Зима, которая не ты
Шрифт:
Старушка, сидевшая до того абсолютно спокойно, пододвинула свою сумку в сторону нищего и сказала:
– Здесь лежат мои деньги. Возьмите, сколько нужно, и ступайте с богом.
Нищий протянул к сумке жадную руку и вытащил оттуда целую пачку обесценившихся купюр. Было ясно – он хотел забрать их все.
– Да что ж это вы делаете?! – воскликнула Елена. – Вы же забираете у нее все деньги. Вы что, не видите, что она слепая? Как вам не стыдно!
Нищий дико взглянул на Елену и, бросив деньги, резко протянул к ней руку с растопыренными
– Ну, тварь, – услышала она. – Тварь, я тебе еще покажу. Устрою тебе аминь, сучка.
«Вызовите милицию, – сказал женский голос. – Немедленно вызовите патруль».
Хлопнула дверь, и Елена, часто дыша, открыла глаза. Никакого нищего поблизости не было.
Он очень ее напугал. Ошарашенная, она даже не могла понять, приснилось ей это или нет. Елена снова попыталась задремать. Давала о себе знать усталость.
Но тут ее разбудила непонятная возня.
Несколько человек тащили через вагон пустой гроб.
Пассажиры притихли, наблюдая за этим.
– Хоронят кого-то, – сказала слепая старушка. Елена почему-то побледнела и спросила:
– Но зачем это? Зачем?
2.
– Все нормальненько будет.
Александр Сергеевич называл свою комнату «маленьким звездолетом».
Поэтому, увидев у себя на пороге Елену, сказал:
– Добро пожаловать на борт.
На скорую руку прибравшись в комнате, он снял с гвоздя кипятильник и запихал его в чайник.
– Что-то ты сегодня мрачная.
Последние несколько месяцев Елена часто слышала такие слова.
Она с трудом подавила в себе раздражение.
«Говорят, лишь бы что-то сказать, – подумала она. – На самом-то деле всем наплевать».
– Да все у меня в порядке, Саша. Может быть, легкая депрессия.
Александр Сергеевич с сомнением посмотрел на Елену. Потом встал и распахнул форточку.
– Вот, посмотри, весна, какой классный день сегодня.
– Да… Но ты ведь знаешь, что я больше люблю осень
– Нет, ты правда какая-то странная. Ну, ничего, все нормальненько будет, точно тебе говорю.
Когда Александр Сергеевич говорил слово «нормальненько», Елене хотелось плакать. Даже с ним ей было одиноко.
«Такое ощущение, – думала она той весной, – что меня преследует злая сила. Счастливые возможности ускользают от меня. Что это? Депрессия? Даже думать мучительно. Чем
я хуже остальных? В чем я провинилась? Только в том, что
недостаточно живая? Не радуюсь птичкам? Травке зеленой? Бабочкам, в конце концов? Люди гуляют по улице. Говорят о погоде. Им хорошо сейчас. Ну, а дальше-то что? Что дальше?»
Саша налил чаю в два граненых стакана.
– Нормальненько все будет.
Елена, очень бледная, с расширенными зрачками, сидела в кресле. Она слушала крики играющих детей, доносящиеся с улицы.
– Нормальненько все будет. Нормальненько.
Саша встал и прошелся по комнате. Выглянул в окно. На солнце наползла туча. Елене показалось, что у нее
потемнело в глазах.– Еще чаю? Да ты не волнуйся, все будет, все будет, – бормотал Александр Сергеевич. – В смысле – нормальненько. Это просто депрессия, понимаешь?
С Александром Сергеевичем всегда как-то легко, подумала Елена. И не думалось о другом с Александром Сергеевичем. Спокойно было с ним. Нормальненько.
3.
Прошло полгода, и вот однажды она припомнила этот разговор удивительно отчетливо. Сегодня был другой день. Сегодня всегда с нами. Завтра – белиберда. Девушка шла быстро, как будто убегая от предчувствий.
Дорога с электрички шла через парк. Ранним вечером Елена возвращалась из города. Шуршали под ногами листья.
Она и вправду больше всего любила осень. Испытывала блаженство. Слегка леденящую тоску, но и та была приятной.
В мутной грусти можно было с упоением раствориться. Или погрузиться в детские воспоминания. Когда-то была зеленая дача. Беготня детей в крыжовнике и огромный мухомор, найденный папой у Синего Камня. Тогда папа был еще совсем молодой, но уже с небольшой лысиной. Было детство, и все проблемы оставались впереди.
Наступившее сегодня представлялось совсем не таким. От
облетающих деревьев – она всегда их любила – веяло унылой кладбищенской жутью.
«А вдруг здесь какой-нибудь маньяк? Насильник?» Елене было страшно. Такие теперь времена. Кого-то постоянно хоронят в пустом гробу.
Она ускорила шаги.
Дома, вопреки дневным ожиданиям, никого не оказалось.
Заботливо оставленный ключ лежал на прежнем месте.
Елена разделась и залезла под душ. Как сомнамбула, она стояла под ржавой струйкой, в угасающем свете электричества.
С кухни доносилось бульканье радиоприемника. Передавали последние известия. Кому-то, возможно, и было до них дело. Только не Елене. Не слыша ничего, она лишь бормотала: «Мама… Мамочка».
Телефонный звонок вывел ее из транса. Елена завернулась в полотенце и вышла в коридор.
– Алло? – тихо произнесла она, сняв трубку («Саша!»). – Как хорошо, что ты позвонил… Да? Нет, все в полном порядке. Как обычно. Нет, не приехал.
– Елена, – сказал Александр Сергеевич в трубке. – У тебя странный голос.
– Наверное, простыла. Попала в городе под дождь. Зайдешь сегодня?
– Не умирай без меня. Я, впрочем, задержусь. У меня сейчас дело. Но постараюсь к тебе заглянуть.
– Обязательно! – сказала Елена в трубку.
– Пока?
– Пока.
Предчувствие. Неожиданно изменившееся лицо твоего друга… Чей-то пролетевший мимо недобрый голос… Сожженные в печке волосы… Злые глаза случайного прохожего предвещают беду. Обнаруживается ее неявный знак. За ним – внезапное, иногда едва заметное, а иногда и погибельное прикосновение зла.
Не будет звонить телефон. Выключится сам собой телевизор. И радиоэфир будет хранить радиомолчание, заполненный вещим «никогда».