Зимний сон Малинки
Шрифт:
– Подожди, Наташка, ты хочешь сказать… что Жора не у тебя, что ли?
Феечка шмыгнула носом.
– Угу, вот это самое и хочу. Нет, не у меня.
– А где же?
– Не знаю.
– Слушай, а вдруг с ним что-то случилось? Что если он…
Но подруга прервала мой тревожный спич.
– Исключено, Машка. Я знаю Крокодиловну и знаю ее сына. Здесь что-то нечисто, иначе бы она уже весь город на
– И есть догадки?
Мы помолчали. Строить эти догадки самостоятельно я не решилась.
– Есть, правда неприятные. Она знает, что мы порвали. И я почти уверена, прекрасно знает, где ее сын. А теперь хочет, чтобы об этом узнала я. Само собой случайно, конечно же. Ошиблась пассией, не той позвонила- бывает. Так она ему потом скажет.
– Но зачем? Не понимаю.
– Ох, Машка, дилетант ты у меня в вопросах женской мести и тонкого надругательства над настоящими чувствами. Не выйдет из тебя интриганки.
– Феечка, ты несешь бред!
– я решительно отказывалась верить.
– Жорик, он же тебя любит! Какая еще пассия! Откуда? Вы столько лет были вместе!
Наташка молчала, я тоже, а потом услышала очень честное:
– Понимаешь, Маша, я устала. Я правда устала любить того, для кого я навсегда останусь вторым номером. Точнее первым, но после мамы. И мне кажется, что Жорик это понял.
– Что понял?
– Что не быть мне с ним счастливой.
– Глупости!
Но глупости или нет, а настроение подруги меня расстроило. Всегда позитивная Феечка уж точно заслуживала счастья, но я ее понимала. И жалела. И вообще будь моя воля, я бы ей такого жениха нагадала, чтобы оценил и на руках носил, не веря собственной удаче! Неужели провидению так сложно это устроить?
Поговорив с Наташкой, приняла душ и отправилась спать. Долго лежала в тишине, смотрела в окно и думала. Сначала о Феякиной и Жорике, потом о себе, а там мысли и до Гордеева дошли.
Интересно, где он сейчас? Один ли? И почему меня это беспокоит, когда я и думать о нем не должна? Но память быстро выдала цепочкой все воспоминания без цензуры. Все, что произошло с нами в отеле, заставив тихонько простонать в темноте от прозвучавшего эхом Димкиного «Хочу», ощущая жар собственного тела.
Нет, лучше сон. Так легче верить, что не во мне дело. Не в том остром желании, которое не проходит, мучая меня каждую ночь.
«Спокойной ночи, Малина»
«Ты, наверное, уже спишь»
«Не могу не думать о тебе»
«Прости, я тебя забросаю сообщениями, но я пытаюсь справиться…»
Ответила прежде, чем позволила себе опомниться, как только прочла.
«Я тоже думаю…» - и даже троеточие в конце поставила, как приглашение.
Господи, что я делаю?! Неужели все понимаю?!
«Ты дома?»
«Да»
«Дети?»
«Спят»
«Маша?»
«Да»
Звонок
в домофон прозвучал подозрительно быстро, как будто он ждал этого «да». А за ним раздался и тихий стук.Глава 32
Я открыла дверь, на пороге стоял Гордеев. Как всегда хмуро-мрачный и красивый. Пальто расстегнуто, на плечах и в волосах снежинки… Увидев меня, шагнул в квартиру и, не успела я охнуть, как сгреб в охапку и прижал к стене.
– Не могу, Машка! Везде ты! Одна ты! Снишься, кажешься! Повсюду тебя вижу. Тебя!
Наши губы встретились, а руки впились друг в друга.
Гордеев, как обезумел – целовал жадно, сминая халат. Стащил его с меня, и прижал к себе всем телом, упиваясь запахом моих волос.
– Машка! Маша… Ты!
Во мне тоже бушевало сумасшедшее пламя, раскаляющее желание до предела. Отзывающееся вспышками на каждое прикосновение, на аромат морозного тепла, окутавший нас. На мужской стон, который я поймала ртом, когда пальцы Димки нашли и сжали мою грудь.
Я вспомнила слова Феечки и не стала ничего спрашивать и выяснять. Какая разница откуда он пришел и где был. Зачем мне знать, что будет завтра? Радоваться встрече, так радоваться. Пить мгновения, так до дна. Оказавшись вдруг под его руками в одной ночной рубашке, только и сказала:
– Дима, разденься!
– Да, сейчас…
Какая к фигам вешалка? Аккуратист Гордеев сбросил пальто прямо на пол, а за ним и тонкий джемпер слетел. И снова припал ко мне уже горячим телом. Да так припал, что захватило дух и зашлось сердце. Целуя шею и сминая грудь, зашептал:
– Не могу, Малина, дурею от твоего запаха. От тебя. Хочу тебя, слышишь! Хочу!
Какой разговорчивый, кто бы мог подумать. Но я и сама сходила с ума, гладя ладонями широкие плечи. Ощущая, как они, налитые силой, перекатываются под пальцами – гладкие и крепкие.
– Да! Только тихо. Дети спят.
– Маша…
– Дима… Сюда!
Надеюсь, соседи не слышали, что мы вытворяли на кухонном столе – я закрыла дверь. И в ванной, лишаясь стыда. И в постели – Гордеев не ушел, мы все не могли расстаться. Мало, нам было мало, и моя спальня услышала наши громкие дыхания и тихие слова.
Я лежала на спине, Гордеев, нависнув сверху, целовал мое плечо и все, что ниже. Его ладонь по-хозяйски скользнула под ягодицы, вторая пробралась между ног, сильные руки подняли меня и поставили в, хм, интересную позицию.
– Димка, - я ахнула, почувствовав, как во мне зажегся огонь.
– Ты что собрался делать?
– То, что мы с тобой делали, сладкая моя. Только немного с другого ракурса.
– Я… Что? О-ох…
Ого. А достоинство у Гордеева такое же гордое, как и он сам. Во всяком случае, у меня ток пробегал, от того, что я чувствовала. И закрывались глаза от того, как его чувствовала.