Знание- сила, 2003 № 07 (913)
Шрифт:
«Мне интересен человек как человек...»
Г.С. Батыгин: — Послушай, ты вундеркиндом был ши как?
С.В. Чесноков: — Никаким вундеркиндом не был. Сорванец, но учился отлично. По поведению были проблемы. В Петропавловске окончил семилетку, а 8-й класс уже начинал в Измаиле-на-Дунае, там и школу окончил.
Время проводил на военных свалках. На берегу Камчатской бухты за Сапун- горой была целая флотилия американских торпедных катеров, вынутых из воды. Отец устроил, что по ним я мог лазить, как хотел. Смотрел моторы, трогал руками, все было новенькое, в масле. Было безумно интересно.
Мне нравилось угадывать смысл того, почему люди что-то делали с материей, с металлом, с другими вешами. Тоненькая пленочка алюминиевая в конденсаторах — для чего? Какой-то паз, дырка где-то — зачем? Руки у меня всегда были
Дитя свалок. Но и дитя рынков послевоенных лет. Люди оттуда врезались в память на всю жизнь. Безногие с немецкими аккордеонами, трофейными. «Хохнер», «Вельтмейстер». Культи привязаны к деревянным дощечкам-каталкам на подшипниках, укрепленных на деревянных штырях гвоздями. Деревяшки, обитые кожей или тряпками, чтобы отталкиваться. Кто катался, а кто сидел на одном месте, играл и пел. О том, как с фронта приехал безногий, его никто не встречает, кому он нужен без ног? Только дочь пришла, а он выходит, и у него обе ноги на месте. И все ясно, кто есть кто. Это вообще фантастика. Высокое площадное искусство.
Все, что касается песен, как ими говорят, ощущение уходящего времени, невозвратимых потерь, краткости мгновений, все, что пропитано чувствами без подделки, жизнью, как она идет у человека, — это все я впитывал, как губка. Эти веши на меня производили колоссальное впечатление. В сущности, определили все. Всю мою судьбу. Из-за этого потом внутри себя мне было так легко, по-свойски соотноситься с социологическими теориями.
Меня выгнали из школы в десятом классе. Я сатанел от лжи. Физик, добрейший, в сущности, человек, не понимал, о чем я. Его бесило все, что я говорил. Вызвал меня в физкабинет, практиканток посадил, меня поставил перед собой и стал спрашивать, почему мне не нравится то, что он делает. Я ему сказал: «Раз, два, три, четыре. Вот это не нравится». Тогда он рассвирепел и заорал: «Откуда вам учителей выписывать прикажете?» Практикантки слушают внимательно, записывают. А я возьми и ляпни: «Из Америки». Просто так. Потому что на другой стороне Земли. «Ах, из Америки? Ну, ладно...» И меня выгнали из школы. Враз. Пришили политику. Директриса сказала: «Забирай вещи и домой, чтоб духу твоего здесь не было».
А это была осень 1959 года. В Москве уже с «оттепелью» прощались, а до Измаила только-только докатилось, что о Сталине на XX съезде говорили. Как до жирафа подлинной шее. Я домой пришел, мать пол мыла. Я говорю: «Меня из школы выгнали». Мать тряпку уронила и заплакала. Отец надел китель военно-морской с погонами подполковника, темно-синий и пошел в гороно. Говорит: «Сына выгнали из школы, за что? Он же не хулиган — отличник». Тогда директрису вызвали к городскому начальству. Она вела историю, коронной ее фразой было: «Наши в том бою одержали поражение». Сама придумала. Наши всегда победы одерживают. И поражение, если уж случилось, не могут потерпеть, только одержать. Ей говорят: «Не валяйте дурака. Вы же знаете, что в Москве XX съезд прошел, все уже по-другому. Давайте-ка этого мальчика двигайте вперед, нам такие люди нужны».
И меня сделали секретарем комитета комсомола школы.
Когда меня приняли в МИФИ, на первом же собрании учебной группы представитель комитета комсомола института сказал, что меня рекомендуют избрать комсоргом группы. А я сказал, что уже не могу. Записался в джаз-оркестр. Все, есть общественная работа. И больше никогда ни ногой не ходил ни в какие комсомолы, ни, само собой, в партию.
А когда стал учиться, понял, что думать про мир люблю, а то, что рассказывают преподаватели, полюбить не могу. Миллион вопросов внутри, а их и задавать вроде неприлично — все глупые. В институте науку впихивают, откуда что в науке взялось — непонятно.
Г.С. Батыгин: — У тебя были специализация в МИФИ?
С.В. Чесноков: — И да, и нет. И это было именно то, к чему я стремился. У меня был эталон: что делаешь, надо любить. Что это значит, я знал из-за гитары. Ты живешь там — вот и все.
А любви к науке не было, к той, что меня окружала. Решил, пока не знаю, чего хочу, надо делать самое трудное. Чтобы было с чем прийти к тому, что полюблю. Поэтому пошел в теоретики.
