Зола
Шрифт:
– Ты не знал, о чем со мной можно говорить?
– осведомилась Вика, продолжая глядеть в бинокль. А ты исповедуйся. На всю катушку, по полной программе.
– Чтобы тебе стало совсем противно?
– Нет. Ты ведь хочешь, чтобы тебя лучше понимали? Сколько раз за это время ты произнес "понимаешь", "ты пойми"... Давай я буду учиться тебя понимать... Кстати, что ты говорил насчет того, что у нас может быть такая же квартира?
– Так, сболтнул, - проворчал Стасик.
– Мне так хотелось хоть чем-то тебя зацепить... Я готов был что угодно тебе пообещать, лишь бы ты... Ну, хотя бы посмотрела на меня не только как на друга.
– А кто тебе сказал, что я гляжу на тебя только как на друга? Кто тебе сказал, будто я вообще гляжу на тебя как на друга?
– Ну... по-моему, это очевидно.
– Если бы не относилась к тебе как к другу или если бы боялась, что ты можешь меня трахнуть?
– И то, и другое.
– Так расскажи все-таки, как у тебя было с Катькой.
Стасик опустил голову перед тем, как ответить.
– Я ж говорю, нормально было.
– А конкретней?
– Конкретней, мы с ней... ну, так.
Вика положила бинокль на подоконник, скинула уже расстегнутую дубленку, расстелила её на полу и села на неё напротив Стасика.
– Так, так, да никак, - проговорила она.
– Ведь ничего, в общем-то, и не было, да?
Стасик поднял голову.
– Тебе-то откуда знать?
– Она рассказывала. Про то, как однажды она немножко приласкала тебя, а ты растерялся, и... Не бойся, она не всем трепалась.
– Да, - с неожиданной яростью и энергией сказал Стасик.
– Она была не из пугливых...
– он вдруг выпрямился.
– Но погоди!.. Когда она тебе это рассказала?
– Когда надо, тогда и рассказала, - усмехнулась Вика.
Стасик поднялся на ноги.
– Я тебя спрашиваю, когда? Ведь...
– он не договорил, потому что у него перехватило дыхание. Потом он пошел к Вике, шагая как неуклюжая заведенная кукла и вытянув руку - словно собираясь схватить девушку за горло.
– Ах ты, сволочь! Так ты виделась с ней перед её смертью? И молчала об этом? Никому ни словечка? Ты знаешь, почему она выбросилась из окна? Или ты просто была при этом?
– С чего ты взял?
– Вика попятилась и прижалась к подоконнику.
– Не крути мне мозги!
– Стасик был на грани истерики. Он схватил Вику и стал её трясти.
– Мы виделись с тобой часа за три до её смерти! Ты спросила, правда ли, что это от меня Катька залетела на аборт, я ответил, что правда, и ты мне поверила! Значит, узнать от нее, что я врал, ты могла только после! А после - это сразу перед её смертью! А ведь ты клялась, что в последний раз виделась с ней накануне!..
– Ну и что?
– с трудом проговорила Вика.
– Остановись! Я все...
– Что там было? Ты мне...
Он не договорил, потому что Вика вдруг, перестав вырываться и резко подавшись вперед, обвила руками его шею и впилась губами в его губы. Стасик то ли ойкнул, то ли хрюкнул, дернулся, будто хотел вырваться, наподобие пойманной птицы, а потом швырнул Вику на её расстеленную дубленку и навалился на девушку. Он неловко расстегивал пуговицы её одежды, залез рукой ей под блузку, хрипел и мычал. Вика, не сопротивляясь, продолжала обвивать руками его шею, на её губах блуждала странная полуулыбка, словно она грезила наяву и была мыслями далеко-далеко от этой странной пустой квартиры и этой странной ситуации. Лишь когда Стасик задрал её юбку и принялся неуклюже, одной рукой, расстегивать ремень и "молнию" своих джинсов, другую не отнимая от груди Вики, она притянула к себе его голову и сказала ему прямо в ухо, внятным и чуть ли не властным шепотом:
– Только осторожно. Не сделай мне больно. Я ведь ещё ни с кем не была...
Стасик поглядел ей в глаза, и она ответила ему прямым и ясным взглядом - настолько ясным, что, из-за своей прозрачности, он казался затуманенным страстью. Перед этим взглядом - не умоляющим его о чем-то, а принимающим его целиком и полностью, таким, какой он есть - Стасик внезапно сник и обмяк. Пауза длилась, они смотрели в глаза друг другу, и Стасик, скатившись с девушки, упал на живот, положив лицо на руки, и заплакал - горько, по-детски. Вика присела, оправила юбку и блузку, задумчиво поглядела на Стасика, потом провела ладонью по его волосам и, запустив в них пальцы, стала ерошить эти растрепанные волосы.
