Зимний Фонарь

— Наступает наш Парад… — чужеродный шёпот звучит так, будто кто-то исполняет погребальную симфонию на голосовых связках юноши. — Наступает наш Парад…

Цепенея от ужаса, капитана смотрит на Долорайтиса. На тело, что уже мертво, но по-прежнему держится на ногах. Аверс не выдерживает и, выхватив из кобуры револьвер, стреляет. Всё происходит настолько быстро, что по итогу жнец даже сомневается, что попал. Впрочем, связист падает… и вроде даже замертво. Хмурясь, Реверсон подаётся к культистке и хватает за ворот.

— Твоих рук, — сквозь зубы цедит карпеец, — ker-haddon?..

Самана вскидывает бровь и чуть наклоняет голову.

— Чего вы так испугались, капитан? — зловеще интересуется она и вытягивает шею. — У страха глаза велики?

Тишина наполняется свистом, хрустом веток… Из-за стены вылетает бутылка с зажигательной смесью. Клочок подожжённой ткани — обрывок воинской накидки — горит. Падает сосуд точно в приправленный керосином ров. За вспышкой следует огонь. Оно молниеносно растекается по трупам.

— Ejs! — выругивается капитан. Непроизвольно отшатывается, когда языки пламени тянутся за ним. — Нужно потушить огонь!

Несколько демиборцев наперевес с вёдрами воды бросаются в пекло. Однако все попытки ликвидировать пожар безуспешны. Аверс, недобро сверкая глазами, смотрит на укрепление перед воротами. Помост возвышается в паре метров над землёй. Покуда смотровая башня вне доступа, это — единственная возможность расширить обзор.

— Пошли, — хватая культистку, рычит капитан. Стоит той воспротивиться, как у её виска сверкает дуло револьвера, — встретим гостей вместе.

— Это не наши, — уже не так уверенно лепечет Гармане, — клянусь.

— Сейчас мы это проверим.

Он доводит сектантку до деревянной лестницы и толкает вперёд. Девушка едва не падает, но вовремя хватается за перилу. Когда Самана оборачивается, то видит наставленное на неё оружие.

— Тебе помочь, — едко спрашивает капитан, — или у страха глаза велики?

Отвернувшись, культистка что-то произносит одними губами, поднимая взор к опаленным небесам, и несмело поднимается. В какой-то момент Аверс убирает палец с крючка и опускает револьвер.

— Я никого не вижу. Здесь очень… туманно, — со странным волнением сообщает девушка, переводя взгляд на Реверсона. Тот недовольно морщится. В этот же момент стрела пронзает женское сердце. — О деми…

Касаясь чёрного оперенья, Самана Гармане припадает к ограждению. Глаза закатываются. Из пробитой груди бежит кровь. Пара капель застывает в уголках пересохших губ. Прежде чем умереть, девушка слышит дуновения ветра и шёпот надвигающихся Слов: «Наступает наш Парад…»

— Закрыть ворота! — взмахом руки приказывает Аверс. — Оружие наизготове!

Демиборцы бросаются в рассыпную: кто в спешке несётся затворять ворота, кто — вооружиться чем покрепче да понадёжней. Секунды превращаются в вечность. Только тогда капитан понимает, что уже слишком поздно.

Ворота распахиваются настежь.

Туман могильного хлада расстилается по земле. Слышится лязг пластинчатой брони и мечей. Сквозь мглу прорезается красноватое свечение. Десятки устремлённых вперёд огней… Аверс пятится, когда они приближаются. Следующая догадка шокирует его даже сильнее: это не просто огни, это — глаза.

— Смерть так и не остановила вас, — раздаётся смутно знакомый голос, и демиборцы поднимают оружие, — не так ли, друзья?

Навстречу выходит высокий мужчина в броне. Опаленный плащ расстёгнут — поверх кольчуги темнеет рубашка. Полоски крашеной кожи служат многочисленными ремнями. Голову венчает широкополая шляпа.

— Цесаревич вернулся… — тревожно перешёптывается толпа. — Но как? Этого не может быть…

Реверсон подаётся вперёд и, набравшись мужества, поднимает руки. Револьвер угрожающе поблёскивает в сумрачном свете.

— Магистр, — силится почтительно улыбнуться капитан, — мы не ожидали вашего возвращения. По земле ходит молва, eni zos battefkos, и ваше появление как нельзя вовремя… Полагаю, поход прошёл успешно?

Цесаревич молчит. Вместо ответа он, придерживая шляпу, стягивает противогаз, и зрелище парализует демиборцев — так, будто перед ними деми во плоти. Волевые черты лица наследника престола российского уподобились до черепа, обтянутого пергаментом кожи. За выжженными веками пылают налитые кровью глаза. Аверс испытывает подлинный, почти первобытный страх, когда пасть немёртвого, лишь подобие человеческого рта, растягивается в безумной, несмываемой улыбке.

Оскар поднимает руку.

Смурная ночь озаряется светом. Синекам наполняется гулом воздушной тревоги. Эскадрилья «Снегирей» с разворота движется на Стагет. Люки бомбардировщиков открываются. Неподалёку падают несколько бомб. Кубометры отравляющего вещества покрывают низменность и, по мере приближения к горам, плотным облаком окутывают Предел.

Оскар сжимает руку в кулак.

Элегия обволакивает земли ордена — видимость сводится к нулю. Мертвецы бросаются в атаку. Многие демиборцы покидают мир под массированным обстрелом. Другие — под градом пуль. В рваных ранах расползаются тела. Обрываются километры кровеносных сосудов — крошатся кости.

Каждое попадание Реверсон чувствует с запредельной чёткостью. Как пули, дробя рёбра, пробивают лёгкие и расцветают жуткими свинцовыми цветами. Как их лепестки щекочут сердце и бутонами вгрызаются в мышцы. Как их металлический нектар сочится из его рта.

Последние пять минут жизни капитана полны неутихающими криками и шелестом пламени. Мужчина знает, что никто из Стагета не вернётся домой. Никогда. Армады кораблей исчезнут под гнётом воды. Механические титаны развалятся от бесконечных перегрузок систем… Вся та мощь, что созидало человечество, обратится прахом. Пришедшая с севера буря сотрёт следы их поражения вместе с историей и доблестью славного ордена. Балтийское море озарится прощальными огнями.

Рядом заваливается Рагнара. Она ещё жива, когда элегия заживо разъедает её плоть. Кричит, когда тело обращается углём. Умирает, и Аверс ничего не может с этим сделать.

Элегические частицы холодом вгрызаются в кожу. Обжигающая чернота сковывает конечности. Аверс с хрипом падает на колени. Возносит взгляд к небесам. Ложится набок. Устало закрывает глаза.

Не умирает.

Имей боль физическое воплощение, он бы непременно стал её лицом.

Пока остальные умирают, Реверсон впадает в подобие сопора. Боль перерастает в слабость и теряет значение. Уставшее сердце пропускает несколько ударов. Затем кровь вновь набирает силу, и тепло жизни наполняет его. Карпеец гневно сжимает кулак. Приподнимается. Открывает глаза.