаны, в головах ветер.Будет ли кто в ответе за них? Никто не будет за нас в ответе. XI
Иов
Это будет повторяться снова, снова и снова —история многострадального Иова.Слово в слово.Вон он жил —светлоголовый Иов —не жалел слов,славил Господапочитал,считал овец, складывал, вычитал.А потом весь его капиталподелил на нульдиавольский поцелуй.Прямо в лоб целовал диавол каждого из детей:троих дочерей, семерых сыновей.Никого не осталось, чтобы отца обнять,только их матьвыла, рвала волосы:«Отрекись, Иов,как дурак сидишь,струпья скребешь черепком глиняным.Страданье безвинное —то значит, что нет Бога, нет Его промысла.Ох, Иов, Иов, ничего не осталось от тебя, кроме голоса,вот и скажи, прокляни».Со. Лов. Ки. * * *
Ни в одной книге об этом не сказано,никому не пришло на ум.То сам диавол, завладевший человским разумом,забирался на высокий валуни глядел на море,губитель да рукоблуд,говорил «я велик», а был все равно маленьким,что кожный струпна теле Иова,на теле страны моей буйноголовой.А как звали? Ногтев, Эйхманс или Бухбанд [6] .Не так и важно.Вот скажи мне, откуда в человеке талант?От Господа, – скажешь.Мол, целовал Отецперед выходом,и родился младенец.Вдохнул, выдохнул,заорал, присосался к груди,не изувер совсем, новенький человечек.А потом диавола в себе разбудили как давай калечить, губить, катовать.К несчастiю рукою железною загонять.Не плачь, Анфельция, их никого уж нету,лежат костьми изнутри планеты,А диавол? Диавол вечен.Присматривается к человечине.Присматривается к человекув любом веке.6
В разные годы начальники Соловецкого лагеря особого назначения.
* * *
Святцы. Библия. Стиры [7] .Как думаешь, Фотиния меня простила?По-бабьи ответь, вот ты бы простила покойного?А конвойного?А стукача? А палача?Простила. Простила. Тебя бы простила.А этих бы ненавидела люто до самой смерти.Со всей огромной бабьей воловьей силой.Один из новозамученных все сожалел, что чертине каются и от этого больно ему, почти умерщвленному.Ему от этого было больно, а черти все рыготали, хвостами били.Палачи, стукачи, надзиратели и конвойные —нераскаянные. Штабелями легли в могилу.Полетели головы буйные – лысые курчавые рыжие.Полетели головы. Полетели.А ты, дед, выжил. Погиб, но выжил,и в девяносто умер в своей постелив кругу семьи, под лепет правнука новорожденного,подержал напоследок его пяточки курносейные.И небо синее бездонное бескордонноеоткрылось – звездами соловецкими все усеяно.7
Самодельные игральные карты (тюремный жаргон).
XII
Рай
Самые жаркие да кровавыебитвы всегда за рай.Избави нас, Господи, от лукавого.Избави нас, детей твоих грешных.Рождаемся бессловесными,растем картавыми,держимся что есть силы за краймамкиной юбки. За ней начинается тьма кромешная.И ничто не зорко: ни глаз, ни кончики пальцев, ни сердце.Все тьма, все бельма, все беспросветно.Кроме островов этих – Соловецько [8] .Где и рай, и ад – всё одни, возведенные человеком стены.На разрыв помни об этом, до последней капли кровушки русской,и тогда есть шанс, что и сегодняшний ад станет раем звенящим.Береги это чувство, слышишь, убереги это чувство,меня помяни. Всех нас помяни. И живи. Живи, моя хорошая, настоящим.8
Соловецкие острова (поморский говор).
Поделиться с друзьями: