Зимняя луна (Ад в наследство)

Она смела все паучьи сети с их высохшими жертвами на задней лестнице, вымыла спиральные пролеты едкой аммониевой водой и, таким образом, избавила это место от затхлости и слабого запаха разложения. Никаких непривычных ощущений она больше не испытывала, и теперь было нелегко поверить, что у нее был какой-то суеверный ужас перед этой лестницей, когда она впервые спускалась по ней за Полом и Тоби.

Сразу из нескольких окон первого этажа она могла видеть кладбище на холме. Оно совсем не казалось ей чем-то мрачным, вероятно, из-за объяснений Пола, что такая привязанность фермеров к земле поддерживается в семьях целыми поколениями. В разлаженной семье, в которой она выросла, и в Лос-Анджелесе оставалось так мало традиций и было так слабо чувство принадлежности к какому-либо месту, что теперь подобная любовь к дому у фермеров казалась трогательной - даже душевно возвышенной, - а не жуткой и странной.

Хитер вычистила и холодильник, и они забили его здоровой пищей для быстрых завтраков и ленчей. Отделение морозилки было уже наполовину заполнено пакованными обедами, но она все откладывала их инвентаризацию, так как всегда ждали какие-то более важные дела.

Четыре вечера подряд, слишком уставшие от трудов, чтобы готовить, они отправлялись в Иглз Руст поесть в "Обедах на Магистрали" - ресторане, принадлежавшем Бычку, который умел водить машину, решать задачки и танцевать. Еда была первоклассной для местной кухни.

Путешествие в шестнадцать миль не было чем-то значительным. В южной Калифорнии путь измерялся не расстоянием, а временем, которое затрачивалось на него. Даже короткая поездка на рынок в потоке городского транспорта требовала получаса. Шестнадцатимильная поездка в Лос-Анджелесе могла занять час, два часа, или вечность, в зависимости от движения и степени неистовства других автомобилистов. Однако они могли совершенно спокойно добраться до Иглз Руст за двадцать - двадцать пять минут. Постоянно незагруженное шоссе только глаз радовало.

Ночью в пятницу, как и в каждую ночь с тех пор, как они приехали в Монтану, Хитер заснула без труда. Но в первый раз ее сон был прерван.

Во сне она очутилась в каком-то холодном месте: чернее, чем в безлунную облачную ночь, чернее, чем в комнате без окон. Чувствовала, что куда-то движется, как будто оказалась ослепшей, - странно, но сначала не страшно. Она даже поначалу улыбалась, потому что была убеждена, что ее ожидает нечто удивительное в теплом, хорошо освещенном месте за темнотой. Сокровище. Удовольствие. Просветление, покой, радость и некая трансцендентальность, если только найдет путь. Сладкий покой, свобода от страха, избавление навсегда, просветление, радость, удовольствие более сильное, чем она когда-либо знала, - оно ждет, ждет ее. Но брела сквозь беспросветную тьму, чувствуя, как ее руки вытягиваются перед ней, всегда двигаясь в неправильном направлении, сворачивая то в одну сторону, то в другую, но все время не туда, куда нужно.

Желание стало пересиливать любопытство. Она хотела получить то, что там находилось за стеной ночи, хотела так горячо, как ничто другое в своей жизни, - больше, чем еду, или любовь, или богатство и счастье, потому что это было все эти вещи сразу. Найти дверь, дверь и свет за ней, чудесную дверь! Прекрасный свет, мир и радость, свобода и удовольствие, освобождение от печали, преображение - все так близко, так мучительно близко, только руку протянуть. Желание стало необходимостью, принуждение - одержимостью. Она должна обладать тем, что бы ее там ни ожидало, - радость, покой, свобода, - так, что побежала в пресыщенной черноте, не думая о возможной опасности. Нырнула вперед, обуянная жаждой найти путь, тропинку, истину, дверь, радость навеки - и больше нет страха смерти, никакого страха. Рай - искомый с растущим отчаянием, но всегда убегающий!

Теперь ее позвал голос, странный и пугающий, но побуждающий, пытающийся показать ей путь, радость и покой и конец всех печалей. Просто прими. Прими! Этого можно достичь, если она только выберет нужный путь, найдет это, коснется этого, обнимет.

