В стихах разрежешь человека,а там такая красота,а там такая файлотека,прозрения и слепота.Глядишь без зависти и злости —ты сам такой и тем живешь:идешь работать или в гости,по Млечному Пути плывешь,находишь всякие приметы,смеешься над самим собой.Стихи разрежут стиховеды,а человек внутри живой.
* * *
Отпустил стихи в большой мир.Не звонят и не пишут. Хорошо им там?Не холодно в глазах читателей?
* * *
Нырнуть в новый день,А вынырнуть в старомДо того, как
* * *
Вот мы и проснулись на белоснежных страницах января,став
его повествованием, в котором надежда смешана с тревогой,словно китайский виски с казахстанской кока-колой.Новогодние фейерверки внимательно всматривались в наши окна.Что они видели в них? Сугробы оливье и алкогольные нарративы?Или людей, объединившихся с самыми близкими, чтобысказать друг другу о самом главном? Людей, объединившихсяза одним столом, чтобы признаться в любви друг к другу;чтобы напомнить о незаменимости друг друга;людей, переживающих за сильных мужчин и женщин,находящихся на линии соприкосновения или в тылу;людей, чьи сердца наполнены солидарностью с Белгородом;людей огромной страны: от Балтийской косы до острова Ратманова.Вот мы и проснулись новым утром, а улицы снежные и морозныесмотрят на нас равнодушно, словно верлибр на рифмы.Что нас ждет впереди? Новая искренность, которая вовсене новая? Новые песни, но с такими знакомыми словами?Я не знаю. Никто не знает. История дышит нашими легкими,смотрит глазами детей, а написана будет внуками.Но мы можем попытаться прочитать неразборчивый почеркнастоящего, похожий на рецепт врача, в котором каждомупрописана любовь.
* * *
Зимнее небо,словно метафораранних сумерек.Взгляд лирического субъекта.Красноречивоемолчание эпитетов.Обманутое ожидание рифмы.Автомобильное ворчаниегорода.Улицанедоумеваетотувеличенияколичества белого цвета,словно читатель,впервые увидевшийверлибр.Образы женщин и мужчинна остановкахобщественного транспорта.Знаки препинания прохожих.Дольник нового дняпрячет лицо от ветра,чьи разговоры наполненыснегом.Время говоритьо самом важном.Время находить поэзиюв самом обыденном.
СОН В НОЧЬ С 21 НА 22 ДЕКАБРЯ
Мне снился ядерный апокалипсисВ ночь после дня зимнего солнцестоянияХотя во сне было лето и теплоМы с родителями стояли на ж/д платформеИ увидели большой гриб от взрыва со стороны ПетербургаЯ видел как вдалеке разрушаются зданияЯ видел как птицы не могут летать и падаютЯ видел как поднимается пыльЯ видел как взрывная волна приближается словно в фильмеОна заставила нас упастьХотя была уже ослабленной расстояниемМы находились далеко от эпицентраЭто не ядерный взрыв сказала мамаА простоя мощная бомба.Мы облегченно вздохнули и на лицах появились улыбки.
* * *
Когда я прогуливался в парке,мне улыбнулся ребенок,которого несла на руках девушка.Я тоже улыбнулся в ответ.Если в мире осталась возможностьотвечать улыбкой на детскую улыбку,значит, не все потеряно.
* * *
Извлекаю из глаз потертые джинсы неба;фрагменты прохожих; грязные носкисугробов и ледяные булыжники улиц;пустые бутылки из-под новостей;белое худи Русской равнины;сырость оттепели; искусственный светпохолодания; ветер дней; сюжетыпрочитанных книг; слова стихотворений,испачканные снегом, и наступает весна.
