Злая Русь. Зима 1237

Ну, хоть кто-то не спешит упрекать, пусть и про себя!

Впрочем, иной реакции от дружного и давно спаянного воинского коллектива, доверяющего своему вожаку, не раз это доверие оправдавшего, я и не ожидал. Точнее ждал гораздо более худших вариантов, а бойкот соратников… Так себе проблема по сравнению с монгольским нашествием! Впрочем, все равно мне было не по себе — да и объясниться с соратниками так или иначе необходимо. Мне ведь с этими людьми еще в бой придется идти!

А потому короткий привал на лесной опушке у старой вырубки показался мне лучшим временем для «разбора полетов».

Расседлав Буяна и стреножив его рядом с жеребцами соратников, мирно пасущихся на лужку с уже пожухлой, но еще не до конца растерявшей насыщенную летнюю зелень травой, я принялся лично кашеварить. В буквальном смысле — взял свой походный котелок и молча придвинулся к костру, оперативно сложенному братьями, после чего быстро нарезал здоровый кусок сала средними, не очень толстыми шматами и бросил их на дно котелка. Последний же поставил на огонь — в смысле подвесил на сложенной над костром треноге из толстых сучьев, перехваченных сверху веревкой. Сало вскоре зашипело, растапливаясь и распространяя по округе дивный аромат копченостей, а я, меж тем, быстро нашинковал две головки луку полукольцами засапожным ножом (в качестве доски мне послужил подходящих пенек), и бросил к салу. Подождав совсем немного — пока лук приобретет благородный золотой оттенок (и с удовлетворением ловя на себе заинтересованные взгляды соратников!) — я щедро бахнул в котелок крупы и пригоршню вяленого мяса. Недолго помешал их так, чтобы крупа чуть обжарилась в сале и целиком пропиталась растопленным жиром (заодно смешавшись с луком), после чего залил пшено уже принесенной Захаром водой. Рядом с нашей стоянкой в роще протекает ручеек, потому-то сторожа здесь и остановилась, так что воду мы раздобыли без проблем — и сейчас она скрыла крупу… ну где-то примерно на два пальца. Щедро сыпанув в варево драгоценной соли из собственного кулька — чем вызвал пусть пока еще безмолвное, но искреннее одобрение на лицах соратников — я довольно улыбнувшись, прикрыл котелок крышкой. После чего поймал глазами лицо Кречета, усевшегося на потник чуть поодаль, и негромко предложил:

— Ну что, други, пора бы и поговорить?

Молчание, повисшее над поляной, уже не было нейтральным или равнодушным — взгляды всех воев скрестились на Кречете и последний, наконец-то подняв на меня свои глаза, после недолгой паузы неспешно ответил:

— Ну, говори, коли есть что.

Ответил дядька неприязненно, но иного я и не ожидал. Пробежав глазами по лицам соратников, я, чуть волнуясь, торопливо заговорил — впрочем, коротко и по существу:

— Ночью перед самой схваткой, мне было явлено видение моей смерти. На стенах Пронска, этой зимой… Во время штурма монголами. Они сожгли город, пороками перебрасывая через стены горшки с горючим "земляным маслом". И пороками же разбили городни, приставив лестницы к проломам, а затем пойдя на штурм. Последнее что я увидел — этот как лечу к земле, раненый стрелой… Потому во время боя с половецким разъездом я и был словно не в себе — дп вы и сами это помните! А затем, после допроса половца, следующей же ночью мне было еще одно видение — как рязанская рать схватилась с ратью Батыя и целиком погибла на льду Вороножа. Тогда я увидел гибель практически каждого из вас.

Вновь я перевожу взгляд по кругу, буквально на короткое мгновение останавливаясь на лицах погибших в сече ратников. И дружинники поняли это — Лад с Микулой явственно побледнели, а братья-половчане наоборот, нахмурились.

— Наконец, третье видение посетило меня уже прошедшей ночью. Там я увидел не только последний бой боярина Евпатия, но и часть его воспоминаний о семье — потому-то я и решился заговорить с ним, тогда, у храма. Заодно и проверил, правду вижу ли в своих снах, иль нет. Выходит, что правду… А если так, то вскоре княжество погибнет под ударами татар. При этом единственный наш шанс изменить ход войны боярин отринул — он решил не доверять моим снам, не будучи уверенным в том, что это есть не лживые лукавые искушения. Конечно, может он и прав — но лично я в увиденное во снах верю. И хочу изменить хоть что-то — с вашей помощью и помощью княжича Михаила.

Вновь над опушкой повисла тишина — только в этот раз напряженная, тягостная. Решив дать обдумать соратникам услышанное, я поднял крышку и тщательно перемешал закипающее варево, после чего услышал первый вопрос, озвученный Ладом:

— Как готовить кашу, ты тоже в своих снах увидел?

