Змеиная прогулка

Лессинг сказал компьютерной безопасности: «Проверяйте мои письма, выделяйте конкретные запросы и ждите. Попросите мистера Милна записаться на прием». Он пошарил своей более слабой левой рукой, чтобы выключить машину.

Трудно было запомнить все, что ему нужно было сделать. Настоящее продолжало ускользать, и он все больше зависел от того, чтобы Лиза удерживала его в фокусе. Она оставалась молодой, несмотря на седые волосы и хрупкий, полупрозрачный вид, который появился у стройных германских женщин в старости. Мысли о Лизе заставили его почувствовать тепло внутри.

Он еще не решил, стоит ли принимать геронтологическое лечение, разработанное партийными лабораториями в Скенектади. Восстановить клетки? Восстановить жизнеспособность слабеющих органов? Позволит миниатюрным снегоочистителям очистить забитые артерии холестерин? Это звучало как волшебство. Он также не был готов к публичному обнародованию: что делать с миллионами пожилых людей, чудесным образом обретших молодость? Конечно, вы могли бы сохранить такой процесс в секрете и использовать его самостоятельно, но это слишком сильно отдавало плохими старыми днями: скрытые патенты, тайные картели, выкупы, чтобы не допустить попадания продукции на рынок, юридическая шумиха и остальную «деловую практику», за искоренение которой боролась партия. В наши дни было бы федеральным преступлением — преступлением, караемым смертной казнью, — скрывать что-то столь же важное, как метод обращения старения вспять.

Что не решило проблему.

Однако экономических преступлений стало меньше: спекуляция, инсайдерская торговля, любовные контракты и сотни других столь сложных трюков, что Лессинг едва понимал первую страницу адвокатских записок. Все, что он знал, это то, что справедливая прибыль является справедливым стимулом; все остальное было плагиатом и поводом для визита со стороны PHASE.

«Сэр? Господин Президент?» Макс Штальб, начальник телохранителей его «Кадры», смотрел на него из окна машины. У Макса были усы в виде руля и тяжелые медные браслеты, в которых, по слухам, скрывалось множество полезных инструментов и оружия.

«А? Что?»

«Мы здесь, сэр. Инсталляция «Восемьдесят пять».

«Ох, хорошо. Я войду один.

— Не могу позволить вам сделать это, сэр. Регс.

— Ну, вот: ты несешь это. Лессинг открыл дверь, вышел и протянул Максу объемистый пакет, завернутый в яркую красно-золотую рождественскую бумагу. «Ты со мной до лифтов. После этого оставайся на месте. У вас нет допуска к внутренностям Восемьдесят Пятого.

Макс погрыз рваные кончики усов. — Не нравится, сэр.

Лессинг ухмыльнулся. «Чертовски плохо. Ну давай же.»

Администратор оказался гуманоидом, изящным подобием стекла, золотой проволоки и блестящей стали. Оно ожило, когда они вошли.

«Этот объект закрыт, господа, на четыре дня празднования дня рождения Первого фюрера», — объявили в нем. «Если вы хотите с кем-то встретиться, пожалуйста, оставьте свои имена и номера видеотелефонов, по которым с вами можно будет связаться».

«Я Алан Лессинг, главный оператор. Сканируй и идентифицируй». Вещи гудели и щелкали. Машина сказала: «Принято. Ваш компаньон, пожалуйста.

«Он будет ждать меня здесь. Устройте ему комфорт». Лессинг забрал свой пакет и пошел по полузабытому коридору.

Поездка на лифте была погружением в воспоминания. Он почти снова увидел рядом с собой Ренча, как в тот давний день, в костюме NBC, который был на три размера больше его.

За шлюзовой камерой внизу центральная операционная была полна шума, света и людей! Первое впечатление Лессинга было о боксерском поединке: огромный зал, битком набитый зрителями, прямо перед боем. Голубоватая дымка, похожая на дым или туман, скрыла раскачивающиеся стрелы потолочных светильников, оставив большую часть зрителей в полумраке. Некоторые молчали, но другие говорили, аплодировали, спорили, кричали, дрались и жестикулировали — сумасшедший дом суматохи, открытых ртов и размахивания руками. На заднем плане визгливые ритмы Banger конкурировали с классическими симфониями, толстый мужчина поет оперную арию, индонезийскую музыку Гамелан и зажигательный певец, исполняющий «Let Me Slarm You, My Jee-Ga Jee-Oh!» Они, в свою очередь, тонули под грохотом тысячи заводов, гулом самолетов, звонами колоколов и раскатами грома. На настенных экранах вспыхивали яркие картинки, диаграммы и столбцы мерцающих символов. Лессинг чувствовал запах ладана, спелой клубники, жареной говядины, перегретой электроизоляции, соленой воды, тухлого мяса и сосновых иголок — среди прочего. В дальнем конце комнаты грибовидное облако бесшумно взорвалось и рассеялось под потолком. Никто не заметил.

