Знакомство

В тот день мы с ним довольно долго разговаривали в пустой школьной мастерской на разные серьёзные темы, и я проникся к нему уважением и доверием. Серьёзный и умный дядька. С тех пор я довольно часто захожу в мастерскую, просто побыть с ним рядом или поболтать. Моя компания его, похоже, тоже устраивает.

Мне повезло. Геннадий Васильевич оказался на месте и был не занят. Он сидел у себя в маленьком кабинетике при мастерской, пил чай и читал свежую «Правду». Меня удивило то, как он обрадовался моему приходу. Он дядька вообще-то сдержанный и даже немного угрюмый. Кроме меня у нас в школе его улыбку не видел, пожалуй, никто.

— А, Саша! Ну заходи, дорогой, заходи!

Он даже выбрался из своего самодельного кресла, обогнул письменный стол, за которым читал газету, подошёл и положил руку мне на плечо. Мне кажется, что такого проявления чувств не знала даже его жена, если таковая у него вообще имеется. Как-то так получилось, что о его семье мы с ним ни разу не говорили.

— Снимай шубу, садись! Рад тебя видеть в добром здравии! Очень переживал за тебя.

Я тут же вспомнил, что мы с ним действительно не виделись уже больше месяца. Меньше, чем через неделю после последнего урока труда в начале декабря случилась та история с Наташей, после которой я попал в больницу. Потом пришлось долго отлёживаться дома, а затем наступили зимние каникулы.

Не спрашивая моего согласия, Геннадий Васильевич выудил из тумбочки, на которой стояла плитка с чайником, чистый гранённый стакан и налил мне полстакана густого, непрозрачного чаю. Я ему уже говорил как-то, что такой крепкий чай, да ещё без сахара, я пить просто не в состоянии, но он, видимо, забыл об этом. Пришлось принять стакан из его рук, поблагодарить и чуть-чуть пригубить, чтобы не показаться невежливым.

Заметив, как я поморщился, Геннадий Васильевич усмехнулся:

— Пей, пей… Это непростой чаёк. Я в него кое-какие травки добавляю, которые здесь не растут. От них в голове просветление наступает. Ты ведь не просто так пришёл? О чём-то поговорить хотел?

Я кивнул:

— Ну да… У вас время есть?

— Есть, Саша. Для тебя у меня всегда время есть! Только, прежде чем ты начал… Запомни, если бы я был твоим отцом, то гордился бы тобой! А так, я просто рад, что жизнь вновь свела меня с человеком, сила духа которого изменила жизнь на этой планете чуть-чуть к лучшему. Это дорогого стоит. Не красней, это не похвала. Поверь, я знаю о чём говорю…

Он действительно смутил меня. Что это с ним? Вот уж от кого не ожидал пафосных слов, так это от него!

— Да ладно, Геннадий Васильевич… — заныл я, — Чего вы начинаете?… Думаете, я не трусил? Ещё как!

— Это неважно, Саша! — перебил он меня, — Страх боли и смерти заложен настолько глубоко в природе человека, что окончательно победить его без применения вспомогательных средств просто невозможно. Важно другое. Важно, что тысячи людей в этом городке — мужчин, женщин и детей — узнали, что невозможное всё-таки возможно! Что маленький и тощенький мальчишка может одолеть двух взрослых, сильных бандитов! Важно, что добро победило зло! Важно, что люди узнали, что большое и сильное добро может умещаться в маленьком и слабом теле, делая его стократно сильнее!

Он покачал головой, задумчиво глядя на свою кружку, стоящую на столе.

— Нет, Саша… Ты ещё маленький, поэтому просто не в состоянии понять всю значимость своего поступка. Просто поверь, этим ты нанёс злу такой удар, который по значимости может сравниться с поступком Саши Матросова, твоего тёзки…

Он поднял взгляд на меня:

— Ну, да ладно… Ты ведь не об этом хотел со мной поговорить?

Я облегчённо выдохнул, радуясь смене темы. От смущения у меня даже вспотела спина.

— Конечно, не об этом! Геннадий Васильевич, скажите, вы когда-нибудь строили дома?

— Доводилось… — солидно кивнул он, протягивая руку за своей кружкой.

— Не можете немного рассказать? Например, какой строительный материал лучше всего подходит?

Он ответил не задумываясь:

— Мрамор…

— Мрамор? — удивился я. — Почему мрамор?

— В жарком климате, лучше всего строить дома из камня, а мрамор наиболее красивый из них. И легко обрабатывается. Ты ведь о доме для Марины Михайловны говоришь?

Я машинально кивнул, всё ещё не понимая, как можно использовать мрамор при строительстве дома. Мне доводилось бывать в музеях Москвы, где полы выстланы мраморными плитами, но это ведь только полы. А из чего делать стены? А потолки? Тоже из мрамора? Он ведь тяжёлый. Камень всё-таки…

— А почему именно мрамор?

И тут до меня дошло, как он сформулировал свой вопрос! Я растерялся.

— Постойте, а откуда вы знаете о Марине Михайловне? Вы разве знакомы?

Геннадий Васильевич серьёзно смотрел на меня. Потом кивнул какой-то своей мысли и произнёс:

— Нам с тобой обо многом нужно поговорить, Саша. Разговор может занять достаточно много времени, поэтому давай-ка устроимся поудобнее. Пошли со мной…

Он встал, выбрался из-за своего стола, протиснулся мимо меня к двери и вышел в мастерскую. Я, как заколдованный, двинулся вслед за ним. Геннадий Васильевич огляделся по сторонам и, убедившись, что мы в мастерской по-прежнему одни, открыл… проход! В том что это был точно такой же проход, какие научился открывать я сам, не было ни малейшего сомнения!

Геннадий Васильевич оглянулся на меня и приглашающе мотнул головой:

— Заходи! Здесь я живу…

Дворец

Я стоял с открытым ртом, озираясь в огромном круглом зале с полом, составленным из полированных мраморных плит различного оттенка, образующими сложный геометрический узор. Высокий куполообразный потолок поддерживали изящные колонны розового мрамора, расставленные вдоль стен и отстоящие от них на расстоянии примерно трёх метров. В просветах между некоторыми виднелись украшенные резьбой высокие двустворчатые двери тёмного дерева.

Зал не был замкнутым. В передней части сквозь колонны виднелись стволы пальм, ещё дальше за пальмами синело море. Зал был совершенно пуст. В нём даже отсутствовала какая-либо мебель.

Мы находились прямо по центру зала. Геннадий Васильевич стоял рядом и терпеливо ожидал, когда я освоюсь в новой обстановке и приду в себя. Я захлопнул рот, повернулся к нему и тут же понял, что с его внешностью что-то случилось! Он весь как-то помолодел.

Исчезли глубокие морщины на лице учителя. От них остались только две едва заметные вертикальные складочки над переносицей. Из волос исчезли все седые волосы и причёска стала более пышной. Исчез синий халат, надетый поверх старенького костюма с чёрным галстуком. Сам костюм тоже исчез. Сейчас он был одет в просторные хлопчатобумажные брюки и тонкую светлую рубашку с короткими рукавами. Три верхние пуговицы рубашки были расстёгнуты. Ноги его были босы. При такой влажности и жаре это было, наверно, приятно — стоять босиком на прохладном мраморе.