Змия в Раю: Роман из русского быта в трех томах
Шрифт:
— Девица Ярунковская.
— Я боюсь показаться смешным.
— Ты немедленно раздобудешь букет цветов и отошлешь ей, со своей визитной карточкой.
— С моей карточкой?
— А после этого акта пройдешь за кулисы и представишься.
— Представлюсь ей?
— Если ты сразу пригласишь ее на ужин, то, разумеется, гораздо быстрее продвинешься к цели.
— Быть по сему, — вздохнул Карол. — Но боготворю я тебя, только тебя.
— Надеюсь, — ответила Зиновия. — А сейчас не теряй времени попусту, иначе кто-нибудь тебя опередит.
Едва он покинул ее, она извлекла записную книжку, набросала на листке — измененным почерком — несколько слов, вырвала листок и через
К тому моменту, когда Карол появился за кулисами, Зиновия уже одержала блистательную победу. Маленькая актриса была сама любезность, она многообещающе смеялась в ответ на комплименты Карола и, когда он по рассеянности запамятовал пригласить ее на ужин, напросилась сама. Она вообще его больше не отпустила: по окончании представления чуть не насильно усадила на обтянутую холстом дерновую скамью и велела не двигаться с места, пока она переодевается. Впрочем, еще с большим удовольствием она бы его сразу привязала.
На сцене было довольно темно, когда она воротилась из гардероба — в тонком пальтишке и в шляпке с вуалеткой, уже потершейся в некоторых местах, но оттеняющей свежесть хорошенького лица. Полумрак сделал Карола предприимчивым.
— Вы не простудитесь, барышня? — нежно проворковал он.
— О нет, я вовсе не избалована.
— Но вы все же позволите мне положить к вашим ногам шубу?
— Охотно, однако сперва мы отправимся ужинать — я очень проголодалась.
Она взяла его под руку и повела вниз по узкой безлюдной лестнице.
— Я думаю, мы съедим жареную курицу и компот, — сказала она.
— И выпьем бутылку шампанского.
Она обрадованно посмотрела на него.
— Я вижу, что имею дело с истинным кавалером…
Сергей объявился только в тот момент, когда Зиновия покидала театр.
— А где Наталья? — поинтересовался он. — Я ее что-то не видел.
— Она осталась дома.
— Одна?
— Разумеется, одна, — ответила Зиновия. — Влюбленные любят одиночество, а она, полагаю, вас любит.
Сергей молчал.
— Какой у вас несчастный вид! — с иронией проговорила она. — Пойдемте, я попробую вас утешить.
С этими словами она взяла его под руку.
Всей компанией отужинали в гостинице «Европейская» и затем вернулись к саням. Ночь выдалась холодной, но спокойной и звездной.
Зиновия ехала с Сергеем. Однако он сидел рядом с ней, точно каменное изваяние.
На следующее утро Карол явился к актрисе на квартиру с огромным букетом.
— Сейчас мы отправимся покупать шубу, — робко начал он. — Вы ведь доставите мне такое удовольствие? — И уже смелее продолжил: — Я посмотрел театральную афишу: сегодня вы не играете.
— Да, я сегодня свободна.
— Смею надеяться… Если у вас, конечно, нет других планов… Прошу не принимать мое предложение за бестактность.
— К чему так много слов?
— Если это доставит вам удовольствие…
— Конечно, я очень рада.
Барышня Ярунковская закончила свой туалет и затем под руку с сияющим Каролом отправилась в город. Первым делом он повел ее к еврейскому скорняку, где она выбрала себе шубу из черного бархата с хорьковым мехом и тут же ее надела; потом — к одной marchande de modes [71] (там Карол преподнес ей вышитый золотой нитью башлык), а в завершение — к кондитеру. Здесь он угостил свою даму паштетами и ликером. Затем они, оба в прекрасном расположении духа, прошли на постоялый двор, где стояли его лошади, и Карол велел запрягать.
71
Торговка
модными товарами (фр.).Не прошло и десяти минут, как подкатили сани. Карол посадил барышню Ярунковскую, заботливо укутал ее в теплую шкуру и уселся рядом — с видом победоносного военачальника, въезжающего в ликующий Рим. Молоденькая актриса с искренним блаженством прижалась к его руке, день был таким чудесным, так приветливо светило солнце, снег искрился, точно бескрайнее море маленьких бриллиантов, она в кои-то веки наелась досыта и впервые в жизни куталась в теплые меха. Все было так упоительно.
Она сбоку посмотрела на Карола, затем вдруг схватила вожжи и громко, радостно запела: «Вот мчится тройка удалая…» [72]
72
«Тройка» — русская народная песня. (Примеч. автора.)
32. Одна дома
И край родной, и добрый отчий дом
оставлен нынче и покинут.
Тем временем Наталья оставалась одна в большом тихом доме. Она радовалась одиночеству: она снова могла, наконец, сидеть у окна, мечтать и предаваться своим думам. Однако картины, чередой встававшие перед ее внутренним взором, были совсем не радостными. Она откинулась на спинку кресла, сложив руки на коленях. На ее красивом лице лежала легкая тень печали, прискорбной безнадежности; сжатые губы по-прежнему упрямились, но в больших голубых глазах уже забрезжил мягкий элегический свет. Снаружи лежал снег; ровным белым глянцем он покрывал землю и кровли, кусты и деревья. На оконных стеклах расцвели чудные зимние узоры. Ветер разглаживал холмы и равнины; внезапно величественная, торжественная мелодия долетела сюда на его крыльях и дальний дубовый лес могуче зашумел исполинскими безлистыми кронами; ему стали вторить деревья в саду, а маленькие кусты зазвенели, словно были обвешаны тысячами крошечных бубенчиков.
73
Адальберт Штифтер (1805–1868) — австрийский писатель.
Наверху запел флюгер, и в полутемной горнице сердито откликнулась старая, выложенная зеленым кафелем печь.
Два блуждающих огонька показались из-за амбара — глаза волка, который прокрался в поместье и снова исчез, когда гигантские собаки встретили его яростным лаем.
Во всем доме воцарились теперь сумрак и тишина. Не горела ни одна лампа, ни одна свеча, мерцало только пламя в печи. Долго не слышно было ничего, кроме тиканья массивных часов, такого же размеренно-торжественного, как в те времена, когда здесь расхаживали господа с косицами и дамы с напудренными буклями.
В долгие, тихие зимние вечера кажется, будто снаружи все вымерло, а внутри каменных стен ожило и заговорило мертвое. Тогда ты со страхом всматриваешься в темную анфиладу комнат. Даже ближайшее и хорошо знакомое на мгновение становится чужим и почти зловещим. Все предметы словно увеличиваются и отодвигаются вдаль, так что комнаты превращаются в залы, а залы — в мрачные соборы. Оживают древние эпохи, тихо бродят по дому призраки, в воздухе шепчутся чьи-то голоса, и из темных углов за нами следят, как нам мнится, неведомые глаза.