Вопрос был задан в шутливой форме — и это меня спасло. Ибо объяснять снами кулинарное ноу-хау (очевидно, привычный мне способ готовки "солдатской каши" здесь неизвестен!) было бы глупо — да, мол, помимо Батыева нашествия мне еще и рецептура кулеша привиделась! Так, в нагрузку! Но на шутку, прозвучавшую лишь для того, чтобы сбросить напряжение, можно и не отвечать прямо — чем я и воспользовался, улыбнувшись и неопределенно пожав плечами. Секунду спустя раздался вопрос уже Кречета:

— Ну, допустим, ты наяву увидел то, чему действительно суждено случиться. Но что мы можем сделать? Если уж боярин отказался тебе помочь? И о чем, собственно, ты его просил?

А вот это уже конкретика! Посмотрев прямо в глаза дяде, я подробно ему ответствовал:

— Просил я убедить князя отвести рать к Рязани и дождаться владимирцев у ее стен. Также просил, чтобы князь обратился к жителям городов, весей и погостов, расположенных на берегах Прони, призвав их уходить на север или прятаться в лесах: приготовить землянки, перенести запасы в лабазы, срубить засеки — пока не поздно. Объяснил, как можно замедлить движения татарской орды, покуда князь дожидается помощи.

— Ну, так и нам поведай, если не секрет.

— Так отчего же секрет? Поведаю…

Следующие минут двадцать я подробно излагал уже предложенный Коловрату план действий, не забывая при этом попутно помешивать быстро разваривающуюся крупу. Один раз мне пришлось долить воды — а к концу моего рассказа наваристая, жирная каша с мясом и салом была уже готова.

— Ну что, братцы, налетай!

Мой рассказ довольно сильно впечатлил дружинников, так что свои деревянные миски они протягивают мне с несколько пришибленным видом. Но как только вои начали есть, напряжение и легкий налет обреченности на их лицах сменился настоящим восхищением и восторгом! Отчего я буквально расплылся в довольной, можно сказать даже счастливой улыбке удачливого повара. И тут же поймал ответную улыбку Кречета — пусть несколько снисходительную, но все же улыбку! А ведь как кажется, я сейчас в первый раз за все время пребывания в прошлом увидел его улыбающимся — успех, как-никак!

Какое-то время над стоянкой раздается только стук деревянных ложек и редкое чавканье кого-то из увлекшихся трапезой воинов. Первым заговорил Микула, как кажется, озвучившего мысли всех собравшихся:

— Я такой добрый кулеш в походе ем впервые! Не знаю какой из Егора выйдет «голова», но кашевар получился отменный!

— Хахахаха!

Дружный смех воев, оценивших шутку (и толстый такой намек!) старшего соратника окончательно развеял остатки охватившей сторожу неприязни, и я постарался тут же закрепить успех, отметив про себя, что кулеш моим соратникам все же известен:

— Да я и не рвусь «головой» быть. Вон Кречет и опытнее, и заслуженнее, и сторожу в дозор не раз вел, и в бой! Пусть и дальше старшим над нами будет… Но мне нужно, чтобы вы поступали так, как скажу я — имею в виду, что если я говорю, что нам нужно в Пронск, то мы едем в Пронск. Если я говорю, что нам следует задержаться в какой-то из весей, значит, задерживаемся. Если говорю: «здесь перекроем реку рогатками» — значит, перекрываем. Иными словами…

— Иными словами, я по-прежнему «голова», а ты при нас, словно боярин. Так выходит?!

Вопрос задал дядька — вопрос принципиальный, и прозвучал он довольно строго. На мгновение я даже стушевался, опустив голову — но поставив на землю уже пустую миску, неспешно поднял взгляд на Кречета и твердо, веско ответил:

— Выходит так. Возражаешь?

И вновь напряженная тишина, прерываемая лишь фырканьем пасущихся лошадей. Лица дружинников обратились к дядьке — а тот, помолчав секунд двадцать, и спокойно выдержав мой взгляд, неожиданно кивнул:

— Нет. Не возражаю. То, что ты говоришь, было толково, сам бы я до такого не додумался. Да никто бы не додумался… Ну а что ты теперь думаешь сказать княжичу? Поведаешь ему о видениях?

Я энергично мотнул головой из стороны в сторону:

— Ни в коем случае. Во-первых, у меня не было видений о Михаиле Всеволодовиче Пронском, а значит, и нет того, что могло бы убедить его в правдивости моих снов. Во-вторых, с Коловратом мне воспоминания о его семье не помогли. И даже если после я что-то такое о княжиче и увижу этой ночью или следующей, то что помешает ему или владыке Пронскому сказать, что сны мои есть ни что иное, как искушения лукавские?

— Тем более, может, так оно и есть…