Знак темной лошади

На первом повороте скакавшие рядом с Анри японец и австралиец ушли чуть вперед. Глянув им вслед, Анри увидел, как, работая хлыстами, эта пара начала медленно. но верно приближаться к головной группе. Судя по доносившимся сзади звукам, все остальные лошади шли кучно сразу за ним, не собираясь уступать ни метра. Пейс гонки был пока ровным, поэтому, войдя во второй поворот, Анри решил поберечь силы, но тут же понял, что это будет ошибкой.

При выходе из поворота несколько жокеев из задней группы, чувствуя, что слишком сильный отрыв от лидеров может лишить их всех шансов, резко подали лошадей вперед; интуитивно почувствовав их рывок, Анри успел-таки на прямой перед трибунами вовремя сделать мощный посыл, который Гугенотка приняла без особых усилий. Ее пейс оказался настолько резвым, что уже к концу прямой Анри, сам того не ожидая, оказался вдруг чуть ли не в самой голове гонки. Перед ним теперь скакали только Риджхаммер на Блю-Майле, идущий на втором месте Сен-Клу на Корвете и упорно продолжавший лидировать ирландец. На выходе из второго поворота пейс увеличился еще больше, поэтому Седан, Вотро и Луазье, подержавшись немного где-то сбоку, вскоре безнадежно отстали. Гугенотка шла хорошо, но Анри понимал, что обольщаться кажущимся успехом рано, ведь Оуэн-Ли и Чанг скакали вплотную за ним, и, похоже, сил у них в запасе было еще полно. По ходу Корвета тоже было видно, что Сен-Клу до поры до времени придерживает своего жеребца. Прислушавшись к ходу Гугенотки, Анри подумал: а ведь сейчас вся четверка фаворитов следит только друг за другом. Точно. Никому из них и в голову не приходит считать конкурентом кого-то из остальных, например его или ирландца; но если так, в случае, если он, опередив их, начнет спуртовать первым, у него есть шанс. Правда, до финиша еще далеко, около шестисот метров, но зато, пока они разберутся, что к чему, он успеет отыграть у первой лошади минимум корпус, а то и все полтора. Только для спурта нужно выбрать удобный момент. Пригнувшись к шее Гугенотки и прислушиваясь к ударам копыт о землю, он несколько раз повторил про себя эти два слова: удобный момент… удобный момент… удобный момент… Слова отлично совпадали с ритмом скачки. Только он подумал об этом, как вдруг услышал громкий, тысячекратно усиленный вздох трибун. Похоже, это был вздох облегчения, кто-то начал отставать. Посмотрев вперед, Анри увидел: Лорд Корг, будто наткнувшись на невидимое препятствие, резко сбросил скорость, ирландца сначала обошел Корвет под Сен-Клу, потом Блю-Майл, и вот круп Лорда Корта уже вздрагивает, явно сбавляя усилия, рядом с ним. Еще через несколько мгновений ирландец отпал, исчез. А ведь вот он, удобный момент, подумал Анри. Точно. Послав лошадь вперед поводьями, он усилил посыл хлопками ладони по крупу. Гугенотка, прибавив пейс до максимума, сильно подала вперед и начала захватывать Корвета. Мелькнуло оскаленное лицо Сен-Клу; оглянувшись, тот начал отчаянно нахлестывать своего жеребца хлыстом, но это не помогло; последний поворот лошади прошли в борьбе, на прямой же, перед самым финишем. Гугенотка, еще чуть прибавив, вышла вперед. Черт, подумал Анри, а ведь кажется, я беру Дерби. До финиша оставалось метров двести пятьдесят, над трибунами стоял бешеный рев. Корвет скакал примерно на корпус сзади, и по пейсу Гугенотка ничуть ему не уступала. Вот до финиша двести метров, вот сто пятьдесят, его… Только сейчас Анри осознал: проход у бровки! Он оставил Корвету проход у бровки, и Сен-Клу тут же этим воспользовался; Корвет начал приближаться. Анри снова несколько раз ударил Гугенотку ладонью по крупу, и, совершив чудо, она еще прибавила, но от Корвета все же не ушла. Теперь лошади, Корвет и Гугенотка, мчались вровень, никто из них не мог вырваться вперед. Так, одновременно, они под удар гонга прошли финишный створ.

После финиша, переведя Гугенотку на шаг и спрыгнув на землю, Анри взглянул на демонстрационное табло. Он увидел разложенный по сотым секунды повтор: вот головы Гугенотки и Корвета приближаются к финишной линии, вот одновременно дотрагиваются до нее, вот медленно ее пересекают. Черт, а ведь понять, кто первым пересек финишную черту, невозможно. Тут же, увидев бегущего к нему Себастэна, Анри крикнул:

— Себастэн, не знаешь, что с отцом? Из больницы не звонили?

— Я же все время стоял здесь, на дорожке. Да и потом, патрона ведь только увезли. Может, «скорая» еще в пути?

А ведь и правда, отца в самом деле могли еще не довезти до больницы. Плевать, подумал Анри, все равно он сейчас поедет за ним. И будет рядом с отцом, что бы ни случилось.

* * *

После того как он переоделся, дежуривший у дверей раздевалки Ли сказал:

— Месье Анри, ваша мать просила передать, что будет ждать вас у выхода из конюшни. И учтите, месье Анри, теперь я буду ходить с вами даже в туалет.

