Змея и Крылья Ночи

Никогда еще я так не презирала свою человечность. Слабость была смертным приговором Иланы. Мы были такими хрупкими, такими слабыми, что даже этот кусок дерьма, вампир, уничтожил целую жизнь, как будто она ничего не значила.

Мои руки дрожали. Сердце стучало в ушах, онемевшее и отдаленное, словно ярость и горе бурлили под ледяным покровом на грани разрушения.

Я вернулась к Илане и стала рыться в ее карманах. Сначала я вытащила знакомый свернутый в клубок шарф из фиолетового шелка. Я уставилась на него, борясь с комком в горле, а затем положила его в свою сумку. Затем я вернулась за коробком спичек. Она никогда никуда без них не выходила.

Ее тело было таким сухим, кожа — такой бумажной. Она легко горела, принимая пламя, как еще один ярко окрашенный шелк.

Я оставила ее на балконе и вернулась вниз, в оранжерею. В Лунном дворце было темно, открытый воздух большой комнаты поднимался до самого верха. Огонь освещал все вокруг.

В оранжерее я подтянула колени к груди и смотрела, как за двойными дверями меркнет свет, как горит, горит и горит мой друг.

Глава

7

С наступлением сумерек по коридорам Лунного дворца разнесся зов — три меланхоличные ноты гимна Ниаксии. Услышав этот звук, я вгляделась в листву и увидела одну-единственную дымчатую нить тени, ведущую через оранжерею к двери и в коридор за ней.

Посыл был очевиден: меня вызывают.

Когда я поднялась и пошла следом, мои глаза болели так, будто туда насыпали песок, а суставы ныли. Бескровное, истерзанное лицо Иланы все еще маячило перед глазами при каждом моргании. Я всю ночь сжимала в руках этот фиолетовый шарф, кровь из моей раненой руки пропитала шелк.

Я не плакала. Нет. Я была полна ярости. Печаль была бесполезной, слабой эмоцией. По крайней мере, гнев был полезен — им можно разрезать чужое сердце, или твердый панцирь, чтобы защитить свое собственное.

Нить тени становилась все толще, когда к главному коридору присоединялись новые полосы. Вызов был послан, похоже, каждому участнику, пережившему предыдущую ночь. В Лунном дворце не было кромешной тьмы, как раньше. Теперь по коридору разливался теплый свет, исходящий от факелов на стенах и свечей, парящих над нами в сводчатых потолках. Пока я шла, я смотрела, как этот свет дрожит на не совсем гладкой мозаичной плитке, и чувствовала себя глупо, когда поняла то, чего не поняла днем: полы были сделаны из раздробленных костей и зубов.

Группы увеличивались по мере продвижения по коридору, все больше и больше присоединяясь к нам с каждым поворотом или дверным проемом, который мы проходили. Мы молча оценивали друг друга. К тому времени, когда мы достигли места назначения — большого зала, здесь было, по моим приблизительным подсчетам, около пятидесяти участников. Большинство явно были членами Дома Ночи — поровну между хиаджами и ришанцами, если судить по тем, кто расправил крылья, но я насчитала около десяти членов Дома Крови и пятнадцать, или около того, членов Дома Тени. Некоторые тревожно оглядывались по сторонам. Оценивали конкурентов? Или искали кого-то, кто пропал?

Сколько из нас погибло прошлой ночью?

Большинство игнорировали друг друга, хотя Кроворожденные вампиры держались ближе друг к другу в одной тесной стае. В этом был смысл, я, полагаю. Никому другому они не нужны. Я посмотрела на женщину в центре их группы. Она была выше всех остальных. Доспехи оставляли открытыми ее плечи, тем самым обнажая внушительные мускулы. Ее волосы свисали по спине длинной серебряной косой. Она должна была быть их лидером, судя по тому, как остальные подчинялись ей.

Я попятилась назад, наблюдая за своими соперниками с комком в горле. Всю свою жизнь я старалась не оказаться в такой ситуации: в ловушке с могущественными воинами-вампирами вдвое больше меня.

В другом конце комнаты Ибрихим поймал мой взгляд. Он одарил меня мрачной, лишенной юмора улыбкой, как будто знал, что мы оба думаем об одном и том же.

На балконе нас рассматривал высокий, худой мужчина с лысой головой и натянутой на череп кожей. Он был одет в простые черные одежды, а на поясе через все тело были изображены три символа: луна, маска и плачущая женщина — символы трех королевств Ниаксии. Церковь была независима от трех вампирских домов, она действовала на территории всех подданных Ниаксии, как некая туманно могущественная и таинственная сила. Самым могущественным и таинственным из всех был сам Министер, который, как говорили, даже не был больше живым существом, а просто плотским сосудом для воли Ниаксии.

Для меня это звучало как бред.

Невозможно было проследить за взглядом Министера — его глаза были сплошного молочно-белого цвета, без радужки или зрачка, но его подбородок опустился, и я не могла избавиться от ощущения, что он смотрит прямо на меня.

Я встретила этот взгляд, не дрогнув, хотя мне хотелось вздрогнуть и отвернуться.

Министер не особо походил на воплощение бога. В основном он был похож на развратного старика. Я встречала его несколько раз на различных религиозных праздниках. Независимо от того, насколько большой была толпа, он всегда был слишком заинтересован во мне. После одной ночи, когда он практически зажал меня в углу, когда мне было тринадцать лет, Винсент больше никогда не отходил от меня, когда находился вместе со мной.

Если Ниаксия нуждалась в сосуде из плоти, а она, вероятно, не нуждалась, то этот не казался мудрым выбором.

Несколько других помощников присоединились к Министеру на балконе справа от него, а слева от него находилось руководство Дома Ночи — Винсент и его кабинет министров. Он был одет в длинный темный плащ, расшитый серебряными звездами. Его крылья были выставлены напоказ, красные нити выделялись на фоне черного, и он даже выставил напоказ свой знак Наследника, оставив несколько пуговиц в верхней части пиджака расстегнутыми, чтобы показать вихри красных чернил на горле.

Это намерение не могло не броситься в глаза присутствующих. Простое обнажение крыльев и его знака служило предупреждением:

— Я сильнее любого из вас. Я стоял там, где стояли вы, и я победил.

Странно было видеть Винсента, так нагло выставляющего напоказ свою власть, но, возможно, это не должно было удивлять. Правители Дома Ночи часто убивали победителей Кеджари. Любой, кто силен, всегда представлял угрозу. И когда я оглядела комнату, то поняла, что многие из этих кровожадных воинов смотрели на Винсента с лютой ненавистью.

Я чувствовала себя немного наивной из-за того, что не понимала раньше другой эгоистичной причины Винсента, побудившей меня участвовать в Кеджари: если я выиграю, значит, остальные проиграют. А в этом мире не было абсолютно никого, ни единой души, кому бы Винсент доверял, кроме меня.

Министер прочистил горло, и в комнате воцарилась жуткая тишина.

— Добро пожаловать, — сказал Министер, — на Кеджари, это величайшая честь во имя нашей госпожи Ниаксии, Матери Алчной Тьмы, Чрева Ночи, Тени и Крови. От ее имени я благодарю вас за преподнесенный дар вашего присутствия. Aja saraeta.