НОВИ-САД
Я ходил по бывшему югославскому городу,чьи здания были разрушены во время бомбардировокавиацией НАТО; я смотрел на восстановленный Варадинский мост,соединяющий берега Дуная; ходил по Набережной жертв рейда;общался с местными жителями, изрядно поседевшими и морщинистыми,чьи языки еще помнили русский из школьных уроков;мне было неловко, потому что внутри прорастало ощущениестыда за нашу нерешительность, нашу слабость,перемешанную с черствыми хлебными корками девяностых.Я чувствовал личную ответственность, хотя в 1999 годубыл еще ребенком и вряд ли понимал что-то про«Разворот над Атлантикой» и Приштинский бросок,в чьих тенях невозможно спрятаться от Солнца.Каждое утро я спускался из гостиничного номера на завтракв футболке с изображением Путина и российского триколора,собирая коллекцию удивленных взглядов западных поэтов(нас было около 30), а после выходил на улицу,расположенную рядом с площадью Свободы, где шумелславянскими голосами небольшой рынок для туристов,а над всем возвышалась католическая церковь имени Марии.Прохожие с интересом рассматривали
меня и мою футболку, улыбались,махали руками, напоминая детей на экскурсионномавтобусе. Думаю, что мне хотелось таким образом сказать им:я – русский поэт, беру ответственность за все наши промахи и неудачи,за все наши слабости и ошибки; мы тут, мы с вами, мы вместе.Я общался с болгарской поэтессой Елкой Няголовойи македонским поэтом Ристо Василевским (за что благодарю их,пользуясь случаем). Еще был польский поэт (его имя я не запомнил),говоривший на русском, но об этом он сказал случайно в последнийдень поездки, поскольку, по его словам, нам не о чем разговаривать.Я фотографировался с американским поэтом Ленсом Хенсономи венгерским поэтом Габором Г. Гьюкичем в знак победыкультуры над политикой.В один из вечеров мы все выступали на европейском литературном фестивале,где звучал оригинальный текст, а затем перевод. Я не помню,какие выбрал стихотворения, но после прочтения ко мне подбежалдвухметровый серб, пожал руку и крепко обнял. Следом тоже подходиликакие-то люди, жали руку и улыбались, а меня переполнялоощущение родства с ними.Теперь я пишу это стихотворение и вспоминаю, какходил по сербскому городу, где впервые заявил о себедвадцать первый век, а человечество посмотрелов его красные заспанные глаза; по сербскому городу, где эпоха разворачивалась тяжело, как бомбовоз.
МЕЛЬТЕШЕНИЯ
В Telegram публикуешь стишок,сочиняешь короткий кружок,находясь то в реальности снов,то в иллюзиях из облаков,в мельтешениях этих: да/нет.Хочешь сильным быть, словно Донецк,но ты слабый, как будто Москвазарифмована снова с «Москва»(эта рифма не знает о том,есть ли жизнь за Садовым кольцом).На словах ты Пелевин В(э). О.,а на деле ты сам из чегосостоишь? Из молекул каких?Из каких заблуждений людских?Хочешь быть на кого-то похож,но судьба – одиночный поход(ты не купишь бессмертье за кэш,это понял еще Гильгамеш).Мелочь дней просто так раздавай,словно это бесплатный вайфай,получай за морщины рубли,на фрагменты себя разруби —будет трудно обратно собрать,как обломки «Луны-25».В «Википедии» скажут: был/жилон, бесценных метафор транжир,не жалея слова-позвонкидо последней строки.
* * *
На улице (за минуту до вьюги;За полгода до отпуска) Утро задумалось.
* * *
Из блога удалилсяЕще один подписчик, Любивший меня.
* * *
Жил-был круг.Учитель вошел в классИ вытер доску.
* * *
Небольшой городок,Где среди знаменитостей Продавщицы магазинов.
* * *
Моностиховность
* * *
личные аккаунты в социальных сетяхпревращаются в кладбища незаметнопользователь заходил десять лет назадприжизненный аватар рассматривать жуткоставший архивомпрограммным кодомпамятником самому себеон смотрит в тебя воспоминанием и улыбаетсялетопись мыслей на стене профилянебольшие постыфрагменты биографии пойманные в моментечерез фото из прошлогоможно взглянуть глазами умершегона пространствокоторое он видел в объектив камерыс каждым годом их становится большесколько бы я ни старался обновлять список френдов
Денис Кобленц
Родился в Санкт-Петербурге в 2008 году. Окончил 9-й класс школы «Открытый Ковчег». Пишет стихи и юмористические рассказы.
* * *
На вопрос о любимых поэтах – предшественниках, собеседниках, творческих ориентирах – Денис Кобленц отвечает: И. Бродский, Н. Гумилев, И. Северянин, Ф. Г. Лорка. Родившийся в тучном 2008 году, он еще только пробует на ощупь мировую поэтическую культуру – как глубокую воду, в которую готовится шагнуть. Глубина и температура этой воды ему по душе, как и отзвуки голосов, далеко отдающиеся в пространстве («Тишина и всплеск. / Так было, кажется, у Басё»): вслушиваясь в эти отзвуки, можно различить интонации, которые ты захочешь продолжить или к которым присоединишься.
За то (недолгое) время, что Денис занимается литературой, пространство классической поэзии стало для него узнаваемым и родным. В этом и заключается его фишка. С одной стороны, он свой в современном мире высоких технологий, непринужденно подбрасывающем ему ассоциации и метафоры, с другой – и в пространстве футуристического города, населенного тенями Серебряного века, он тоже свой. Оттого так свободно сосуществуют в его лирике занятый телефон и герои Дефо, мигающий светофор на ночном перекрестке и ледяная глубина мировой поэзии: в отличие от многих своих ровесников, предпочитающих жить моментом и признающих только культурное здесь и сейчас, Денис явно ощущает себя частью диахронического мира культуры, перед которым он отвечает за собственное поэтическое слово.