Знак Истинного Пути
Шрифт:
Сейчас своеобразный, но безвредный человек ковырялся в снегу.
— Здравствуйте, Сергей Кириллович, — громко сказала Наташа. — Вы что-то потеряли? Давайте я помогу!
Старик обернулся и, игнорируя приветствие, проворчал:
— Да так, обронил кое-что, а найти не могу. Ты попусту со мной языком-то не чеши. Да и помогать мне нечего, а то хозяйка твоя рассердится.
— Евгения Генриховна? Почему?
— Потому что по ее хотению я сам тут все должен делать. Ясно? — Он усмехнулся беззубым ртом. — И никто мне не помощник. Все, хватит балаболить, мне дела делать нужно.
Наташа поняла, что ей деликатно предлагают удалиться, попрощалась и пошла обратно. Странный старик. Очень странный. Нужно будет спросить вечером Эдика, почему ему нельзя помогать.
После
— А домик-то маленький уже после достроили окончательно, лет через пять, — рассказывала она, ссыпая в кипящий бульон мелко порезанные овощи. — Я уж и не вспомню, зачем он понадобился… По-моему, жил там кто-то из знакомых.
— То есть его не для Сергея Кирилловича строили? — осторожно спросила Наташа.
— Да нет, бог с вами, Наталья Ивановна, он всего лет шесть как у Евгении Генриховны прижился.
— А откуда он вообще взялся?
Ольга Степановна помешала суп, закрыла крышкой и поднесла к носу пучок укропа.
— Укроп хороший, свежий. А то иной раз такую траву купишь, что просто удивление: куда весь аромат делся? Вроде и не старый, а не пахнет почти. Может быть, обрабатывают его чем-то? — Она задумалась, потом вспомнила: — А, так вы про нашего Сергея Кирилловича спрашивали… Не знаю я, сказать честно, откуда он появился. Меня тогда как раз Евгения Генриховна отдохнуть отпускала. Приехала, а домик уже занят. Спрашиваю у нее, а она только смеется и говорит, мол, родственник. Шутит, конечно. Какой он ей родственник! Я так полагаю, что старик — отец кого-то из одноклассниц ее бывших. Евгения Генриховна ведь добрая душа, всем помогает.
Наташу несколько удивили ее слова о новой для нее черте характера свекрови, но спорить она не стала.
— А где вы отдыхали, Ольга Степановна? И, пожалуйста, называйте меня просто Наташей!
Женщина мечтательно улыбнулась.
— Ой, Наташа, отдыхала я — вы не поверите! — в Греции. Целый месяц там прожила. Красота неописуемая: море синее, небо синее, а между небом и морем церкви белые-белые… — Она смущенно рассмеялась. — Я, наверное, глупо рассказываю, да?
— Что вы, что вы, мне очень интересно! Я за границей никогда не была, только на Украине.
— Да… И море чистое: нырнешь — и дно под собой видишь, а на нем ежи морские и всякие рыбки разноцветные. Я в спокойном месте отдыхала, там ни дискотек никаких не было, ни баров шумных. Днем на набережную выходишь — тихо, только море и сосны шумят…
Воспоминания Ольги Степановны прервало шипение супа, выплеснувшегося из-под крышки на горячую плиту.
— Ах, ты ж боже мой! — Она проворно схватила прихватку и подняла крышку, другой рукой убавляя огонь. — Вот, Наташа, что болтовня со мной делает — все забываю! Отвлеклась — и на тебе, плиту залила. Хорошо, Женечка не видела — вот бы она посмеялась…
— А вы давно у Евгении Генриховны работаете? — спросила Наташа, отметив про себя «Женечку».
— Почти тринадцать лет.
— Ничего себе! Так долго!
— Да, много уже времени прошло. Евгения Генриховна меня, можно сказать, спасла. Да вы знаете, наверное. Вам ведь Эдик рассказывал?
— Нет, не рассказывал, — покачала головой удивленная Наташа. — Как это — спасла?
— Да вот так. Сестра у меня была, на два года младше, училась в одном классе с Евгенией Генриховной. Дружить они не скажу, чтобы дружили, но дома у нас Женечка появлялась иногда, вместе с другими девочками. И родителей наших она знала, и бабушку… Ну да не в том дело. Я после института инженером работала, а как перестройка-то началась, нас и посокращали. Двести человек на улице оказались: иди куда хочешь, делай что хочешь. А у сестры моей, страшно сказать, рак нашли, и умерла она, за один год сгорела. Пыталась работу найти, да никому я не нужна была со своим дипломом. А ведь нужно было еще родителей кормить — на их-то пенсию особо не разъешься!
