Зола

– Тебя кто-нибудь когда-нибудь утешал?
– продолжала она свой допрос.

– Ну...
– промямлил Стасик.
– Родители.

– Брось придуриваться! Ты понимаешь, что я не о том.

Стасик поглядел ей прямо в глаза и сказал:

– Утешали.

– Кто? Катька? Или не только она?

– Она.

– И как это было?
– Вика немного расслабилась. Так расслабляется человек, услышавший то, что желал услышать.

– Нормально, - Стасик пожал плечами с видом бывалого бойца сексуального фронта.

– Расскажи, - попросила девушка.

– Да ладно, Вика, зачем тебе это?
– отозвался Стасик.
– Тем более, сейчас...

– Тем более, в такой день?
– уточнила Виктория.
– Как раз в такой день и надо. А то что получается?
– её губы вдруг скривились в злой усмешке, не по возрасту злой.

– "Моя милая в гробу...", да?

– Перестань!
– Стасик подскочил.
– Как ты можешь?

Вика уже взяла себя в руки.

– Просто хотела продемонстрировать тебе, что не хуже твоего умею подковыривать, если захочу.

– Я не подковыривал, - сказал Стасик.

– А что же ты делал? Пыжился передо мной? Давай, пыжься дальше.

– Я не пыжился перед тобой, - Стасик подошел к ней вплотную.
– Я, может, чепуху всякую нес, но я... Ты знаешь, когда ты мне позвонила и сообщила о смерти Катьки... Не знаю, почему, но я словно ждал этого... То есть, я не хочу сказать, будто ждал Катькиной смерти. Тем более, такой жуткой. Но я ждал какой-то развязки. Ну, было чувство, будто я в сумасшедших гонках участвую, и мою машину вот-вот занесет. Или... когда ты летаешь во сне, и вдруг зависаешь в воздухе, который становится таким густым и вязким, и тянет вниз и вниз. И ты готов на что угодно, лишь бы тебя перестало тянуть к земле. А потом... Потом ты уже хочешь приземлиться, даже если при этом сильно расшибешься, но уже не можешь сдвинуться ни туда, ни сюда. Воздух такой, слишком плотный, понимаешь? И тут лучше поскорее проснуться, чем вот так висеть. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь крикнул, разбудил меня... И почему-то больше всего хотелось, чтобы это была ты!

– Почему именно я?
– спросила Вика.

– Потому что ты не представляешь, как я любил Катьку! Когда я видел её, мне становилось дурно, у меня голова кружилась! Это было как судорога, понимаешь? И хотелось кусать себя, выкинуть что-нибудь отчаянное, только бы эта судорога прошла! Твой голос по телефону... Он вонзился в меня как иголка... Как, знаешь, иголку или английскую булавку втыкают в сведенную судорогой мышцу, чтобы отпустило! Вот это ощущение - и мучительной боли, и одновременно освобождения - и было ощущением, которого я так ждал! И оно пришло от тебя, понимаешь, и я хотел, чтобы оно пришло только от тебя!

– Хотел - и дождался, - сказала Вика.
– И что ты предлагаешь теперь?

– Не знаю, - Стасик подошел к подоконнику, поглядел в окно, упершись в подоконник сжатыми кулаками. Без бинокля, он видел только общую панораму: автобусы, будто игрушечные, фигурки на аллеях - особенно яркое и торжественное скопление этих фигурок, похожих на человечков из наборов "Лего" - раньше бы сказали, "на оловянных солдатиков", но пластик вытеснил олово, а сборные фигурки - цельных и литых.
– Теперь мне стыдно. Мне стыдно, что я хотел этого освобождения - будто Катькиной смерти хотел. Ведь мертвых любить нельзя... Но кто сказал, что нельзя? Можно, ещё как можно! И ещё мне стыдно, что я хотел этого стыда. Но не так, честное слово, не так!

– А как?
– спросила Вика, поворачиваясь и облокачиваясь о подоконник рядом с ним.
– У тебя, похоже, из-за Катькиной смерти совсем мозги поехали. "Стыдно, что стыдно"... Это ж надо придумать!

– Я знал, что тебе это покажется бредом, - хмуро проговорил Стасик. Наверно, и пытаться объяснить не стоило.

– Еще как стоило!
– она положила руку ему на плечо.
– Договаривай. Честное слово, я не смеюсь. Я тебе самому хочу помочь разобраться.

– Да нечего тут разбираться!
– выпалил Стасик.
– Ты не знаешь всего!

– Так расскажи - и я узнаю, - теперь она прильнула к нему, легонько провела пальчиком по его щеке, придав лицу по-матерински сочувственное выражение. Он отпрянул как ошпаренный, и она спросила.
– Это связано со мной?

– Да, - хрипло ответил Стасик.

