Зимние наваждения

Неизвестно, сколько часов или дней минуло. Тело заледенело и затекло, под боком твёрдый камень — голкья. Одно слово для мира и плоти мира, где подбитый геомант нашёл временное пристанище, и откуда ему надо бы поскорее уносить ноги. Он до боли зажмурил глаза, отбрасывая наведённые ощущения и образы чужих жизней, вглядываясь в сияющую паутинку под закрытыми веками. А узор-то как гармоничен, кто бы подумал! Менять, переплетать его — только портить. Да слабины-то не сыщешь, чтобы менять. Хороша вышла «золотая клетка» для редкой зверушки, для плетельщика судьбы, для живой вундервафли — нава-геоманта. Латира не врал — не знал, щуры не ведали, сама такая выросла, сплелась, всё одно к одному, письмо Иули — последней каплей, замковым камнем, завершающим штрихом. Лучшим поводом, чтобы навсегда закрыть за собою дверь, замуровать и забыть: своё прежнее лицо в зеркале, навов и Навь, Тайный Город, Землю…

Да здравствует чёрный оборотень Нимрин?

Нет, нав Ромига всё-таки видит лазейку для себя! Догадывается, как изгладить из действительности след проклятого письма, увести его в небыль и выкинуть из головы. Тогда будет не страшно идти домой. Останется прежняя задача — найти дорогу. Но возвращаться не страшно, и никакой долг не воспрепятствует.

Из холода бросило в жар и обратно. Живая вундервафля, чудо-оружие — это не про Голкья, это про геоманта в Тайном Городе. Ромиге ли не знать, как Тёмный Двор прикармливает полезные диковины любых генстатусов, а кого не удаётся прибрать к рукам, тех безжалостно уничтожает? То же и все Великие Дома. Нава-геоманта комиссар Сантьяга побережёт, придержит в рукаве подольше других козырей, но рано или поздно разменяет… Ну и что в этом нового для гарки, воина Тёмного Двора, чья жизнь ценится дорого, но не дороже блага Нави?

Ромига встряхнулся и сел под стеной, обхватив колени. Откуда дурацкая нутряная убеждённость, будто геомант служит чему-то большему, нежели один Великий Дом? Будто размениваться на меньшее для плетельщика судьбы — беззаконие? Что за ерунду насочиняли голки про особый долг перед миром, перед мирами? Хотя, так-то вычитанное Ромигой в библиотеке Цитадели не противоречит ничему из памяти Теней. Дар один и тот же, работает примерно одинаково. И работает тем заметнее для обладателя дара и окружающих, чем хуже дела у мира как целого.

На Голкья у Ромиги получилось особенно наглядно. Наритьяры долго нарушали устоявшееся социальное равновесие, беззаконно возвышая свой клан в ущерб соседям. Этот кризис голки могли бы разрешить, опыт борьбы с выскочками у мудрых имеется. Но Наритьяра Старший отчаянно интриговал, а Наритьяра Средний начал ломать уже не социум охотников — природно-магические циклы, стабилизирующие, помимо прочего, планетарную орбиту. Мудрые, ослабленные смутой, рисковали не справиться. Да ещё Онге с Пращуром не лежалось спокойно на алтарях… Ромигу занесло в гущу событий, он реагировал по ситуации, вслепую, наугад. Лишь оглядываясь назад, он видит: траектория движения вышла на удивление красивая. И чтобы аккуратно закруглиться, ему осталось выполнить обещание, которое он дал Альдире. Тени, раз уж снова явились и налипли, помогут ему в этом. Так он поскорее развяжется с Голкья и займётся проклятым наследством Иули.

«Голос Щуров, мы не договорили…»

— Да, Нимрин. Рад видеть тебя во здравии.

— Латира, я кое-что прикинул. У меня есть предложение для тех, кто говорит через тебя. Кто из Одиннадцати до сих пор хранит сны Голкья?

— Все Одиннадцать среди нас.

— Кто из Одиннадцати имеет, что сказать нынешнему Совету мудрых? Кто ещё из вас желает возвратить живым забытое и утраченное во время бедствий и смут?

— Многие желали бы. Но хранители снов разучились говорить с живыми. Они чувствуют иначе, думают иначе, плохо помнят себя прежних.

— А если я верну им, каждому, память его Тени? Если на время предоставлю им свой голос? Они будут говорить?

