Знат

– Недавно умер, – сказал Фома, изучая оставшееся от домового тряпьё. – за хозяйкой не смог пойти.

Я просто хотела отключить сознание. Это что же получается? За бабушкой так же пришёл Знат или его шакалы? Или все-таки этот мир не близнец, а мой. Странно вывернутый. Не может же в этом месте жить вторая с моей второй бабушкой. Или может?

Очень хотелось злиться, но не получалось даже обижаться. Все больше хотелось остаться наедине со Знатом и поговорить, задать все вопросы, которые застряли где-то во мне. Поговорить, загнав страх подальше.

Знат быстро пересёк квартиру, заглянул на кухню, в комнату, на балкон.

– Что ищешь? – спросила я, постаралась произнести вопрос жестко, а получилось убито.

– Картину, – коротко ответил тот.

Меня бросило в жар.

– Какую картину?

– Ту, что ты нарисовала последней.

Теперь в квартире резко стало очень холодно.

– Я ее в метро забыла. В центре, – срывающимся голосом повторила я то, с чем не хотелось мириться. – Хотела в вуз отвезти, но чуть не пропустила остановку, выбежала из вагона, а картину забыла. И поезд уехал. Я ж вроде бы говорила. Там, в лесу.

Я все ждала, что начну хотя бы плакать. Общая усталость, мучения с картиной, потом этот жуткий убитый мир, где все хоть и очень знакомо, при этом такое искусственное и шарнирное – это должно было меня добить. Но я не чувствовала ничего.

Знат, не меняя выражение лица, подошёл ко мне, я отступила. Он собирался что-то сказать, в это момент у окна присвистнул Фома.

– Смотрите, что птицы творят!

Мы обычно не обращаем внимания на птиц. Ну летают и летают, гадят, клюют все, что рассыпано. А иногда стоит на них посмотреть. Я видела, как птицы стаями летали над заброшенным районом. С земли они казались куда больше нормальных голубей или ворон, но парили так же, как их младшие собратья.

Эти птицы застыли в воздухе. Одна висела совсем близко к нашему окну. Она была огромная, смесь между вороном и орлом: можно было разглядеть крючковатый мощный клюв, перья и пустые белые глаза, которые заглядывали в самую душу. Из клюва сочилась тонкая чёрная струйка и исчезала, улетая к земле. Все птицы были мертвы и замерли в воздухе. Они висели над домами, ветер колыхал перья, снежинки строили маленькие башенки на чёрных телах. У меня из окна была видно школа, над ее территорией застыла целая мертвая стая.

– Какое настроение было на картине? – спросил Знат.

Я не услышала в вопросе ни злости, ни разочарования. Был только интерес.

– Спокойствие и печаль, – ответила я, отвернувшись от птиц.

Знат улыбнулся и кивнул.

– Это хорошо.

Я не поняла. Что именно хорошо.

– Вы хотели увидеть Охоту, – громко произнёс Знат. – Рад представить вам то, от чего невозможно скрыться.

Мертвая стая страшных птиц была той самой странной Охотой.

Chpt 5

Я не очень понимала, что теперь надо делать, бежать от птиц или ждать, когда кто-нибудь придёт. И чем больше я на них смотрела, тем меньше они пугали. Ну висят и висят в воздухе. Жутковато смотрится район, над которым застыли десятками мертвые птицы, у каждой свой взмах крыла. С каждой капает какая-то чёрная слизь. И все, больше ничего не происходит. Они не нападают, не орут, не пытаются разбить окна. Просто висят в воздухе.

– Надо уходить, – сказал Знат.

Я мысленно опять вернулась к его вопросу.

Почему он не спросил сразу про картину? Мы могли бы сюда не заходить, не тратить время, не видеть умершего домового. Он ведь пытался в квартире найти именно мою дипломную работу. А ведь это так просто – задать вопрос. И не надо было бы тратить время, не надо было смотреть из окна на застывших в воздухе птиц.

Пока я проговаривала про себя, что еще не пришлось бы делать, в мире выключили все звуки. Даже мои собственные мысли казались теперь оглушительно громкими. А вместе с тишиной пришёл холод. Причём такой, что даже куртки не спасали. Этот холод пробился в самое нутро, заставляя дрожать всем телом.

– Может, заглянем, что осталось в ближайшем магазине и вернёмся в лес? Там хотя бы топить можно, – озвучил Фома наши мысли, к метро идти не хотелось.

Мы молча вышли на улицу, споткнувшись о замершую у самого асфальта птицу. На улице тянуло гарью, в квартире из-за холода мы даже не обратили внимание, что изменился воздух. Из-за леса поднимался чёрный столб дыма.

– Нет больше нашего дома, – вздохнул Юра.

– А может, это все-таки не наш дом?

– А что там еще есть? Ничего.

Оттягивать поход к метро больше не было смысла, и мы побрели через район, постоянно оглядываясь, пригибаясь от каждого шороха. На головой висели мертвые птицы.

* * *

– Что же ты будешь делать, маленький дурак, когда никого не останется?

– Разберусь, – Знат держал в руке последнюю жизнь.

Жизнь была никчёмная. Этот знающий успел сам убить несколько своих человек. Даже не по какой-то важной причине, объясняющей бестолковую смерть, а просто так, повздорив. Жизнь билась, испуганной мышью, извивалась, пыталась спрятаться, чтобы никто не достал.

– Ты ведь знаешь, что они за тобой придут? – человек извивался, точно как его сущь.

– Знаю.

– И ты готов умереть? Очень сомневаюсь, – этот человек был противный, оплывший от выпитого алкоголя, с неумелыми наколками над бровями. Он плевался белой слизью во все стороны и громко матерился.

Знат хотел поскорее закончить и одновременно растянуть это задание как можно больше. После того, как умрет последний скрывающийся знаток, гвардейцы примутся за Зната, у них такой приказ. Знат не слышал, Знат знал. А еще Знат чувствовал, что у него все получается. Он делает правильное дело и так, как надо.

Конец ознакомительного фрагмента.