– Понимаю...
– она поджала губы, чтобы сдержать улыбку.
– Тебе казалось, что я нравлюсь тебе больше, чем... ну, чем дозволено? Так нравлюсь, как парню, влюбленному в другую, не должна нравиться ни одна девушка, кроме его единственной, от которой голова кружится?

– Меня к тебе... влекло, - сказал Стасик.

– И сейчас влечет?
– как бы рассеяно поинтересовалась она.

– Да. Сейчас даже больше. Вот что самое дурное. Понимаешь? Сейчас, когда там, на кладбище, вот-вот подойдет автобус... И стоит мне подумать о Катьке, которая сейчас... там, как меня ещё больше тянет к тебе!

– Ну, знаешь...
– она разглядывала его, словно увидев впервые, а потом сказала тоном взрослой опытной женщины - из популярных изданий она нахватала немало ценного о стрессах и психологии вообще.
– Это у тебя от шока. Такое бывает. И, вообще, ты извини, но когда человека тянет от мертвого и холодного к живому и теплому, то это вполне объяснимо, пусть и кажется ему противоестественным и стыдным.

– Говорю тебе, не только в этом дело!
– Стасика прорвало.
– Я...
– он сглотнул.
– Я знал, что у нас с Катькой не сложится. Ты ведь... Ну да, чего там говорить. Представляешь, как все было. И мне хотелось вырваться! Все разрушить одним махом, понимаешь? Ты была её подругой. Вот я и подумал... Я подумал, что, если пересплю с тобой, то это и станет тем ударом, который разнесет все вдребезги! После этого я сам - я сам, понимаешь - и близко к Катьке не подойду, даже если она готова будет меня простить. Как я прощал...

– Переспать со мной? Не худо было бы сперва заручиться моим согласием, а? Или ты считал себя настолько неотразимым, что мое согласие заранее подразумевалось?

– Да нет же, нет! Но, согласись... Ты помнишь, мы с тобой однажды болтали, и ты...

– Я подкинула тебе какой-то намек? Тебе померещилось!

– Может быть! Но я увидел в тебе... Словом, сперва я просто подумал. Если с кем-то переспать, чтобы переломить хребет моей любви, то с тобой. И, когда подумал, то представил тебя... И вдруг понял, что я тебя хочу такую, какую представил! Я испугался этого, безумно испугался! Это ж была просто мысль, голая мысль... Но стоило тебе замаячить у меня перед глазами, как я уже не смог выкинуть тебя из головы. Это сделалось как наваждение - я думал о тебе, и меня не волновало, о чем мы будем говорить, как будем проводить время. Единственно, что мне виделось - это как... ну, как все происходит! Я любил Катьку - и хотел тебя! А сейчас я хочу тебя ещё больше, чем прежде! И не могу я с этим разобраться! Когда у нас возник разговор, что и тебе, и мне хочется поглядеть на похороны, а я уже присмотрел эту квартиру, то я подумал - вот оно! Может, и сегодня получится - а может, после того, как мы проведем вместе несколько часов, мы все равно в ближайшие дни... Нет, не буду врать. Я думал об одном. Я представлял, как здесь, в этой квартире, я валю тебя на пол, срываю с тебя одежду, сразу, как только процессия исчезнет в крематории... Потому что я знал, что в этот момент захочу тебя ещё больше! Как ещё больше захотел тебя, едва положив трубку, когда ты сообщила мне о смерти Катьки! Твой голос, твои слова, они и обжигали меня, и царапали, и вонзались в меня - действительно как иголки, мне даже не было жутко, не было отчаяния, у меня будто разом все отшибло при этом известии - и, когда я положил трубку, я ещё больше тебя захотел, до безумия, словно только ты могла вылечить этот ожог, и одна мысль, как я вхожу в тебя, целую твои губы, твою грудь, одна эта мысль, и одно то, что я это видел ясно-ясно, как это может быть - одно это меня исцеляло, и вместо ожога наступала прохлада! Я стоял, держал трубку телефона в руке, из трубки доносились короткие гудки, и чувствовал себя таким обессиленным, будто все между нами произошло на самом деле, будто эта трубка, в которой только что звучал твой голос, ещё хранила тепло твоего тела. И не могу тебе передать, какое отчаяние на меня нахлынуло, когда я понял, о чем я думаю - в такой момент!.. Вот, - Стасик сел на пол и закрыл лицо руками.
– Теперь ты можешь меня презирать. Все равно у тебя не получится презирать меня так сильно, как я презираю сам себя!

Вика взяла бинокль, отвернулась к окну, некоторое время смотрела на кладбище.

– Пока ничего, - сказала она после паузы.
– И с похоронами этого "крутого" какая-то заминка. Все остановились и чего-то ждут. Интересно, чего?.. Расскажи мне, как у вас это было с Катькой, - проговорила она тем же тоном.

– Зачем тебе?
– глухо проговорил Стасик.
– После всего, в чем я сознался...

– Именно, что после всего.

– Мы...
– Стасик опять поперхнулся и замолк.