— Как знаешь. Вообще-то, Ли, мне теперь все равно.

— Вам все равно, а мне нет.

Выйдя из конюшни, Анри увидел стоящую у своей машины мать. Подойдя к Анри, мать молча обняла его; всхлипнув, сказала куда-то в шею:

— Анри, это ужасно… Они убийцы…

Он почувствовал, что она плачет. Помолчав, спросил:

— Что с ним, не знаешь?

Отстранившись, мать покачала головой:

— Я знаю только, что его повезли в госпиталь Святого Марка. Ты должен держаться.

— Ты связывалась с госпиталем Святого Марка?

— Связывалась. Но что с Эрнестом, они пока сами не знают. Они просто сказали, что этот больной доставлен к ним, вот и все. Ты поедешь туда?

— Конечно. Прямо сейчас.

— Я поеду с тобой. Если хочешь, садись в мою машину, так будет быстрей.

Через полчаса Анри вместе с матерью стоял перед окошечком регистратуры госпиталя Святого Марка. Регистраторша с крахмальной наколкой, записав фамилию и имя больного, нажала несколько кнопок. Взглянув на дисплей, спросила, ие поднимая глаз:

— Мадам, месье, простите, вы родственники?

— Да, — сказала мать. — Я жена, а это сын.

— Больной в реанимационном отделении. Во всяком случае, был там три минуты назад. — Регистраторша так и не посмотрела на них.

— Был? — Мать помолчала. — А сейчас?

Снова нажав несколько кнопок, регистраторша мягко улыбнулась:

— Мадам, мне пока ничего неизвестно. Если мадам и месье желают, вы можете пройти в реанимационное отделение. Я предупрежу пост.

— Да, мы желаем.

— Пожалуйста. Четвертый этаж на лифте и направо до конца. Спросите доктора Бергмана.

Поднявшись на лифте и пройдя по коридору до дверей с надписью «Реанимация», они увидели невысокого человека средних лет в белом халате, белом колпаке, со спущенной на грудь синей повязкой. Внимательно посмотрев на них из-под огромных очков, человек спросил:

— Простите, вы мадам и месье Дюбуа?

— Да, — сказала мать. — Нам предложили пройти сюда и спросить доктора Бергмана. Нам нужно…

Не дав ей договорить, человек мягко тронул ее за руку:

— Простите, мадам, я уже предупрежден. Я доктор Бергман.

— Да? — Некоторое время мать стояла, глядя на него. — И… как мой муж?

— Мадам, мы пытались сделать все, что могли. Вам нужно крепиться.

— Да? — Мать взяла Анри за руку. — Вы хотите сказать, мой муж…

— Увы, мадам. — Сняв очки, доктор Бергман моргнул и тут же надел очки снова. — Когда его привезли к нам, у него уже минут двадцать не было пульса. К тому же яд успел разрушить все внутренние органы.

— Яд? Это был яд?

— Да, мадам, это был яд. Очень сильный яд.

Все, что говорил доктор Бергман дальше, Анри уже не слышал. Он только повторял про себя, глядя на расплывающиеся белые пятна: отца нет. Отца больше нет. Нет.

* * *

Остаток дня Анри провел в своей комнате в депо, лежа на кровати. Попросив Себастэна не пускать к нему никого, по какому бы поводу его ни спрашивали, он запер дверь комнаты на ключ и сразу же рухнул навзничь. Какое-то время он просто плакал, не стыдясь своих слез; потом, когда слезы кончились, просто лежал, бессмысленно разглядывая потолок и стены. Он уже знал, что приз Дерби судейская коллегия решила все же отдать Сен-Клу, однако это его нисколько не взволновало. На него наваливалась, его душила пустота, возникшая внутри. Отец был для него больше чем отцом; он был для него братом, другом, отец вырастил его, научил любить все то, что он сейчас любит. Отец всегда, не жалея, отдавал ему свое свободное время, а главное, отец понимал его, понимал так, как не сможет понять никто и никогда. Именно поэтому он чувствовал себя сейчас так, будто из него что-то вынули, оставив внутри, в нем самом, пустоту.

* * *

Взяв пульт, Жильбер чуть прибавил громкость на укрепленном над спинкой кровати телевизоре. Теленовости были прерваны появлением сестры. Заглянув в палату, Патрис проговорила:

— Месье Ткела, к вам гость.

Сообщая ему это, она буквально лучилась улыбкой. Подумав, что это неспроста, Жильбер спросил:

— Что же это за гость?

— Та самая дама.

— Та самая дама?

— Да. Которая приносила розы. Ведь я говорила, что она еще придет.

Неужели это Нгала? — подумал Жильбер. Конечно, он будет рад ее видеть, и все же…

— Где она? спросил он.

— Здесь, у двери. Она может войти?

Прежде чем что-то сказать, Жильбер выключил телевизор. Конечно, он помнил все, что было связано с разыгравшимися три дня назад событиями. Смертью мужа Нгалы, призом Дерби и выступлением в этом призе Анри вместо отца.

— Так она может войти? — повторила сестра.

— Конечно, пусть войдет.

Войдя, Нгала молча подошла к окну, положила на подоконник букет свежих роз. Налила в вазу воды, поставила цветы в воду и только после этого, усевшись на табуретку рядом с Жильбером, посмотрела на него. Встретив его взгляд, вымученно улыбнулась. Сказала тихо: