Журналист: Назад в СССР
Шрифт:
Глава 31
Под гипнозом славы
Пробуждение мое поутру было сродни воскрешению, если бы я только хоть на секунду представлял, что при этом способен чувствовать человек. Но хотя я и из многолетней комы еще ни разу не выходил, по-моему, мои теперешние ощущения были сродни чему-то подобному. Камень по-прежнему лежал на кровати, перед самым моим носом, как орден на подушечке перед траурным артиллерийским лафетом на похоронах очередного генсека КПСС.
Впервые я ощущал себя где-то внутри самого себя. А, точнее — в своем только что минувшем сне. Увиденное мною в этом сновидении настолько потрясло меня поутру, показалось настолько жизненно важным
Мой взгляд как затравленный заметался по комнате в поисках ручки и листа бумаги, но какая-то часть моего сознания сейчас говорила: бесполезно, приятель, всё равно не успеешь, всё исчезнет.
Так оно и вышло. Уже несколько минут спустя я, осоловелый и обалдевший, прислушивался к звону в своей голове. Пустому колокольному звону, если точнее. Но в этой звенящей и гудящей пустоте тревожным зуммером пробивался настойчивый SOS: нужно что-то делать! Нужно что-то срочно предпринять…
Спустя четверть часа решение было найдено. Я вооружился визиткой Одинцова и принялся названивать полковнику, ни в коей мере, впрочем, не рассчитывая на успех. Так оно и вышло: несмотря на уже вполне рабочие полдевятого утра, на все мои настойчивые запросы телефон неизменно отвечал длинными гудками. Впрочем, пару раз для разнообразия он сменил отказ коротких гудков на милость и надежду длинных, но гудки в трубке не прекращались, и скоро я в сердцах бросил трубку на рычаг, после чего задумался. Впрочем, решение уже было принято.
Телефонный звонок раздался минут через шесть. Владимир Иванович позвонил сам, видимо, ему было так удобнее, тем более сейчас, во времена отсутствия индивидуальной мобильной связи.
Надо отдать должное: за всё время моего сбивчивого рассказа он ни разу меня не перебил. Когда же поток моего красноречия наконец иссяк, Одинцов задал несколько уточняющих вопросов, начав с самого прозаичного: а ты, часом, не пьян, приятель? Однако мне удалось его убедить, и, похоже, не только в ясности моего рассудка. Потому что он с полминуты подумал, после чего снова спросил:
— И чего ты хочешь? То есть, извини, что ты предлагаешь?
Я объяснил. Кратко и емко, парой лаконичных фраз.
На сей раз пауза затянулась. Я терпеливо ждал, прислушиваясь к мерным и тяжелым ударам собственного сердца. Наконец полковник ответил:
— Ты когда сможешь подъехать? Прямо ко мне, адрес я продиктую.
— Мне кажется, лучше поскорее, пока это еще может оставаться у меня в голове. Хоть сейчас могу приехать.
— Хорошо, запоминай адрес, внизу у пульта охраны будет пропуск на твое имя. Перед вторым постом позвонишь мне по внутреннему аппарату, дежурный офицер скажет номер. Я или сам спущусь, или тебя пропустят. И потом поедем вместе.
Спустя полчаса я уже сидел в его черной «волжанке» ГАЗ-24, направлявшейся к моему немалому удивлению в сторону моего дома. Оказалось, что от нашего района до маленького старинного особняка, куда мы держали путь, было всего минут десять ходу пешком. Зато по дороге полковник меня быстро и деловито проинструктировал, как себя вести, что делать, и самое главное — чего не делать перед началом сеанса ни в коем случае.
— Впрочем, врач все тебе подробно объяснит.
Миновали еще четверть часа, а я уже сидел в мягком кресле отдельной палаты, уютно задрапированной плотными занавесями. В стол врача был вмонтирован модульный пульт, добрую треть которого занимал вертикальный катушечный магнитофон с огромной заряженной бобиной.
Врач с явной военной выправкой, которую
не мог скрыть даже белый медицинский халат, ровным, размеренным голосом объяснил, что сейчас введет меня в гипнотическое состояние, после чего будет задавать вопросы. На мое предупреждение, что я с детства устойчив к гипнозу, медик согласно кивнул, похоже, не придав моим словам никакого значения. Тогда я извинился, что почти ничего не помню из того, что мне приснилось этой ночью.— Ничего, это не страшно — успокоил меня врач. — Сейчас я досчитаю до семи и буду задавать вам вопросы.
— Я что, усну?
— Нет, конечно, — впервые улыбнулся врач. — Люди очень часто пребывают в плену стереотипов. Просто я помогу вам вспомнить то, что вы еще не забыли, те моменты, которые все еще пребывают на периферии вашего сознания. Мы попробуем поднять их на поверхность. Все, что вы расскажете, мы запишем на магнитную ленту, а потом, после чистки и расшифровки, сможете всё прослушать. Готовы?
И он мягким движением утопил на магнитофонной панели кнопку «Пуск».
Видимо, в какой-то момент я все-таки уснул, потому что, открыв глаза, не увидел ни врача, ни магнитной ленты на пустом магнитофоне. А рядом стоял Одинцов и тихонечко похлопывал меня по плечу.
— Извини, что не даю поспать как следует, но, возможно, тебя это заинтересует.
Он внимательно посмотрел на меня.
— Смотрю, ты становишься в нашем ведомстве популярным. Тут о тебе час назад спрашивал твой знакомец, Максим Юрьевич.
— Что хотел? — солидным тоном проговорил я, испытывая сильнейшее желание потянуться и размять косточки.
— Приглашал тебя на свидание. Наверное, для будущей статьи. Они там с Сотниковым собираются в гости к писателю Воронову.
— Его отпустили?
— Он временно задержан, до выяснения некоторых обстоятельств его жизни в последние годы.
— Спасибо, Владимир Иванович, обязательно к ним присоединюсь. Для молодого журналиста такие люди как Воронов — просто находка.
— Хорошо, я скажу водителю, он тебя подбросит. Адрес он знает.
Я успел как раз за четверть часа до начала очередного допроса Воронова, которые Сотников почему-то называл «душеспасительными беседами». Я отозвал шефа в сторонку и быстро, но обстоятельно выложил ему все свои соображения последних дней по поводу этого человека и стремительного взлета его профессиональной карьеры автора детективов-бестселлеров.
Тот выслушал как всегда внимательно, не перебивая. Затем, пару секунд подумав, Владимир Аркадьевич спросил:
— Сможешь всё это сказать ему? При Воротынове? Нам будут интересны реакции обоих.
— Конечно, — кивнул я.
— Договорились. Я дам тебе слово, просто нужно будет дождаться удобного момента.
Этот момент наступил спустя час монотонного повествования писателя о его пребывании в иной и, похоже, ставшей ему уже привычной, реальности новой России эпохи нулевых.
Сотников взглядом попросил у Воротынова вмешаться в ход допроса, кивнул мне, и я вкратце изложил свою версию внезапного взлета писательской карьеры нашего подопечного. Кратко и емко, как мы и договорились с шефом.
Максим Юрьевич был как всегда спокоен и бесстрастен, а вот Сотников весь сиял, как начищенный самовар.
— Да уж… как говорится, век живи — век учись, — заключил он, подытоживая мою краткую речь. — И всё-таки, как ты догадался насчёт товарища Воронова? — спросил Сотников, слегка прищурившись, будто хотел повнимательнее разглядеть в моей голове ход моих мыслей. На самом деле он конечно же хотел, чтобы эти доводы услышал от меня особист Воротынов.