Знак Ворона (Черный Ворон - 8)

Иван дотянулся до валявшегося рядом полотенца, того самого, в котором изображал Сенеку - это еще помнил!
– скрутил жгутиком и попытался стегнуть кота. Зверь проворно отпрянул и сбежал.

"В спальню..." - грустно констатировал Иван, услышав характерный звон стекла, сбрасываемого на паркет. Уезжая, Алиска оставила на трюмо почти всю свою выдающуюся косметику, а Иван так и не выкинул ее, должно быть, в подсознательной надежде, что хозяйка когда-нибудь вернется за ней.

– Павиан!
– в сердцах закричал он, вскочив, схватил швабру и ринулся в погоню.

Когда Иван вбежал в спальню, гадский кот благополучно валялся на широченной хозяйской кровати и коготками испытывал на прочность шелковое покрывало.

– Вот я тебя!..

Иван с силой обрушил швабру на кровать, но по коту промазал. Зато зацепил антикварный ночник, осыпав покрывало осколками расписных амурчиков. Кот взвился нетопырем, приземлился на туалетный столик, опрокинул любимую Алисину вазу с икебаной из сухих роз и виноградных листьев и между ног Ивана проюркнул в гостиную, где погром продолжился с новой силой.

Еще минут десять Иван гонялся за животным, в энергичном движении и бурных эмоциях пережигая похмелье, пока яснеющее сознание не пробила мысль, в сущности, элементарная: пространство квартиры, хоть и не маленькое, но замкнутое, не считая распахнутого окна на кухне, но ведь зловредный котяра, в отличие от некоторых, не самоубийца и сигать с восьмого этажа не станет... Так что деваться скотине при всем желании некуда. Следовательно, пространство нужно разомкнуть настоящим образом.

Так Иван и поступил - повозившись с замками, цепочками и шпингалетами, настежь распахнул тяжелые створки железной, замаскированной под мореный дуб, входной двери и принялся загонять кота в прихожую. Задуманное удалось наполовину - в прихожую кот отступил, но очень, зараза, ловко забился там под вешалку, куда швабра на длинной ручке никак не пролезала.

Иван остановился, подумал - и пошел за пылесосом.

Возвратился он, волоча красное шведское чудо на колесиках и грозно выставив перед собой гофрированный шланг с нацепленной щеткой.

– Сейчас ты у меня попляшешь!..
– сказал Иван, перевел взгляд в направлении противника и остолбенел.

У вешалки стоял высокий, элегантный незнакомец в черном длиннополом пальто с широкими лацканами, на голове - черное кепи а-ля Михаил Шемякин, на ногах - высокие черные ботинки на шнуровке. В руке, обтянутой черной перчаткой, незнакомец держал черный самсонитовый кейс, в другой - черную тросточку с серебряным набалдашником в виде оскаленной Увидев Ивана, незнакомец лучезарно улыбнулся и мягким баритоном осведомился:

– Господин Ларин Иван Павлович? Вас-то мне и надо...

Действие вновь перетекло в плоскость христианской аллегории.

– Хромает, превращается в черного кота, любимый цвет черный...
– пролепетал Иван и истово перекрестился.

Незнакомец, однако, не вспыхнул адским пламенем, не растворился в клубах серы, лишь кашлянул выразительно и по хозяйски поставил кейс прямо на пол.

– Я, должно быть, не вовремя, у вас приборка, прошу извинить, - в его интонациях ничего извиняющегося не было. Дело, видите ли, не терпит отлагательства... Кстати, не ваш котик тут на лестницу выскочил?

Не дожидаясь приглашения, незнакомец пристроил на вешалку кепи и расстегнул пальто. Под пальто Иван увидел канареечного цвета пуловер, и сцена тут же утратила мистическое измерение.

– Не мой... С соседнего, наверное, балкона через форточку сюда... Вы извините...
– Иван подобострастно улыбнулся.
– Повестку вашу мне, конечно, вручили... Но явиться я не мог, не мог, поверьте, я болен, ах, как я болен...

Незнакомец пожал плечами.

– Помилуйте, Иван Павлович, никаких повесток мы вам не вручали... Разыскивали, правда, это было, справки наводили, но чтобы повестки...

– Разве вы не из прокуратуры?

– Избави Боже! Ни малейшего отношения ни к прокуратуре, ни к... инфернатуре.
– Незнакомец усмехнулся, сверкнув белоснежными зубами в полумраке прихожей.
– Так где нам удобнее побеседовать?

– Побеседовать?.. А, да, конечно... Прошу...
– Иван выпустил из рук пылесос и кивком показал вглубь квартиры.
– Только у меня беспорядок, вы понимаете...

– Понимаю, понимаю... С вашего позволения, я прикрою входную дверь. А то мало ли еще каких принесет... котиков.

В светлой гостиной Иван сумел наконец разглядеть лицо гостя, вполне, надо сказать, презентабельное - суховатое, четкой европейской лепки, с волнистой, убранной на прямой пробор шевелюрой средней длины. Такому лицу очень хотелось верить, только отчего, отчего же оно казалось Ивану таким знакомым?

– Скажите, а вы... вы случайно в Лениздате не работали? В начале восьмидесятых?
– спросил он предательски дрожащим голосом.

Незнакомец непринужденно смахнул с кресла какую-то случайную тряпицу, уселся, прислонил палку к журнальному столику, на столик водрузил кейс и лишь затем ответил:

– Не имел чести... Прежде чем перейти к делу, позвольте, Иван Павлович, представиться. Филипп Корбо, гражданин Франции, хотя проживаю большей частью в Греции. Прибыл в Россию с неофициальной миссией в качестве одного из соучредителей БМФ...

– ВМФ?
– в полнейшем обалдении переспросил Иван.

Корбо рассмеялся. Смех его был смехом доброго человека.

– Нет уж, Иван Павлович, увольте!.. У нашей организации задачи более узкие и, смею надеяться, более реалистичные. А название расшифровывается просто - "Битлз Миллениум Фонд".

– "Битлз"?! И вы - ко мне? Из Греции?!
– Иван страшно разволновался, даже покраснел.
– Извините, но я ничего не понимаю! Я - и "Битлз"?.. Знаете, вам на Пушкинскую, десять, надо. Вот там битловеды, битлофилы, битломаны. Вася Колин, доктор искусствоведения Мастырка, Володя Граф...

– Иван Павлович, городские сумасшедшие меня не интересуют, отрезал Корбо, откинулся в кресле, поднял руку жестом античного оратора, призывающего к вниманию, и со вкусом продекламировал:

Мороз

И солнце, словно три копейки,

Тускнит, недоброе, сквозь тучу.

Как в черно-белое кино,

Не интересное совсем,

В почти пустом кинотеатре

Гляжу я в этот мир.

От брани деревянным языком

Надежду - валидол больному сердцу

Меж стиснутых зубов катаю.

Что станет мир цветным и интересным вновь.

И старое вино.

И в грудь удары диффузора

Волшебным ритмом "Битлз",

Не грустно мне,

Душа понятия такого не имеет