Она прекратила бег. Внезапно осознала, что вовсе не надо искать какого-то дара, потому что уже в нем, в доме радости, дворце покоя, царстве просветления. Все, что она должна сделать, это открыть, открыть дверь в себе и позволить войти, впустить это. Открыть себя для непостижимой радости, блаженства, рая, уступить удовольствию и счастью. Она хотела этого, она действительно - о, как жадно!

– хотела этого, потому что жизнь была слишком жестока, а ей такой быть не следует.

Но какая-то упрямая часть души сопротивлялась дару, какая-то ненавистная и горделивая часть ее самой. Она почувствовала разочарование того, кто хотел дать ей этот дар, Дарителя из темноты. Определила разочарование и, может быть, злость, потому что сказала: "Извини, извини".

Теперь дар - радость, покой, любовь, удовольствие - был заброшен в нее со страшной силой - грубое и неудержимое давление. И она почувствовала, что ее скоро сомнет. Темнота вокруг начала приобретать вес, как будто она лежала скованная в бездонном море, хотя это было гораздо тяжелей и гуще, чем вода: оно давило, плющило, ломало. Нужно подчиниться, бессмысленно сопротивляться, дай этому зайти! Подчинение было покоем, подчинение было радостью, раем, раем. Отказ подчиниться будет значить боль, большую чем та, которую можно представить, отчаяние и агония, какие знают лишь обитатели преисподней, поэтому она должна подчиниться, открыть дверь в себя, позволить войти, принять, быть в покое. Стук по ее душе, по ней бьют тараном, ее колотят изо всех сил, невозможно сопротивляться. Стучат! Впусти это, впусти, впусти: ДАЙ... ЭТОМУ... ВОЙТИ.

Внезапно она поняла секрет двери внутри себя, пути к радости, ворот в вечный покой. Она ухватилась за ручку, повернула, услышала, как лязгнул язычок замка, убираясь внутрь, и задрожала от нетерпения. Через медленно растущую щель: отблеск Дарителя. Сверкающий и черный. Скорченный и стремительный. Свист триумфа. Холод на пороге. Захлопни дверь, захлопни дверь, захлопни дверь, захлопни дверь!

Хитер вырвалась из сна, отбросила одеяло, скатилась с кровати на ноги одним плавным и безумным движением. Молотящееся сердце выбивало из нее воздух, когда она пыталась вздохнуть.

Сон. Только сон. Но ни один сон в ее жизни не был таким реальным, так ясно ощущаемым.

Может быть, то, из-за двери, прошло за ней вслед из сна в настоящий мир?

Сумасшедшая мысль. И ее не отбросить.

Часто и тяжело дыша, она нащупала ночник, нашла выключатель. Свет не выявил никаких кошмарных созданий. Только Джек, спящий на животе. Голова отвернута от нее, тихо сопит.

Ей удалось справиться с дыханием, хотя сердце и продолжало колотиться. Она промокла от пота и не могла прекратить дрожать.

Боже!

Не желая будить Джека, Хитер отключила свет - и тут же темнота сомкнулась вокруг.

Она села на край кровати, намереваясь бодрствовать, пока сердце не успокоится и не пройдет нервная дрожь. Затем накинуть халат поверх пижамы и пойти вниз читать до утра. Согласно светящемуся зеленому числу на цифровом будильнике было 3:09 утра, но она не могла вернуться в сон. Ни за что.

Может быть, не сможет заснуть и завтрашней ночью.

Вспомнила сверкающее, скорченное, полувидное существо на пороге и горький холод, который шел от него. Прикосновение к этому было все еще внутри нее, затянувшийся холод. Отвратительно. Она чувствовала себя зараженной, грязной изнутри, там, где никогда ничего невозможно вымыть. Решив, что ей необходим горячий душ, встала с кровати.

Отвращение моментально вызрело в тошноту.

В темной ванной ее вывернуло наизнанку, от рвоты остался горький привкус. Включив свет только на то время, чтобы найти бутылку с полосканием для рта, она смыла всю горечь. Снова в темноте несколько раз окунула лицо в чашу из ладоней, полных холодной воды.

Села на край ванной. Вытерла лицо полотенцем. Ожидая, когда же успокоится и сможет вернуться, Хитер пыталась разгадать, почему простой сон оказал на нее такое сильное воздействие, но понять не смогла.