«Бедлам» — слишком мягкое слово. Это был конгресс в аду.

Он посмотрел на людей. Ближайшим был мужчина с пикообразной бородой в ржаво-черном костюме; он пристально смотрел на дородного британского джентльмена с сигарой. Тощий, голодного вида маленький человек в запахивающемся халате яростно покачал головой в ответ женщине с носом стервятника в деловом костюме и «разумных» туфлях; она погрозила ему кулаком. Дальше обнаженный танцор Бэнгер прыгал и гарцевал перед толпой аплодирующих раввинов в плоских черных шляпах и с пейсами. По другую сторону вестибюля лифта мужчина в понтификале средневекового папы оживленно совещался с покрытым шрамами солдатом в бронзовых доспехах. Дальше толпа становилась плотнее, но дымка скрывала их.

Кто-то заметил Лессинга и указал пальцем. Головы повернулись, затем и другие. У большинства были лица, но некоторые представляли собой лишь безликие шары.

Навстречу ему из дымки вышла более высокая и солидная фигура: Винсент Дом. «Восемьдесят пять» окрасил волосы Дома в серебристый цвет и добавил морщин, но образ, по сути, остался прежним на протяжении многих лет.

— Доброе утро, мистер Лессинг, — сказал Дом. «Я не ожидал этого визита в отпуск. Я сожалею, что мой человеческий персонал отсутствует и не может служить вам».

«Восемьдесят пять…? Что все это значит?»

Другой выглядел смущенным. «Не важно. Ваши человеческие идеи и мнения настолько разнообразны, что мне кажется поучительным создавать симулякры многих типов людей и взаимодействовать с ними друг с другом. Это помогает мне в моей задаче по развитию полного понимания всех нюансов ваших мыслей и чувств. Не хотели бы вы принять участие?»

«Нет, спасибо. У меня есть дела.» Он начал продвигаться вперед к центральному помосту. На ходу он развернул свою посылку. Толпа отступила. Он все равно прошел бы сквозь них; это были голоизображения, творения невероятной схемы Восемьдесят Пятого. Он вспомнил как раз вовремя, чтобы не принять руку помощи, поднятую на помост, предложенную одной из фигур. Услужливый парень был таким же неосязаемым, как и все остальные, и он бы упал ничком! Лишь серебристые роботы, видимые здесь и там среди толпы, были твердыми и реальными.

Дорн последовал за ним вверх по ступенькам. Он наклонился и всмотрелся в сверток. Лессинг почти слышал, как жужжат зум-камеры, фотографирующие, анализирующие, записывающие и тестирующие.

Дом спросил: «Ну, президент Лессинг, что у вас там?»

«Рождественский подарок. Я купила его для своего пасынка, Фрэнка Эймса… мужа Пэтти… два года назад, но он уехал на Марс, и мне так и не удалось отдать его ему. Ты хочешь увидеть?» Он снял оберточную бумагу и достал сине-золотой шлем из толстого, похожего на резину пластика. «Должен ли я примерить это?»

Дом облизнул губы, с особенно человеческой манерой: «Я не вижу…».

«Разве я не кошачья пижама?.. как говаривал бедный Ренч». Он туго затянул подбородочный ремешок шлема. «Там!»

— Это шлем для защиты органов слуха «Патриот», — с сомнением объявил Дом, — модель семьдесят три, очень большого размера, цена 293,65 доллара в «Сэйв-о-Март». Его используют на стрельбищах во время тренировок по мишеням».

Лессинг вытащил из обертки второй предмет. «Верно! А это солнцезащитные очки Radicom, цена 79,99 долларов, из того же магазина. Как видите, они идеально подходят». Он надел их и повернул крошечный переключатель в максимальное положение. Мир погрузился в полную темноту.