– Насильник из тебя никакой, - с неожиданной хрипотцой проговорила она.
– Впрочем, как и из меня жертва...
Стасик не отвечал.
– Не думай ничего такого, - продолжала Вика.
– Катька мне давно сказала. Но я продолжала подыгрывать тебе,
Стасик перевернулся на спину и поглядел на неё красными припухшими глазами.
– Ты ревновала меня к Катьке?
– спросил он.
– Да, - просто ответила Вика.
– Но выходит...
– Выходит, я испытывала к тебе то же, что и ты ко мне. И, так же, как ты, жутко стыдилась этого.
– Ты тоже... тоже меня...
– Назови это своим словом - хотела, - кивнула Вика.
– Но не могла ведь я предавать лучшую подругу... в которую ты был так влюблен. Может быть, ты уловил мое желание. А может, я - твое. Мы с тобой болтали ни о чем, делились "тайнами", а я чувствовала в тебе это напряжение. Я, конечно, не понимала, что это - напряжение от желания войти в меня. А может, что-то мне нашептывало, что все именно так, но я сторонилась от этого навязчивого шепотка. Даже не сторонилась, а шарахалась, вернее будет сказать. И, все равно, когда я ощущала в тебе это напряжение, я непроизвольно сжимала ноги... будто ты уже в меня проник, и я тебя чувствую, и я не знаю, как я кляла свое глупое воображение, и как не умудрялась покраснеть при тебе, потому что это было жутко, стыдно, омерзительно, тошнотворно... и все-таки мне не хотелось тебя отпускать. Хотелось задержать это ощущение тебя во мне, вот это твое желание, которое... которое вонзалось в меня так реально. И это ощущение долго не проходило, только где-то через полчаса после того, как мы расставались, оно меня отпускало. Я умереть была готова от стыда и презрения к себе, так мне было погано, но мне хотелось снова и снова переживать этот стыд. Наверно, это было в точности то же самое, что ты испытывал. И, можно, я расскажу тебе одну вещь?
– Рассказывай, - хрипло проговорил Стасик.
– Так вот, я... Однажды, когда это ощущение не проходило очень долго, так долго, что я уже лежала в кровати, а мне продолжало мерещиться, будто ты во мне и теперь наваливаешься на меня, и мне трудно дышать, и от этого мне было очень неуютно и жутко...
– Ну?
– спросил Стасик, когда пауза затянулась.
Вика, продолжавшая ерошить его волосы, вдруг стиснула прядь волос Стасика с такой силой, что у неё побелели костяшки пальцев, а он невольно вскрикнул. Она отдернула руку, будто ошпарясь.
– Извини...
– Да ничего...
– он пригладил волосы, чуть поморщился - видно, она рванула прядь так, что все ещё болело.
– Так что с тобой было?
– Ты не будешь смеяться?
– спросила она.
– Ты же не смеялась надо мной.
– Так вот, я опять плотно сжала ноги - убеждая себя, что делаю это, чтобы избавиться от наваждения, чтобы мысленно тебя вытолкнуть, но, на самом деле, для того, в чем я себе боялась сознаться: для того, чтобы плотнее тебя ощутить. А потом... потом я провела рукой у себя там, между ног, внушая себе: вот, пощупай, проверь, ничего там нет, все это твои фантазии, дурные фантазии, за которые тебя надо отстегать. И там, между ног, у меня было влажно, а проводя рукой, я наткнулась на крошечный бугорок, вроде язычка, над... над этим самым местом. И, когда я коснулась его пальцем, меня будто током ударило, и я уже не могла сдерживаться, я стала массировать его и теребить, закрыв глаза и представляя тебя. Меня просто дугой выгибало от наслаждения, я ничего не могла с собой поделать. И лишь когда словно маленький взрыв произошел, разбрасывая искорки по всему телу, и это было так замечательно, что мне пришлось закусить губу, чтобы не заорать от восторга, перепугав спавших в соседней комнате родителей, я очухалась и долго лежала, тяжело дыша. Мне сразу стало так плохо, так плохо... Я чувствовала себя последней дрянью, мне казалось, весь мир видит, что я сделала, и завтра все будут тыкать в меня пальцами и издеваться надо мной. Два дня я себя грызла, а на третий не сдержалась и опять сделала то же самое. Это было в тот вечер, когда мы все сидели у Тырика, и ты часто оказывался рядом со мной. И потом я это делала несколько раз...
– она наклонилась над ним, поглядела в его запрокинутое лицо.
– Но ведь я не одна такая? И мальчики так тоже ведь делают, да?