— И как же вы устроились?
— Уборщицей, Наташенька, уборщицей я пошла работать. Сначала, знаешь, стыдно было. С высшим образованием,
и полы мыть… А потом радовалась, когда меня в магазин взяли. — Ольга Степановна рассмеялась, вспоминая. — Крутиться весь день приходилось, зато перепадало кое-что из продуктов, а тогда как раз время голодное было. Помнишь, как в очередях за молоком и кефиром стояли, номера писали на руке?— Помню, — кивнула Наташа.
— Ну вот. А я могла иногда пакетик-другой домой унести, директор наш на такое безобразие глаза закрывал.
— А как же вы с Евгенией Генриховной встретились?
— Да она просто в наш магазин пришла, вот и вся встреча. Узнала сразу же и говорит так строго: что ты, Ольга, тут делаешь? Как будто я выбирать могла… А потом спрашивает: будешь у меня работать, готовить на всю семью? Я, конечно, согласилась. Вот так и живем с тех пор.
Вечером Наташа уложила Тимофея спать пораньше — ей хотелось поговорить с мужем. На втором этаже особняка им были отведены две комнаты — одна для Тимоши, вторая — для них с Эдиком. У нее могла бы быть и своя комната, но она была Наташе совершенно не нужна — вполне хватало и того, что имелось. Детская у Тима просторная, со светлыми обоями, с окнами, выходящими, как и у них, на улицу. Комната же Эдика, которую теперь в доме начали называть семейной, была полностью голубой — голубые обои в мелкий цветочек, постель с покрывалом небесного цвета, бледно-голубые шторы. Просто будуар, а не комната холостяка. Но когда выяснилось, что дизайном занималась Евгения Генриховна, Наташа ничего не стала переделывать, только сменила шторы на темно-желтые с голубым геометрическим рисунком. Даже их ей не удалось выбрать в магазине: Ольга Степановна, узнав о намерении Наташи, принесла из какой-то дальней комнаты штук пятнадцать отрезов, и Наташа выбрала один из них. Оказалось, что в доме регулярно меняют шторы, например, с летних на зимние. И она, Наташа, тоже поменяет. Конечно, когда потеплее станет.
Сейчас Наташа проводила рукой по бархатистой ткани, глядя за окно, а Эдик валялся на голубом покрывале, листая толстый журнал под названием «Эксперт».
— Слушай, Эдик, — начала Наташа, — мне сегодня Ольга Степановна рассказала, как твоя мама ей помогла. — Чуть не прибавила «Я даже не ожидала», но вовремя сдержалась.
— Это когда она продавщицей в магазине работала? — Эдик отложил журнал в сторону и потянулся до хруста в костях. — Или нет, уборщицей. Помню, помню. Да, мама молодец, конечно. У Полесиных в семье всегда готовить любили. Мне мама еще в детстве рассказывала, как анекдот, сколько всего на стол выставлялось, когда школьницами они к ним домой приходили. И мама, как увидела Ольгу Степановну, поняла, конечно, что той нужно другим делом заниматься. Она еще тогда у меня спрашивала — брать ее к нам в дом или не брать. Мне лет двадцать с чем-то, что ли, тогда было. И я, помнится, страшно гордился, что она со мной решила посоветоваться.
— Посоветоваться? — машинально переспросила Наташа.
— Да, и решили, конечно, нашу прежнюю домработницу заменить. Она Ольге Степановне в подметки не годилась. Согласись, готовит она отменно. Да, Наташ, чуть не забыл — нас Сваровские приглашают в ресторан, отметить день рождения ребенка. То ли в понедельник, то ли во вторник, точно не помню. Пойдем?
Наташа помолчала, собираясь с мыслями.
— Знаешь, — не очень уверенно произнесла она, — мне как-то не хочется Тимку по ресторанам водить…
— Так ведь детское кафе! Во всяком случае, там игровая комната есть. Наташ, ты что-то темнишь, по-моему.
Иногда Эдик проявлял слегка пугающую Наташу проницательность, и, подумав секунду, она решила сказать правду.
— Если честно, я сама не хочу идти.
— Почему? Тебе Сваровские не нравятся?
— Нравятся. Только они ведь меня знали еще как учительницу их Анжелы…
— Ну и что тут такого? — недоуменно спросил Эдик.
— Эдя, ты такой наивный! — не выдержала Наташа. — Да то, что они меня будут очень внимательно разглядывать и обсуждать, а я не хочу сидеть весь вечер как под обстрелом. Ника человек очень язвительный, хотя и дружелюбный, я не смогу поддерживать беседу на том уровне, который она задаст.