— Нимрин, ты, правда, готов стать проводником? Ты выдержишь?

— Надеюсь, да. Так правильнее… Ярче и быстрее, чем пересказывать мудрым сказки Теней. Я стану проводником. Только ты, Латира, проследи, чтобы никто из вас не забрал у меня больше, чем я отдаю. Ты сможешь за этим проследить?

— С помощью Альдиры мы справимся. Подумаем вместе, как облегчить твою ношу.

— Хорошо. Давайте, отработаем всё, прежде чем являться Совету…

***

Нимрин где-то запропал, и мысли о нём всё тревожнее.

Каково же было Вильярино удивление, когда на десятое утро, проснувшись в логове, она обнаружила его у себя под боком, мирно спящего! Первое, что отметила знахаркина дочь: он выздоровел. На вид не изменился, только исхудал, сильнее обычного. Та же тощая, беззащитно голая шея, узкие брови, острые черты… Обмирая от щемящей нежности и печали, Вильяра легонько, едва ощутимо коснулась его губ своими. Он ответил на поцелуй с холодноватой, ленивой зимней лаской, сквозь сон. И тут же текучим движением уклонился от возможных объятий, сел на лежанке, моргая и протирая глаза.

— Здравствуй, Вильяра. Я рад, что твои привычки совсем-совсем не меняются.

— А я была бы рада, если б ты изменил свой облик. Хотя ты мне мил и таким.

Зря она это сказала. Нимрин и поначалу-то не выглядел счастливым-довольным, а после её слов напрягся и закрылся.

— Нимрин, ты хочешь есть?

— Спрашиваешь!

У мудрой с вечера томился в очаге горшок с тушёным мясом и сытью. Рассчитывала хорошенько подкрепиться перед очередным днём, полным забот, но досталось ей совсем чуть-чуть, в основном — сыти. Нимрин только не урчал над едой, как голодный зверь, и она велела ему есть, сколько требует брюхо. Он жрал молча, угрюмо, потом резко отставил горшок.

— Мне б ещё пару раз по столько, но не оставлю же я тебя совсем без завтрака?

— Спасибо, Ромига.

Услышав своё настоящее имя, он вздрогнул, поморщился. Еле заметно, но с чего бы вдруг? Прежде бывал рад.

— Вильяра, у тебя есть, из чего по-быстрому приготовить ещё еды? Давай, поедим, да сразу в Пещеру Совета. Я уже договорился с Альдирой. Хочу поскорее вручить вам наследие Теней и покинуть Голкья.

— Нимрин, куда ты так спешишь?

Он скривил рот:

— Не куда, а откуда и зачем.

— Нимрин, что с тобой случилось? Я могу тебе помочь?

— Нет.

Похоже, любые расспросы бесполезны. Вильяре остаётся гадать, что произошло с Нимрином в круге, или где он бродил девять дней? Нет, не расскажет, хоть ты лопни от любопытства!

Зала Совета гудела и шумела, словно кричавкино гнездовье. Альдира срочно оторвал всех от дел и собрал здесь своим непререкаемым велением. Впрочем, Нимрина со сказками Теней мудрые ждали уже давно и слетелись, как те же кричавки. Вильяра ни разу не видела одновременно столько братьев и сестёр по служению. Теперь потихоньку выспрашивала у Стиры имена незнакомцев.

Альдира поднял руки, призывая к тишине — галдёж утих. Временный глава Совета приветствовал собравшихся. Велел слушать и запоминать услышанное — снял чары невидимости со стоящего рядом Нимрина. Сам присел на расстеленную на полу шкуру.

Волна шума, снова тишина. Чужак приветствовал мудрых строго по обычаю, поклонился на все четыре стороны… Миг, вздох, и на возвышении вместо чужака стоит Первый из Одиннадцати, Кана Мункара! Так внезапно, что Вильяра вздрогнула, но тут же сообразила: Нимрин наложил на себя чары личины, это не сложно. Иные сказители-лицедеи так умеют, и через много поколений они пронесли черты древнего колдуна… Или Нимрин воссоздал его в точности, как помнят Тени? От лицедея ждали размеренного, напевного сказительского слога, но древний исподлобья зыркнул на почтенное собрание и заговорил резко, хлёстко, жёстко, как наставник с учениками.