Кругом меня все говорили: «Ты способен? А может, нет?» Это неправильный разговор. Не в способностях дело, а в любви. Если что-то любишь, а кто-то считает, что ты не способен, наплевать: что-то из этого выйдет обязательно. А если любви нет, ничего не получится.
Я делал все, в чем был хоть проблеск надежды приблизиться к себе. Специализируясь
по теоретической физике, был активнейшим участником и одним из организаторов московского клуба песни. Год слушал лекции по общей физиологии профессора Шидловского в Первом Медицинском институте. Там же прослушал курс психиатрии у профессора Банщикова.Г.С. Батыгин: — Зачем?
С.В. Чесноков: — Было интересно. Хотелось приблизиться к человеческим вешам. Эта линия продолжилась поступлением на работу в Институт социологии. Но это после аспирантуры, в 1969-м. А тогда — поиски соответствия и ощущение жуткого кризиса. Получалось, все не мое. Культура физиков, математиков — не моя. От этих «физиков-лириков» с «ветками сирени в космосе», «поверяющих алгеброй гармонию», меня с души воротило. В той среде разговор от себя воспринимался как неуместный. Для меня живого там места не было. Я был чужим и не понимал, отчего так происходит. То ли я такой урод, то ли жизнь «от научной печки» криво устроена. Скорее, и то, и то. Надо было разбираться, чтобы не врать себе самому.
Я окончил МИФИ в 1965 году, в декабре. Предложили пойти в аспирантуру, втеоротдел Вениамина Григорьевича Левича, был такой ученик Ландау. Институт электрохимии, неподалеку от Донского монастыря, организовал академик
Александр Наумович Фрумкин, который еще в 1919 году решил проблему Вольта. Там я проучился с марта 1966-го по март 1969-го.
Г.С. Батыгин: — И защитился там же?
С.В. Чесноков: — Да, 12 июня 1969 года, но работал уже в Институте социологии у Бориса Андреевича Грушина.
Март 1969 года был для меня трудным. Аспирантура, диссертация, назначена защита, а умнее не стал. Что было непонятным, так и осталось. Был набор знаний о точных науках и о человеческом естестве, а между ними не было связи. Это был путь к раздвоению личности. Я понимал, что если не возьмусь за эту проблему по-серьезному, могу заболеть. Хорошо понимал. Был как рыба на песке. Тогда возник план, конструктивный и четкий: не убегать от внутренних проблем, а найти способ сделать их решение жизнью. Я сформулировал тему, вокруг которой можно было надеяться собрать себя. Получение людьми знаний о людях — так она звучала. Как я узнаю о других, что такое эти знания? Что в них от людей, а что — от меня? Как организовать знание о людях, чтобы оно не отделяло, а соединяло меня с ними, оставляло открытым, а не замкнутым в себе? Что должно быть* чтобы о знании можно было сказать: «Да, это знание»?
Совсем не отвлеченными были эти вопросы. Вокруг бушевала марксистская идеология, в ней знаний о людях не было вообще. И реки расщепленной семантики, я легко в них ориентировался. Где искать ниточку, которая может меня вывести к той первичности и ответственности, которой отличались знания высокого класса, которые я получал от Померанчука, Мигдала, Ландау? Я тогда решил: хорошо, я ничего не понимаю. Но я же вижу кровь, страдания людей, я же пою песни Галича. Я все это вижу с разных сторон. Это и нужно соединять в одно со всем остальным.
Меня всегда интересовали люди в первую очередь, а не этикетки, которые обозначали формальную причастность к социальной роли. Мне было совершенно не важно, партийный этот человек, беспартийный, гэбэшник он или жертва. Мне был интересен человек как человек. Он — как я, и если стал палачом, жертвой, чиновником, стукачом или диссидентом — как он дошел до жизни такой? Я ведь тоже могу дойти до того же.
Сергей Валерьянович Чеснонов родился в 1943 году в Грузии. Окончил МИФИ (1965) по специальности теоретическая ядерная физика. Защитил кандидатскую диссертацию по химической физике (1969). Тогда же ушел в социологию и начал исследовать взаимоотношения между математическими методами в гуманитарных исследованиях и нормами естественного языка. Сейчас руководит компанией «Континент-Медиа», разработавшей уникальное программное обеспечение для государственных регистров больных диабетом, муковисцидозом (тяжелое генетическое заболевание) и так далее. Создал математическую теорию правил, известную как «детерминационный анализ»; она применяется сегодня в социологии, психологии, экономике, медицине, биологии, генетике, лингвистике. Активный участник событий в искусстве андерграунда последних десятилетий советского периода, автор песен, исполнитель песен А. Галича, мелодий фламенко (гитара) и моноспектаклей «Из эмоциональной истории шестидесятых — семидесятых».