Змея и Крылья Ночи

— Aja saraeta. — Эхо молитвы поднялось от участников в туманном рокоте.

— Я наблюдал за двадцать одним Кеджари, — продолжил он. — Две тысячи лет дань уважения нашей Матери Алчной Тьмы. И каждый раз этот канун становится самым значимым. Такая возможность. Такой потенциал.

Пока он осматривал нас, повисло слишком долгое молчание. Затем он произнес:

— Вы пережили первый призыв и первый отбор. Завтра на закате официально начнется Кеджари. Он будет продолжаться в течение следующих четырех месяцев. Когда вы давали свои клятвы, вы отдали нашей Темной Матери свою жизнь. Вы отдали ей свою кровь. Вы отдали ей свою душу. И она сохранит все три подношения. Даже если вы переживете испытания, часть вас всегда будет принадлежать ей. Aja saraeta.

— Aja saraeta, — повторяли мы все.

— Будет пять испытаний, каждое из которых призвано воздать должное истории о том, как наша богиня вырвалась из лап Белого пантеона и пришла к власти: испытание Полнолуния, испытание Убывающей луны, испытание Третьей четверти луны, испытание Полумесяца и испытание Новолуния. Каждое испытание будет проходить через три недели после предыдущего. Подробности каждого испытания будут раскрыты в момент его начала, не раньше. Во время проведения Кеджари вы будете жить здесь, в Лунном дворце. Вы можете покидать его стены между закатом и рассветом, если это угодно Ниаксии, но с рассветом вы всегда должны быть внутри замка. Бессчетное количество почитателей Богини жило здесь до вас. Бессчетное количество других придет сюда спустя долгое время после того как ваша кровь высохнет под вашими ногами. Через Лунный дворец Ниаксия будет обеспечивать вас, как сочтет нужным.

Как сочтет нужным. Это прозвучало довольно угрожающе. Лунный дворец давал кров, пищу, воду — пока не давал. Он обеспечивал безопасность — пока не обеспечил. Лунный дворец не был местом отдыха. Он сам по себе был испытанием.

— Что касается кровопролития в Лунном дворце…

Я и не знала, что в комнате может воцариться еще более затаившая дыхание тишина. Казалось, мы все этого ждали. Иногда участникам Кеджари запрещалось убивать друг друга вне испытаний. В другие годы такого ограничения не существовало.

В этом и заключалась особенность Кеджари. Да, у него были свои правила и условности, но каждый год они были немного другими, подчиняясь, как и многое другое, прихотям Ниаксии.

— Вы можете защищать себя от агрессоров, — сказал Министер. — Однако Богиня ценит дар крови во время своих испытаний.

Что, черт возьми, это значит?

Я была не единственной, кто задавался этим вопросом. Тела неловко переминались с ноги на ногу, глаза в замешательстве осматривали комнату. Эта формулировка была… бесполезной.

Богиня ценит дар крови во время своих испытаний.

Означало ли это, постарайтесь не убивать друг друга, пока есть свидетели, а если же свидетелей нет — вперед!

Или это означало: прибереги это для испытаний и столкнись с гневом Ниаксии, если не сделаешь этого?

Я не могла решить, что предпочесть. Если в этом году убийства будут запрещены, это позволит мне хотя бы немного успокоиться в стенах Лунного дворца, возможно, учитывая притягательность моей человеческой крови. С другой стороны, возможно, мне будет легче расправиться с противниками, когда они этого не ожидают, чем во время состязаний.

— Вы связываете себя этими правилами, когда предлагаете свою душу Ниаксии на службу Кеджари, — сказал Министер. — И вы будете соблюдать их до окончания турнира или до того момента, когда она освободит вас от клятвы. Aja saraeta.

— Аja saraeta, — пробормотали мы.

— Завтра на закате вы будете вызваны на испытание Полнолуния. Да направит вас Мать.

Министер поднял руку, словно накладывая на всех нас некое великое невидимое благословение, и отвернулся, не сказав больше ни слова. Не было ни заключительной речи, ни вдохновляющего прощания, ни вымученной молитвы.

В жуткой тишине двойные двери под балконом распахнулись, открывая, как оказалось, столовую. Над нами жрецы и жрицы удалились. Винсент поймал мой взгляд перед тем, как уйти с ними. Между нами возникло негласное согласие. Он наклонил подбородок, и я кивнула в ответ, после чего последовал за остальными через двойные двери.

ПИРШЕСТВО в столовой не уступало тому, что было на вечеринке Винсента. Я провела много дневных часов, прочесывая оранжерею, пытаясь определить съедобные растения на всякий случай, я не была уверена, дадут ли нам вообще еду, и если да, то будет ли она безопасна для человека. Но, несмотря на расшатанные нервы и усталость, у меня пересохло во рту при виде открывшегося передо мной пейзажа. Два длинных стола были уставлены тарелками, за каждом из которых стояло, наверное, двадцать пять или тридцать стульев. Мы все вошли в комнату и задержались у стен, как будто боялись, что стол, набитый едой, может взорваться, если мы подойдем к нему слишком близко.

Наконец, высокий мужчина хиаджи пробормотал «К черту», сел и взял кубок с кровью. Этого было достаточно, чтобы снять напряжение. Толпа бросилась на еду. Я схватила тарелку, поспешно набила ее едой, которая, по крайней мере, казалась съедобной для человека, и отошла в сторону, решив сесть на один из маленьких крайних столиков, разбросанных по периметру комнаты. Лучшее место для наблюдения.

Некоторые участники заглатывали кровь так, словно думали, что больше никогда не смогут есть — справедливое опасение. Другие, однако, казались незаинтересованными, вместо этого запихивая провизию в карманы или рюкзаки.

Мои губы истончились. Мои пальцы сжались настолько, что на ладони остались следы от ногтей.

Конечно, они не были голодны. Они наелись прошлой ночью.

Только один полностью игнорировал пиршество. Темноволосый мужчина суетливо перемещался по залу, огибая столы. Я узнала его, я видела, как он озирался по сторонам, немного паникуя, перед речью Министера. Теперь мое подозрение, возникшее ранее, переросло в уверенность. Он явно кого-то искал и, не найдя, впадал в ярость. Сделав три быстрых круга вокруг стола, он выбежал за дверь, грубо толкнув двух Тенерожденных, которые хмуро посмотрели ему вслед.

Через несколько минут дикий, звериный рев прорезал воздух, словно разбитое стекло.

Все подняли головы. Руки взялись за оружие. Мои собственные схватились за рукояти своих клинков.

Моей первой мыслью было, что это какое-то чудовище. Что они убаюкали нас ложным чувством безопасности этой едой и решили, что заберут еще несколько участников до завтрашнего испытания.

Но нет, это был не монстр, который ворвался в столовую, это был темноволосый мужчина, воющий, с лицом, испещренным яростью. Я поняла, что его крик складывается в слова:

— Мой брат! Они убили моего чертова брата!

Его крылья были распростерты, перья разных оттенков коричнево-черного цвета.

…Совсем как крылья того ришанца, который был покрыт кровью Иланы.

И когда этот мужчина обернулся, его глаза были дикими, я поняла, что они выглядели точно так же, как те, что смотрели в мои прошлой ночью, когда я медленно погружала свой нож в его сердце.

Я застыла.

— Кто, черт возьми, это сделал? — завопил мужчина. — Вы думаете, что можете убить Аджмая и остаться безнаказанными? Кто из вас, ублюдки, сделал это? Я убью тебя нахрен!