Змея и Крылья Ночи

Мы шутили о смерти, потому что так было нужно. Но это была не шутка. Она была реальной, и она шла за нами. И от одной мысли, что смерть может приблизиться к Райну, мне становилось плохо.

Так долго мы с ним танцевали вокруг прошлого друг друга. Никому из нас не было выгодно узнавать слишком много о другом. Чем меньше мы знали, тем легче было бы вычеркнуть друг друга из нашей жизни одним удачным ударом лезвия, как вырезают раковую опухоль.

Но в этот момент ко мне пришло ужасающее осознание того, что я никогда не смогу вырезать Райна из своего сердца. Он проник слишком глубоко. Корни проросли сквозь камень.

И когда я смотрела, как он спит, я не могла не видеть лицо Иланы, проплывающее в моем сознании. Я так многого не спросила у нее. И когда она умерла, мне пришлось похоронить себя в разбитых, неполных осколках ее жизни, потому что это было все, что у меня было.

Я хотела от него большего. Больше его тела. И больше его души.

Я тихо сказала:

— Ты говорил мне раньше, что на тебя полагается много людей.

Улыбка Райна померкла.

— Да.

— Кто?

— Я бы предпочел больше секса, чем этот разговор. Рад, что твои разговоры в постели так же приятны, как и твои манеры, принцесса.

Я слабо улыбнулась, немного смутившись. Но его пальцы погладили мою щеку так, что, возможно, он понял. И, возможно, он чувствовал то же, что и я, это мазохистское желание вырезать друг для друга маленькие кусочки нашего сердца, потому что он сказал:

— Ты хочешь короткий ответ? Или длинный?

— Длинный.

Единственное, что я не добавила: «Я хочу слушать, как ты говоришь, как можно дольше».

Райн отвел взгляд в сторону и надолго замолчал, словно ему нужно было подготовиться.

— Вампир, который обратил меня, — сказал он, — был очень могущественным вампиром. Когда я был человеком, я был стражником, и я взялся охранять торговый корабль из Пахная в Тариму. Наше судно было слишком маленьким для такого длинного путешествия. Мы попали в шторм, и он выбросил нас прямо к берегам Дома Ночи. Мы попали на Крюк Ниаксии.

Я знала это название, она относилось к небольшому скалистому выступу земли, выступающему из южных берегов Дома Ночи. Течения там были очень сильными, и, хотя я никогда не видела его, я слышала рассказы о том, что горизонт там был усеян останками разбитых кораблей.

— Я понятия не имел, где я был, когда это случилось. Мы отклонились от курса. Было темно. Большинство остальных погибли. Я тоже был близок к этому. Буквально тащил себя к берегу.

Его взгляд переместился прямо вперед, не на стену, а в прошлое.

— Удача, — сказал он. — Удача спасла меня. Или прокляла меня. Я был уже почти мертв, когда нашел его. Я видел много смерти, но, когда она дышит тебе в горло, это совсем другое. Когда он спросил меня, хочу ли я жить… что это был за вопрос? Мне было тридцать два года. Конечно, я, черт возьми, хотел жить. У меня была… у меня была жизнь.

Тревога промелькнула в этом предложении. Я тоже почувствовала это в своем сердце. У меня была жизнь.

— Семья? — прошептала я.

— Жена. Ребенок на подходе. Будущее, ради которого стоит жить. Я был готов на все ради этого.

Он сказал это с такой горькой обидой, как будто ненавидел себя прежнего за эти мысли.

Мне было интересно, думает ли он о той версии своей жизни так же часто, как я думаю о другой версии своей.

— Поэтому я согласился. Я думал, что он спасет меня. Я обменял свою сломанную человечность на бессмертие. Или так я думал. Но потом… — Его горло перехватило. — Он не позволил мне уйти.

— Не позволил…?

— Сначала это было потому, что я болел. Превращение… Я готов молиться на любого бога, чтобы ты никогда не узнала, что это такое, Орайя. Я правда надеюсь. Я изо всех сил боролся за жизнь, но на то, чтобы вытащить свою новую сущность из старой, ушли недели. Месяцы. Но после этого я понял…

Он сильно сглотнул и проглотил свои слова. Я провела ладонью по обнаженной коже его груди в молчаливом заверении, и его рука опустилась на мою, прижавшись достаточно сильно, чтобы я могла почувствовать биение его сердца, учащенное воспоминаниями о прошлом, несмотря на осторожную сдержанность его голоса.

— Я был не единственным, кого он обратил. Не единственным вампиром, которого он забрал. Он выбрал… — Его голова слегка наклонилась к противоположной стене, как будто он не хотел, чтобы я видела его лицо. — У него были свои вкусы, ясно? Он был очень, очень стар. А когда вампир прожил большую часть тысячелетия, ему становится трудно найти в мире что-то интересное. Удовлетворить свои разнообразные желания становится сложно. Развлекать тех, на кого они пытаются повлиять, удерживать их внимание — все труднее. Люди становятся… не более чем источниками развлечения. И когда они настолько могущественны, когда они имеют такой контроль над каждым живым существом, у тебя нет иного выбора, кроме как позволить им делать с тобой то, что они хотят.

Ужас свернулся у меня в животе.

О, Матерь.

Когда я впервые встретила Райна, он показался мне непоколебимым столпом силы, сначала физической, а затем эмоциональной. Мысль о том, что кто-то использовал его таким образом… мысль о том, что кто-то заставлял его испытывать такой стыд, который я слышала в его голосе сейчас, все эти годы спустя…

И все же, многое теперь имело смысл. То, что Райн неявно знал все то, что я не сказала. Знал, каково это — быть таким бессильным, быть использованным в не зависящих от тебя целях. Знал, как распознать шрамы прошлого, будь то на горле или на сердце.

Сказать ему, что мне жаль, казалось покровительственным. Что хорошего принесла бы ему моя жалость?

Вместо этого я сказала:

— Я в ярости за тебя.

Нет, я бы не дала ему свою жалость. Но я бы отдала ему свою ярость.

Намек на улыбку украсил уголки его глаз.

— А вот и ты.

— Я надеюсь, что он мертв. Скажи мне, что он мертв.

Если нет, я выслежу его и убью сама.

— О, он мертв. — Он вздрогнул. — Мне… стыдно за то, во что я позволил себе превратиться, тогда, когда из меня выбили всю борьбу. Не было недостатка в способах оцепенения. Он победил, а я сдался. Я ненавидел вампиров. И семьдесят лет я ненавидел себя, потому что стал одним из них.

Черт. Я не могла. Я тоже их ненавидела.

— Но… я тоже был не один. Были и другие в таком же положении, как я. Некоторые обращенные, некоторые рожденные. Некоторые из них были оболочками тех, кем они были раньше, как и я. С некоторыми я установил… непростые родственные отношения. А некоторые…

Я не была уверена, откуда я это знаю. Может быть, дело было в далеком тумане за его глазами и в том, что я видела это выражение только один раз.

— Нессанин, — пробормотала я.