Змеиный клубок

— Так. Давайте по порядку, — строго спросил Воронков. — Когда вы ее в последний раз видели воочию?

— Я же сказала: во время полдника. Санитары разносили кефир и булочки. В тридцать восьмую они заходили вместе со мной. Митрохина была на месте.

— Ясно, — Воронков оглядел палату еще раз, — значит, вы лично пронаблюдали за тем, как она свой кефир выпила и булочку скушала?

— Зачем? Я просто удостоверилась, что тут все в порядке.

— А зря, между прочим. Не съела она свой полдник. Вот он кефир, а вот булочка. Еще не засохла и даже не надкусана. И пакетик не вскрыт.

— Но какое это имеет значение? — удивилась Майя Андреевна.

— Может, и никакого… — задумчиво произнес Воронков. — А может, и имеет… Давайте представим себе, что мы с Михаилом Ивановичем санитары, а вы — это вы. Дверь тридцать восьмой закрыта. Где стояли ваши ребятки, когда вы открывали палату?

— Примерно вот здесь…

— То есть у вас за спиной. Значит, то, что они у вас за спиной делали, вы могли и не видеть?

— Да, но они, по-моему, ничего не могли сделать. Дверь-то была закрыта.

— А потом, когда вы ее открыли?

— Тем более! Я вошла, поглядела, убедилась, что Митрохина в порядке, пожелала приятного аппетита… После этого Марченко вручил ей булочку и пакет с кефиром, и мы ушли.

— Прямо сразу же? Или что-то произошло?

— Да вроде бы ничего не произошло, если не считать, что Крикунов запнулся и опрокинул котел… Я ему помогла собрать пакеты и булочки.

— Кроме них, в котле ничего не было?

— Абсолютно ничего.

— Где это было?

— Ну, вот тут примерно…

— То есть уже за углом?

— А дверь оставалась открытой?

— Да, но там оставался Марченко, он прикрыл дверь и держал ее за ручку.

— А сколько времени вы помогали Крикунову собирать пакеты?

— Минуты две-три, не больше.

Воронков кивнул и показал на маленькую дверь в стене, перегораживающей коридор за углом:

— Это что?

— Это стенной шкаф. Там уборщицы свои ведра и тряпки хранят.

— Он запирается?

— Зачем? Это ж не сейф с золотом. Задвижкой снаружи — да и все… Постойте! Вы что, думаете, пока мы с Крикуновым собирали булочки, Марченко выпустил ее? И она сейчас тут, в шкафу?

— Навряд ли! — покачал головой Владимир Евгеньевич. — Мы бы ее уже слышали.

Он подошел к дверце стенного шкафа и открыл ее. Пахнуло сырыми тряпками. На верхней полке лежал рулон мешковины, из которой делали половые тряпки, на второй сверху стояли жестяные ведра, а под ней, уже на полу, лежало несколько веников.

Воронков постукал стену внутри шкафа прямо перед собой, потом слева и наконец справа…

— Вот она куда ушла, — сказал полковник без особого торжества, откидывая фанерку с правой стороны шкафа и заглядывая в темную дыру, откуда повеяло холодком. — Что у вас с той стороны?

— Шкаф, такой же, как здесь, только пустой.

— И куда он выходит? В какое отделение?

— Сейчас никакое. Там вообще-то ремонт идет, — сообщил Усольцев нехотя. — Капитальный…

— Давно?

— Третий год… — сознался главврач. — То есть, конечно, ниоткуда он не шел толком. Денег-то не было… Разворотить это крыло разворотили, а ремонтировать было не на что. А неделю назад одна контора вдруг предложила спонсорскую поддержку. Какой-то областной благотворительный фонд помощи душевнобольным.

— Неделю назад? Интересно… Ну как, Миша, испачкаться не боишься? Пролезем? Даму, наверно, можно помиловать и разрешить ей здесь остаться. С одним условием: санитарам без меня — никаких вопросов! Уговорились, Майя Андреевна? Эго очень серьезно. И каждое лишнее слово, которое вы им скажете, может сильно повредить вам лично. То есть прямо скажу — это опасно для вас.

Воронков подвернул под колени полы медицинского халата и попробовал сунуть голову в дыру, став на четвереньки.

— Вроде пролезаю. А как вы, господин доктор? Протиснуться сумеете?

— Хорошо, полезли. Проверим, не пора ли на гербалайф переходить?

— Шарлатанство этот ваш гербалайф. Жрать нужно поменьше и бегать побольше.

— То-то ты много бегаешь на казенной «Волге»…

Пролезть смогли оба, и даже в пыли особо не испачкались.

— Ну и ну! — заметил Воронков, оглядывая коридор, заваленный кусками штукатурки, отбитой с потолка, крафт-мешками с цементом, какими-то досками, горбылями, подмостьями и прочим строительным хламом.

— Они пока на первом этаже орудуют, — пояснил главврач. — Трубы отопления поменяли, сантехнику, потолок за неделю оштукатурили, стены частично…

— А здесь, стало быть, и конь не валялся?

— Нет.

— Это проще. Вот это, случайно, не тапочки Митрохиной?

Воронков поднял с пола сперва один, а потом другой матерчатый шлепанец.

— Такие у половины пациенток. Даже больше.

— А вот здесь она их снимала. — Воронков с видом Шерлока Холмса указал на бесформенное пятно посреди пыльного пола.

— И надевала что-то?

— Так точно, доктор Ватсон! — согласился Воронков. — И надела она, судя по всему, сапоги резиновые женские тридцать восьмого размера. Черного цвета. Вот отличный отпечаток на полу. Свежак! На той лестнице у тебя какие-нибудь посты есть?

— А ты бы поставил, Вова? В пустой корпус?

— Ну, не поставил бы. Так что теперь осталось уяснить, далеко она ушла или нет.

След резиновых сапог вывел на лестничную клетку, отпечатался на ступеньках, ведущих вниз. Лестница здесь была самая обычная, без сеток и перегородок. Заглянули на второй этаж — там было также, как и на третьем, но ясно, что Митрохина тут не задерживалась. Следы сапог потянулись дальше и на площадке первого этажа смешались с целой кучей других следов. Коридор первого этажа смотрелся получше, туг уже была свежая штукатурка на потолке, зашпаклеваны трещины в стенах, а в дальнем конце коридора даже побелка на потолке виднелась. Рабочих, конечно, уже не было.

— Когда у ремонтников рабочий день кончается? — спросил Воронков.

— В половине шестого… — вздохнул Усольцев. — За ними автобус приезжает от фирмы.

— Пропусков, конечно, ты им не выписываешь?

— Издеваешься, товарищ полковник? У меня же не ракетная база все-таки.

— Стало быть, даже по головам не считаешь?

— Конечно. Мне ведь неважно, сколько их.

— Правильно. Приехало семь, а уехало восемь, какая, хрен, разница. То, что сбежала баба, из-за которой нам могут шею свернуть, — ерунда, как говорил товарищ Карлсон, «деложитейское». То, что теперь многие головы могут полететь, и в том числе очень нужные для нашего благосостояния, — тоже ерунда.